Кан, Иосиф Абрамович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Кан и Айдаров

Иосиф Абрамович Кан (Айдаров)
Дата рождения:	20 сентября (2 октября) 1884(1884-10-02)
Место рождения:	Паланга
Дата смерти:	21 января 1945(1945-01-21) (60 лет)
Место смерти:	Москва
Научная сфера:	экономика
Альма-матер:	Киевский политехнический институт

Ио́сиф Абра́мович Кан (с 1941 года — Айдаров, 20 сентября (2 октября) 1884 года, Паланга, Российская Империя — 21 января 1945 года, Москва, СССР) — советский учёный. Сфера научных интересов: организация производства, научная организация труда, политическая экономия, трудовая педагогика.

В молодости — участник революционного движения. В зрелые годы — убеждённый сторонник Советской власти.

Несмотря на еврейское происхождение, считал себя русским интеллигентом. Поэтому в третьем браке с легкостью сменил фамилию на Айдаров.

Биография

Сын Абрама Кана (скончался в 1934 году) — ювелира-янтарщика из Паланги. Мать — домашняя хозяйка, умерла, когда он был ещё ребёнком. В 1903 году закончил реальное училище в Варшаве.

Участвовал в ученическом революционном движении, состоял в партии Бунд. В годы Первой русской революции бывал неоднократно арестован за революционную деятельность. Сидел в Киевской тюрьме, откуда был освобождён по царскому манифесту в октябре 1905 года. Однако вспыхнувшие в Киеве еврейские погромы, заставили его отца на время «спрятать» сына в Швейцарии. Там, среди русской эмигрантской молодёжи Иосиф Абрамович, несмотря на юный возраст, читал «лекции по марксизму».

В 1907 году вернулся в Киев и поступил на инженерное отделение Киевского Политехнического Института. В 1912 году окончил механическое отделение по специальности инженер-технолог и в 1914 году поступил на работату в техническую контору инженера М. Л. Винавера в Москве.

В 1915 году перешел на должность инженера в АО «Иос». По семейному преданию к 1917 году владел состоянием в банковских вкладах на сумму порядка 1 000 000 рублей золотом. После Октябрьской Революции безвозмездно пожертвовал эти деньги молодой Советской Республике, о чём в семейном архиве долгое время хранилась расписка наркома по финансам (ныне утрачена). Сам Иосиф Абрамович объяснял родственникам такой поступок тем, что «была игра, азарт» и никогда о нём не жалел.

В 1918—1920 годы работал в естественно-математическом подотделе отдела реформы школы. С 1923 года — в Секции Труда и Просвещения, с 1926 г. — в методологическом отделе. Был одним из организаторов съезда учителей в 1919 году, который посетил председатель СНК В. И. Ленин. В том же году вступил в ВКП(б). В 1920—1922 годы член Научной коллегии Пролеткульта, печатался в журналах Горн, Народное просвещение, Вестник труда.

С 1921 года — профессор, декан и преподаватель экономического факультета Московский институт народного хозяйства имени Карла Маркса (МИНХ) (c 1924 года — имени Г. В. Плеханова). Преподаватель политэкономии на факультете советского права 1-го МГУ, Академии Социального Воспитания. Одновременно работал заведующим подотделом экспертиз методологического отдела Народного комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции, в Госплане СССР. Некоторое время работал учёным секретарём В. В. Куйбышева. По меньшей мере до 1931 года был инженером-консультантом Всесоюзного общества изобретателей.

В 1935 году вышел в свет его наиболее значимый труд — «Классификационные принципы стандартизации». В том же году он заступил на должность инженера в бюро «Сулак» Всесоюзного государственный проектно-изыскательский треста «Гидроэнергопроект» Наркомата тяжёлой промышленности по проектированию Сулакской ГЭС в Дагестане.

Сложные материальные и семейные обстоятельства заставили его в 1936 году уехать из Москвы на работу по договору в «Бюро третьей пятилетки» Крайисполкома Северо-Кавказского края в Пятигорске. Через год, опасаясь репрессий, перевелся оттуда на договорную работу в Госплан Таджикской ССР в Сталинабад.

И действительно, вскоре была обнародована информация об аресте и казни некоторых его сослуживцев по Пятигорскому крайисполкому, как политических преступников. В сентябре того же года в Сталинабадском НКВД с него была взята подписка о невыезде, работу в Госплане пришлось оставить и устроиться экономистом-плановиком в республиканский Наркомпищепром. В марте 1938 года был арестован и провёл несколько месяцев в тюрьме местного НКВД.

После освобождения вернулся 16 января 1939 года в Москву и поселился у своей третьей жены Натальи Михайловны, урожденной Харкевич (1905—1989). Квартира эта находилась в доме по Аптекарскому переулку, 13 (ныне снесён), принадлежавшем до Революции нескольким поколениям её предков. Иосиф Абрамович стал преподавать в Бауманской школе для взрослых и на курсах для инженерно-технических работников завода «Технолог». С июля 1939 года — преподаватель математики в 6—10 классах средней школы для взрослых Молотовского района. Парралельно преподавал высшую математику студентам Факультета особого назначения Московского Автодорожного института.

В виду приближения немецких войск к Москве, 20 августа 1941 года приказом Наркомпроса Иосиф Абрамович был освобождён от работы и эвакуирован с женой и малолетними детьми на Алтай. Накануне отъезда они сменили фамилию на Айдаровы (см. далее). По прибытии был назначен учителем математики средней школы в село Чарышское. В зимнее время его семейству довелось несколько раз переживать настоящий голод — если чарышские крестьяне могли прокормить себя личным хозяством, то сельским учителям, кроме скудного продовольственного пайка, поступавшего крайне нерегулярно, питаться было нечем. Поэтому, как только появилась возможность, в августе 1943 года Иосиф Абрамович с семьей перебрался в Фергану, где ситуация с продовольствием была несколько лучше.

Через несколько месяцев Иосифу Абрамовичу удалось добиться вызова в Москву. В январе 1944 года семья Айдаровых вернулась в Аптекарский переулок, где, год спустя, 21 января 1945 года он скоропостижно скончался и был похоронен на Преображенском кладбище.

Семья и потомки

Отец женился вторично после смерти матери Иосифа Абрамовича, и вскоре у него появились единокровные братья Мориц, Наум и сестра Мария. К 1917 году Абрам Кан отошел от дел и жил на иждивении детей в Вильнюсе. В результате Советско-польской войны младшие дети с отцом остались в независимой Литве, а Иосиф Абрамович в Советской России. Всякое сообщение между ними прервалось. В годы Второй мировой войны Мориц и Мария погибли в Варшавском гетто. Наум Абрамович успел эвакуироваться с женой в Сибирь, а после на обратном пути в 1945 году восстановил дружеские отношения с семьёй уже покойного к тому времени Иосифа Абрамовича.

Спутницы жизни

Был женат трижды. Первые две жены были еврейками по национальности. Первая жена — Соня, их дети:

• Леонид Иосифович Кан
• Слава Иосифовна Кан (1914—1985) — кандидат технических наук, океанолог, автор книг по метеорологии моря. С 1935 года супруга Геннадия Николаевича Бушмелёва (1903—1970), московского художника-оформителя, уроженца Вятки.

С Соней он, несмотря на развод, поддерживал тёплые дружеские отношения до конца жизни.

Со второй женой Еленой Мироновной Иосиф Абрамович прожил в браке 14 лет. Их дочь:

• Наталья Иосифовна Кан (1923—?)

Будучи женат, по меньшей мере с 1931 года тайно встречался с потомственной русской дворянкой Натальей Михайловной, урожденной Харкевич (1905—1989).

Внучка тайного советника П. А. Хрунова (1842—1918), высокопоставленного военного врача, участника Хивинского похода, она получила основательное среднее образование в московской гимназии Мансбах и Уфимской гимназии, свободно владела французским языком. В 1925 году готовилась поступать в МГУ, но не была допущена до вступительных экзаменов из-за дворянского происхождения. Обучалась ораторскому искусству на московских «Курсах живого слова». После их закрытия в 1927 году, из-за своего непролетарского происхождения и отсутствия необходимого образования, была вынуждена зарабатывать на жизнь низкоквалифицированным, подчас тяжёлым, трудом, часто меняя место и род деятельности: разнорабочая на стройке в Москве, фабричная работница в Ленинграде и Фергане, редакционный секретарь в Пятигорске и Сталинабаде, и тому подобное. Пока в 1939 году, при горячей поддержке Иосифа Абрамовича, не остановила свой выбор на дошкольной педагогике, посвятив этой профессии всю последующую трудовую деятельность. Кроме того, она была активным исследователем генеалогии и историографом своей семьи. Многие детали биографии мужа и других известных лиц стало возможным восстановить лишь благодаря её мемуарам, опубликованным в 2011 году.

Разведясь в 1935 году со второй женой по настоянию Натальи Михайловны, Иосиф Абрамович стал жить с последней незарегистрированным браком, в котором родилось трое детей:

• Лада Иосифовна Рыбакова (урожденная Айдарова, 1936) — доктор психологических наук, профессор, с 2005 г. Академик РАН. Детский школьный психолог, специалист в области психологии обучения языковым предметам, русского языка и литературы. Член лаборатории Давыдова-Эльконина. Автор множества учебных пособий, монографий, учебников и методик. Преподавала в МГУ и других вузах.
• Роксана Иосифовна Бардина (урожденная Айдарова, 1937) — кандидат психологических наук, специалист по детскому дошкольному воспитанию и образованию. Лауреат различных государственных и частных, российских и международных премий в этой области. Автор более чем 12 монографий, учебников и методик, соавтор программы «Одаренный Ребёнок».
• Алексей Иосифович Айдаров (1940) — кандидат технических наук (аспирантура МИСиС), один из разработчиков процесса изготовления искусственных алмазов и искусственной слюды. Автор двух десятков изобретений в области металлургии.

Смена фамилии Кан — Айдаров

Только в августе 1941 года, накануне эвакуации из Москвы на Алтай Иосиф Абрамович Кан и Наталья Михайловна Харкевич узаконили отношения. Поскольку отец невесты — Михаил Павлович (1875—1942) был в 1930 году осуждён на 3 года лагерей (за растрату), а сам Иосиф Абрамович перед Войной провёл несколько месяцев в тюрьме НКВД, было очевидно, что семья по фамилии Кан, или Харкевич всегда будет под угрозой преследования со стороны карательных органов. Кроме того, еврейская фамилия мужа могла спровоцировать известные притеснения по месту назначения в эвакуации. Поэтому было решено взять себе и детям нейтральную фамилию — Айдаровы, в честь прабабушки Наталии Михайловны по материнской линии — Екатерины Александровны Хруновой, урождённой Айдаровой.

Избранные работы

Кан, И. А. Производительный труд в советской школе [Текст] / Нар. ком. по прос. Единая труд. шк.. — М. : Гос. изд-во, 1919. — 79 p.</span>

Кан, И. А. О классовом подходе к проблеме научной организации труда : [рус.] // Вопросы труда. Ежемесячный орган Народного комиссариата труда СССР. — 1923. — № 4. — С. 2.</span>

Кан, И. А. НОТ и высшая школа : [рус.] // Вопросы Советского хозяйства и управления. Орган ЦКК и НКРКИ. — 1925. — № 4. — С. 8.</span>

Кан, И. А. Американские рационализаторы: Очерки и этюды. / И. А. Кан, З. А. Папернов. — М., 1931.</span>

Кан, И. А. Классификационные принципы стандартизации / Под редакцией Э. К, Дрезена. — М. : Стандратгиз, 1935. — 173 с. — 2000 экз.</span>

Отрывок, характеризующий Кан, Иосиф Абрамович

Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.