Канович, Григорий

Григорий Канович
Grigorijus Kanovičius
Имя при рождении:	Яков Семёнович Канович
Дата рождения:	18 июня 1929(1929-06-18) (94 года)
Место рождения:	Ионава, Литва
Род деятельности:	прозаик, драматург
Язык произведений:	русский, литовский
Премии:	Национальная премия Литвы в области искусства и культуры (2014)
Награды:

Григо́рий Кано́вич (настоящее имя Яков Семёнович) (9 июня (в некоторых источниках 18 июня) 1929, Ионава) — русский и литовский писатель, переводчик, драматург.

Биография и творчество

Родился в семье портного, соблюдавшего еврейские традиции. В 1953 году окончил историко-филологический факультет Вильнюсского университета.

Печатается с 1949 года. Автор сборников стихов на русском языке («Доброе утро», 1955; «Весенний гром», 1960) и литературных эпиграмм и пародий на литовском языке («Веселым глазом», 1964; «Нагие на Олимпе», 1981). Кановичу принадлежат около 30 пьес и киносценариев (некоторые в соавторстве) на темы современности. Выступает и как переводчик художественной прозы с литовского языка на русский.

Проза Кановича на русском языке почти вся посвящена жизни литовского еврейства. Тема нравственных исканий еврейского мальчика из литовского местечка (повести «Я смотрю на звёзды», 1959; «Личная жизнь», 1967) развивается в трилогии «Свечи на ветру» (романы: «Птицы над кладбищем», 1974; «Благослови и листья, и огонь», 1977; «Колыбельная снежной бабе», 1979). В трилогии (действие происходит в 1937—1943 годах) воссозданы традиционный мир и духовность восточноевропейского еврейства. События, даже самого крупного масштаба (например, Холокост), даны через восприятие подростка, а затем юноши, из-за чего романы по своему строю порой напоминают лирический дневник. Эпическое, философское начало преобладает в цикле романов, посвященных жизни еврейского местечка конца XIX — начала XX веков («Слёзы и молитвы дураков», 1983; «И нет рабам рая», 1985; «Козленок за два гроша», 1987). Национальное своеобразие романов (тип мышления героев, восходящий к структуре талмудической диалектики, их речь) и проблемы, поднятые в них (стремление еврейских масс к национальному самосохранению, чувство ответственности за этическую и этническую самобытность народа, тенденция части интеллигенции отказаться от своего народа ради карьеры, ассимиляция), определили популярность и злободневность этих произведений для советских евреев. Стиль Кановича — лиризм в соединении с иронией и метафоричностью — придает его романам (особенно последнему циклу) характер притчи, а афористическая, насыщенная меткими каламбурами речь героев, в которой ощущаются интонации и строй языка идиш, восходит к русско-еврейской литературе 1910—1920-х годов.

В 1997 году в журнале «Октябрь» печатался роман Кановича «Парк забытых евреев» (№ 4-5), в 1999 году — «Шелест срубленных деревьев» (№ 7-8); в 2002 году вышла книга Кановича «Лики во тьме» (Иерусалим). Переводил художественную прозу с идиша на русский язык.

Канович пишет о судьбе еврейского народа, о его взаимоотношениях с литовской и русской культурой. В центре его произведений — «маленький человек», упорно про­тивостоящий злу и для автора воплощающий в себе человека вообще. <…> Повествование Кановича многоплано­во, метафорично. Многое напоминает притчу. Выдвигая на первый план этические и национальные вопросы, он стремится служить постепенному приближению человека к добру.

— Вольфганг Казак

Репатриировался в Израиль в 1993 году. Живет в Бат-Яме.

Общественная деятельность

В 1989—1993 годах возглавлял еврейскую общину Литвы. Избирался народным депутатом СССР (1989—1991).

Признание

За заслуги в области культуры награждён одним из высших орденов Литвы — орденом Гедиминаса третьей степени (1995).

Лауреат премии Союза писателей Израиля.

За утверждение гуманистических ценностей в литературе удостоен Национальной премии Литвы в области искусства и культуры 2014 года. Премия была вручена президентом Литвы Далей Грибаускайте 15 февраля 2015 года. Одновременно с Кановичем премия была вручена киноактёру Регимантасу Адомайтису, актрисе Неле Савиченко, писателю и литературному критику Валентинасу Свянтицкасу, архитектору Роландасу Палякасу, фотохудожнику Альгирдасу Шяшкусу .

Сочинения

Романы

• Я смотрю на звёзды, 1959
• Свечи на ветру, 1979
• Слёзы и молитвы дураков, 1983
• И нет рабам рая, 1985
• Козлёнок за два гро­ша, 1989
• Улыбнись нам, Господи, 1989
• Парк забытых евреев, 1997
• Очарованье сатаны, 2007
• Местечковый романс 2013

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>

Ссылки

• [gkanovich.com Grigorijus Kanovičius]
• [magazines.russ.ru/authors/k/kanovich Страница] в Журнальном зале
• [berkovich-zametki.com/Avtory/Kanovich.htm СТАТЬИ]
• [booknik.ru/reviews/fiction/?id=29616 Григорий Канович. Очарованье сатаны. Рецензия на booknik.ru]
• [narodknigi.ru/journals/50/dom_zhizni_dom_smerti/ Обзор творчества Григория Кановича в журнале «Народ Книги в мире книг»]

Отрывок, характеризующий Канович, Григорий

Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.