Каноник

Кано́ник (др.-греч. κανονικός, лат. canonicus, фр. chanoine, нем. Stiftsherr, Chorherr, англ. canon, фр. chanoine) в католической церкви — член кафедрального либо коллегиального капитула. Термин имеет греческое происхождение: κανονικός — название священнослужителя, внесенного в список, канон, то есть каталог епархии.

Краткая характеристика

Католический институт капитулов сформировался в средние века. Важным историческим документом был Ахенский устав (лат. De institutione canonicorum, 816 г.) Амалария из Меца, в котором определялись правила совместной деятельности священников, не являющихся монашествующими. В XI и XII веках Ив Шартрский и Пётр Дамиан выступили как реформаторы церкви, связав каноников обетом общежития. Тогда же произошло деление каноников на секулярных (canonici seculares) и регулярных (canonici regulares). Отличие секулярных от регулярных в том, что первые не приносили монашеских обетов, ими могли становиться клирики, не рукоположенные в священнический сан. Регулярные каноники (чаще всего августинцы) — только священники, принесшие монашеские обеты. Секулярные каноники составляли капитул коллегиальной церкви (формально находившейся в подчинении епископу), регулярные — капитул кафедральной церкви (место пребывания епископа).

Обязанности

Главной обязанностью регулярного каноника была помощь епископу, которая заключалась (а) в сослужении (в том числе пении) в храме во все церковные праздники, (б) в сопровождении епископа в поездках к священному престолу, (в) в причащении епископа во время его болезни и т. д. Все каноники кафедрального капитула с XII в. получали пребенды и другие бенефиции, обспечивавшие им более или менее безбедное существование. К концу Средневековья коллегиальный капитул всё меньше зависел от епископа: каноников в них назначали напрямую светские правители (епископ утверждал их лишь номинально), поскольку именно они (а не епископ) обеспечивали своих каноников пребендами. Наконец, появилась тенденция принимать в члены коллегиального капитула только представителей дворянства.

Разновидности

Внутри каноников (как секулярных, так и регулярных) со временем выделились должности

• препозита (декан, настоятель),
• архидиакона,
• схоласта (руководитель школы),
• кантора (руководитель хора, часто также ответственный за музыкальное оформление богослужения в целом),
• кустода (начальник охраны, ответственный за безопасность),
• канцлера (зав. канцелярией),
• портария (привратник),
• госпиталария (лицо, ответственное за приём паломников и прочих гостей) и др.

Ныне (после реформ Второго Ватиканского собора) каноники подразделяются на «титулярных» (также называемых «действительными»), «сверхштатных» и «почётных». Таинство рукоположения для действительных каноников обязательно.

Внешний вид

Поскольку каноники не принадлежат ни к каким монашеским орденам, у них отсутствует специфическое орденское облачение. В старину каноники носили в холодное время меховую (обычно из беличьего меха) накидку под названием лат. almutia (см. Aumusse). В иконографии позднего Средневековья и Ренессанса эту накидку, как знак отличия, каноник демонстрирует, перебрасывая её через руку (как на известном полотне ван Эйка, см. иллюстрацию). Отличительным знаком облачения современного каноника является моцетта (муцет) — накидка серого или чёрного цвета, обшитая фиолетовым шнуром. Каноники, посвящённые в сан епископа, носят фиолетовый муцет.

Другие значения термина

Каноники существуют также в англиканской церкви. В православной церкви каноником (канонником) называется богослужебная книга, содержащая избранные каноны и некоторые другие молитвы.

Литература

• Каноник // Католическая энциклопедия. Том 2. Москва, 2005, с. 758—759.

Отрывок, характеризующий Каноник

У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.