Кантакузен, Григорий Львович
| Кантакузен Григорий Львович | |||
| |||
|---|---|---|---|
| Преемник: | Эрнест Карлович Коцебу | ||
| Рождение: | 26 мая 1843 Российская империя | ||
| Смерть: | 2 декабря 1902 (59 лет) Штутгарт | ||
| Деятельность: | дипломат | ||
Григорий Львович Кантакузен (1843—1902) — русский дипломат, гофмейстер из рода Кантакузенов.
Родился 26 мая 1843 года в семье князя Льва Георгиевича Кантакузена (1818—1874) и Елены Басота. С 1865 года состоял в ведомстве МИД Российской империи:
- с 1866 года — исполняющий должность 3-го секретаря канцелярии МИД,
- с 1868 года — исполняющий должность младшего секретаря посольства в Австро-Венгрии,
- с 1872 года — младший (2-й) секретарь посольства во Франции,
- с 1878 года — 1-й секретарь посольства в Австро-Венгрии,
- с 1885 года — советник посольства в Великобритании,
- с 1886 года — советник посольства в Австро-Венгрии.
Посланник в Северо-Американских Соединённых Штатах был в период с 1892 по 1895 годы, затем — в Вюртемберге (с 1895 года) и в Бадене (1895—1897 годы).
Работая в США в период с 28 июля (9 августа по новому стилю) 1892 года по 31 октября (12 ноября по новому стилю), Григорий Львович среди многих дел способствовал организации русской экспозиции на Всемирной выставке в Чикаго и связанного с ней визита русской военной эскадры; подписал протокол к конвенции о выдаче преступников и временное соглашение об охране котиковых промыслов в Беринговом море.[1]
Григорий Львович Кантакузен был женат с 1871 года на Марии (1852—1884), дочери действительного статского советника, камергера графа П. П. Шувалова. Имел дочь Марию Григорьевну (1871—1943), которая была замужем за П. Н. Балашовым. Умер 2 декабря 1902 года в Штутгарте.
Напишите отзыв о статье "Кантакузен, Григорий Львович"
Примечания
- ↑ [www.booksite.ru/localtxt/slo/var/ame/rik/ist/slovar_amerik_istor/16.htm Кантакузен Григорий Львович]
Ссылки
- [www.rusdiplomats.narod.ru/kantakuzen-gl.html Григорий Львович Кантакузен]
|
||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Кантакузен, Григорий Львович
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
