Канцлер Римско-католической церкви
Поделись знанием:
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
Ка́нцлер Ри́мско-католи́ческой це́ркви, точное название Ка́нцлер Свято́й Ри́мской Це́ркви (лат. Cancellarius Santa Romana Ecclesia). Исторический титул в Римско-католической Церкви, присваивался кардиналу — руководителю Апостольской канцелярии. Аналогом этого титула был титул Канцлера Святого Апостольского Престола (лат. Cancellarius Santa Sedis Apostolicae), впервые упоминающийся в документе папы римского Формоза, датируемом 864 годом. Как титул главы Апостольской канцелярии он был утверждён в середине X века, а в 1052 году в понтификат папы Льва IX заменен на титул архиканцлера. В 1198 году в результате реформы канцелярии, проведенной папой Иннокентием III титул канцлера был восстановлен, однако просуществовал недолго: уже в 1227 он был упразднён папой Гонорием III, который ввёл титула вице-канцлера. Вновь титул Канцлера Святой Римской Церкви был восстановлен только апостольской конституцией Sapienti consilio (1908 год) папы Пия X и просуществовал до 1973 года, когда Апостольская канцелярия была упразднена папой Павлом VI.
Содержание
Канцлеры Святой Римской Церкви в 1073—1187
Примечание: некоторые канцлеры перед 1144 годом использовали древний титул "bibliothecarius" вместо "cancellarius".
- Пьетро ле Клерк — (1073—1088);
- Джованни Каэтани — (1088—1118);
- Крисогоно Малькондини — (1118—1119);
- Уго д'Алатри — (1119—1123);
- Эймерик Бургундский — (1123—1141);
- Джерардо Каччианемичи — (1141—1144);
- Роберт Пулл — (1145—1146);
- Гвидо да Вико — (1146—1149);
- Бозо Брейкспир, про-канцлер — (1149—1153);
- Роландо Бандинелли — (1153—1159);
- Джованни Мерконе — 1162—1167
- Альберто ди Морра — (1178—1187).
Вице-канцлеры Святой Римской Церкви в 1187—1908
- Мозес — (1187—1191);
- Эгидий Пьерлеони — (1191—1194);
- Ченчио Савелли — (1194—1198);
- Райнальди ди Ачеренца — (1198—1200);
- Биаджо ди Порто Торрес — (1200—1203);
- Джованни да Ферентино — (1203—1205);
- Джованни деи Конти ди Сеньи, канцлер — (1205—1213);
- Райнальдо Магаллона — (1213—1214);
- Фома Капуанский — (1215—1216);
- Райнеро Антиохийский — (1216—1219);
- Вильгельм Моденский — (1219—1222);
- Гвидо — (1222—1226);
- Синибальдо Фиески — (1226—1227);
- Мартино Санский — (1227—1232);
- Бартоломео — (1232—1235);
- Гульельмо — (1235—1238);
- Джакомо Бонкампио — (1239—1244);
- Маринус де Эболи — (1244—1252);
- Гульельмо ди Катадего — (1252—1256);
- Райнальдо Маэстро — (1256—1257);
- Джордано Пиронти — (1257—1262);
- Михаил Тулузский — (1262 — приблизительно 1271);
- Джованни Леккакорно — (1272—1273);
- Ланфранк Бергамский — (1273—1276);
- Пьетро Перегроссо — (1276—1288);
- Жан Ле Муан — (1288—1294);
- Джованни Кастрокоэли — (1294—1295);
- Пьетро Валериано Дурагерра — (1295—1296);
- Риккардо Петрони — (1296—1300);
- Пьетро Валериано Дурагерра — (1300—1301), (во второй раз);
- Папинианус делла Ровере — (1301 — приблизительно 1305);
- Пьер Арно де Пуянн — (1305—1306);
- Пётр де Подио — (1306—1307);
- Арно Нувель — (1307—1316);[1]
- Гослен де Жан — (1316—1319);
- Пьер Ле Тесье — (1319—1325);
- Пьер Депре — (1325—1361);
- Пьер де Монтеру — (1361—1385);[2]
- Франческо Морикотти Приньяно — (1385—1394);
- Анджело Аччайоли — (1405—1408);
- Жан де Броньи — (1409—1426);
- Жан де Ла Рошетайе — (1436—1437);
- Франческо Кондульмер — (1437—1453);
- Родриго Льянсоль-Борха-и-Борха — (1457—1492);
- Асканио Мария Сфорца Висконти — (1492—1505);[6]
- Галеотто Франчотти делла Ровере — (1505—1507);
- Систо Гара делла Ровере — (1507—1517);
- Джулио Медичи — (1517—1523);
- Помпео Колонна — (1524—1532);[7]
- Ипполито Медичи — (1532—1535);
- Алессандро Фарнезе младший — (1535—1589);
- Алессандро (Дамашени) Перетти де Монтальто — (1589—1623);
- Людовико Людовизи — (1623—1632);
- Франческо Барберини старший — (1632—1679);
- Пьетро Оттобони младший — (1689—1740);
- Томмазо Руффо — (1740—1753);
- Джироламо Колонна ди Шарра — (1753—1756);
- Альберико Аркинто — (1756—1758);
- Карло Реццонико — (1758—1763);
- Генрих Бенедикт Стюарт Йоркский — (1763—1807);
- Франческо Карафа делла Спина ди Траэтто — (1807—1818);
- Джулио Мария делла Сомалья — (1818—1830);
- Томмазо Ареццо — (1830—1833);
- Карло Одескальки — (1833—1834);
- Карло Мария Педичини — (1834—1843);
- Томмазо Бернетти — (1843—1852);
- Амат ди Сан Филиппо и Сорсо — (1852—1878);
- Антонио Саверио Де Лука — (1878—1883);
- Теодольфо Мертэль — (1884—1899);
- Лючидо Мария Парокки — (1899—1903);
- Антонио Альярди — (1903—1908).
Канцлеры Святой Римской Церкви в 1908—1973
- Антонио Альярди — (1908—1915);
- Оттавио Каджано де Ацеведо — (1915—1927);
- Андреас Фрювирт, OP — (1927—1933);
- Томмазо Боджани, OP — (1933—1942);
- Чельсо Костантини — (1954—1958);
- Сантьяго Копельо — (1959—1967);
- Луиджи Тралья — (1968—1973).
Напишите отзыв о статье "Канцлер Римско-католической церкви"
Примечания
- ↑ Он был послан легатом в Англию в 1312 году. В период его отсутствия, кардинал Жак д'Юэз (будущий папа римский Иоанн XXII) исполнял обязанности как его заместитель.
- ↑ Он твердо придерживался церковного послушания Авиньону в 1378 году, но формально не был утвержден Урбаном VI. "Римская" Канцелярия управлялась регентами Апостольской Канцелярии: Ренулем де Монтеру (1378—1382) и Франческо Морикотти Приньяно (1382—1385). Последний был назван вице-канцлером после смерти Пьер де Монтеру в 1385 году. В церковном послушании Авиньона преемниками Монтеру были: Жак де Мантенэй (1385—1391) и Жан де Броньи (1391—1408).
- ↑ Бартоломео Франческо де Ла Капра, папский нотарий, действовал в качестве вице-канцлера. Сальвадор Миранда указывает, что кардинал Марино Булкани был назван вице-канцлером в феврале 1394 года и занимал пост до своей смерти 8 августа этого же года, но Бресслау, Клевитц, "Handbuch ...", стр. 262 не делают никакую ссылку на него и указывают, что Бартоломео Франческо де Ла Капра стал директором Канцелярии не позднее чем 2 мая 1394 года.
- ↑ Жерар Файди (1426—1431) и Блазиус Молино (1431—1436) исполняли обязанности как регенты Канцелярии.
- ↑ Берардо Эроли (1453—1457) и Хуан де Мелья (1455—1457) исполняли обязанности как регенты Канцелярии.
- ↑ Кардинал Хуан де Борха Льянсоль де Романи младший был исполняющим обязанности вице-канцлера в 1500—1503 годах, в период отсутствия кардинала Сфорца.
- ↑ Он был отлучён папой римским Климентом VII в ноябре 1526 года и восстановлен в правах несколькими месяцами позднее. В это время Франческо Армеллини Панталасси Медичи действовал как вице-канцлер.
- ↑ Кардинал Чезаре Факкинетти был исполняющим обязанности вице-канцлера в 1679—1683 годах, но без титула.
Источники
- «Канцлер» //Католическая энциклопедия. Т.2. Изд. францисканцев. М.:2005
Отрывок, характеризующий Канцлер Римско-католической церкви
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
