Канова, Антонио

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анто́нио Кано́ва
Antonio Canova

Автопортрет (1792)
Дата рождения:

1 ноября 1757(1757-11-01)

Место рождения:

Поссаньо

Дата смерти:

13 октября 1822(1822-10-13) (64 года)

Место смерти:

Венеция

Гражданство:

Италия Италия

Жанр:

скульптура

Стиль:

классицизм

Награды:
Работы на Викискладе

Анто́нио Кано́ва (итал. Antonio Canova; 1 ноября 1757, Поссаньо13 октября 1822, Венеция) — итальянский скульптор, наиболее значительный представитель классицизма в европейской скульптуре, образец для подражания академистов XIX века (вроде Торвальдсена). Самые крупные собрания его работ находятся в парижском Лувре и в петербургском Эрмитаже.





Биография

Сын бедняка-каменотёса, Канова рано осиротел и поступил в услужение к венецианскому сенатору Фалиеро, который предоставил ему возможность учиться ваянию. Будучи всего 16 лет от роду, Канова сделал для своего покровителя статуи Эвридики и Орфея, а в 1779 году, для венецианского патриция Пизано, группу «Дедал и Икар».

В следующем году он отправился в Рим, где знакомство с классическими памятниками скульптуры быстро развило его врождённые способности. Вскоре молодой художник занял выдающееся место среди ваятелей того времени, и известность его росла с появлением каждого нового произведения, распространяясь и далеко за пределы Италии.

Со всех сторон от царственных особ и вельмож сыпались к нему заказы. Папа Пий VII в 1802 г. сделал его главным смотрителем всех художественных памятников в своих владениях. Наполеон I пригласил его в 1802 г. в Париж для изготовления колоссальной статуи (Наполеона) и для других важных работ. Шедевр этого времени — Полина Бонапарте в обличии победоносной Венеры.

После падения Наполеона, в 1815 году, Канова энергично способствовал тому, чтобы художественные сокровища, увезённые из Рима низложенным императором во Францию, были возвращены в Вечный город; в благодарность за это, равно как и за его необычайный художественный талант, Пий VII приказал вписать его имя в Золотую книгу Капитолия и пожаловал ему титул маркиза д’Искиа.

Несмотря на эти почести и на благорасположение со стороны Папы, знаменитый скульптор вследствие размолвки с кардиналами покинул Рим и последние годы своей жизни провёл на родине, в Поссаньо, близ Бассано. Он умер в Венеции 13 октября 1822 г. и был похоронен в соборе Санта-Мария Глориоза деи Фрари в мавзолее, который сам же спроектировал по образцу древнеримских храмов.

Творчество

При жизни Канова имел репутацию самого значительного из скульпторов новейшего времени. В развитии классицистической скульптуры он сыграл столь же ключевую роль, что и Давид — в развитии классицистической живописи. Современники не жалели сильных эпитетов для описания своего преклонения перед даром Кановы, который, как тогда казалось, выдерживал сравнение с лучшими ваятелями античности. Его надгробия эффектны, портреты — идеализированы. Тем не менее ни «торжественное спокойствие композиции», ни «ясность и изящество пропорций» не уберегли Канову от обвинений в «холодной отвлечённости образов, сентиментальной слащавости и салонной красивости, безжизненности гладкой, отполированной поверхности мрамора», которые выдвигали против него многие позднейшие историки искусства и, в частности, авторы Большой советской энциклопедии.

Произведения

Напишите отзыв о статье "Канова, Антонио"

Литература

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
  • Федотова, Е. Д. Канова. Художник и его эпоха. М., Республика, 2002, 528 с.

Отрывок, характеризующий Канова, Антонио

Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.