Канудо, Риччото
| Риччото Канудо |
Риччото Канудо (итал. Ricciotto Canudo, 2 января 1877, Джойя дель Колле, провинция Бари — 10 ноября 1923, Париж) — итальянский и французский писатель, эссеист, музыковед, критик и теоретик киноискусства. Писал на французском языке.
Содержание
Биография
С 1902 жил в Париже (французские друзья в шутку звали его - по месту рождения - "барижанином"). Входил в круги художественного авангарда, вел раздел итальянской литературы в журнале Меркюр де Франс. В 1911 опубликовал статью-манифест Рождение седьмого искусства, где назвал кино «пластикой в движении» и «ребенком машины и чувства» (позднее, в 1919, он назвал шестым искусством танец, а кино присвоил имя седьмого искусства — этот термин вошел в широкое употребление)[1].
Примыкал к футуризму, издавал в Париже литературно-художественный журнал Монжуа (фр. Montjoie — средневековый боевой клич и девиз французских королей), учредил Понедельники журнала, когда в редакции собирался весь цвет парижского авангарда, — на них бывали Аполлинер, Сандрар, Фарг, Д'Аннунцио, Маринетти, Жорж Брак, Леже, Делоне, Равель, Сати, Онеггер, Мийо, Стравинский и др. Организовал в редакции в 1913 небольшую выставку работ Шагала. В посвященной этой выставке статье называл художника «самым блестящим колористом» среди живописцев авангарда.
Снимался фильм, где действовали художники. Одного из них изображал я. Все мы были учениками в школе маститого живописца. Не помню уж, он ли сам или один из учеников влюбился не то в натурщицу, не то в заказчицу.
Участник Первой мировой войны, был ранен. За воинскую доблесть награждён французским Военным крестом и орденом Почётного легиона.
В статье Защитим искусство кино! (1920) отстаивал независимость киноискусства от давления рынка и коммерческих интересов кинопромышленников. Выпускал Газету семи искусств (1920), основал Клуб любителей кино (1921, распался в 1924). Клуб, который посещали Кокто, Кавальканти, Эпштейн и Л’Эрбье, считается первым киноклубом в истории[2]. Существует портрет Канудо работы Пикассо (1923).
Творчество
Выпустил несколько романов, книг стихов, сборников эссеистики.
Посмертная судьба
В настоящее время Канудо рассматривается как один из первых теоретиков кино, основателей киноэстетики. В 1977 в Италии прошла международная конференция, посвященная его столетию. Действует Фонд Риччото Канудо, среди прочего издающий его сочинения и книги о нем. Опубликована его переписка с Аполлинером, монография о творческих взаимоотношениях сo Стравинским.
Издания
- La ville sans chef. Paris, 1910
- Music as a religion of the future. London, 1913
- L’usine aux images. Paris, 1926 (сборник эссе о киноискусстве, переизд. Paris: Séguier, 1995)
- Manifeste des sept arts. Paris: Séguier, 1995.
Публикации на русском языке
- Манифест семи искусств [1911]// Из истории французской киномысли. М.: Искусство, 1988, с.20-24
Напишите отзыв о статье "Канудо, Риччото"
Примечания
- ↑ David Bordwell. [books.google.ie/books?id=DezHd2nJLScC&pg=PA29#v=onepage&q=&f=false On the history of film style]. — Harvard University Press, 1997. — P. 29. — 322 p. — ISBN 9780674634299.
- ↑ Ian Aitken. [books.google.ie/books?id=-6GODfEadAYC&pg=PA75#v=onepage&q=&f=false European film theory and cinema: a critical introduction]. — Edinburgh University Press, 2001. — P. 75. — 275 p. — ISBN 9780748611683.
Литература
- Sorrenti P. Ricciotto Canudo (Le Barisien): fondatore dell’estetica cinematografica. Bari: Laterza & Polo, 1967
- Dotoli G. Bibliografia critica di Ricciotto Canudo. Fasano: Schena, 1983
- Dotoli G. Lo scrittore totale: saggi su Ricciotto Canudo. Fasano: Schena, 1986
- Rodriguez P. L’affaire Montjoie!: Canudo et Stravinsky. Fasano: Schena; Paris: Didier Erudition, 2000
Ссылки
- [www.canudo.it/index.php?option=com_content&task=view&id=97&Itemid=81 Краткая биография, портрет] (итал.)
- [amalep.free.fr/le/grands/canudo/canudo01.htm Канудо-фронтовик] (фр.)
Отрывок, характеризующий Канудо, Риччото
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
