Буржуазия

Запрос «буржуа» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Буржуази́я (фр. Bourgeoisie от фр. bourg; ср.: нем. Burg — город) — социально-классовая категория, которой соответствует господствующий класс капиталистического общества, обладающий собственностью (в форме денег, средств производства, земли, патентов или иного имущества) и существующий за счёт доходов от этой собственности.

В русском языке слово «буржуазия» в прошлом нередко переводили как «мещанство» (калька с французского bourgeois — «горожанин», с учётом общеславянского мѣсто — город). Например, название пьесы Мольера: фр. «Le bourgeois gentilhomme» переводят «Мещанин во дворянстве»). В современном русском языке слову «буржуа» соответствует не столько мещанин, сколько предприниматель, эксплуататор (например, в буржуазию входило и купечество, а некоторая часть мещан работала по найму).

История

Уже в средние века произошло разделение на горожан и крестьян, а права буржуазии были своего рода привилегией. Изначально, в эпоху феодализма, буржуазией называли жителей городов, противопоставляя их намного превосходящему по численности сельскому населению.

Вскоре термин «буржуазия» приблизился по своему значению к термину «Третье сословие», который в (XV в.) часто имел более узкий смысл, обозначая лишь часть податного населения — верхушку горожан, которая была представлена на Генеральных штатах.

В ходе разложения феодализма во Франции буржуазия являлась наиболее обеспеченной и социально активной частью третьего сословия (купцы, ремесленники, крестьяне, позднее буржуазия и рабочие). Начиная с Нидерландской буржуазной революции, по всей Европе буржуазия выступает инициатором и активным участником революционных перемен, приводящих к свержению феодальной власти. Многие историки, и в том числе Иммануил Валлерстайн позитивно оценивают роль буржуазии на этом историческом этапе, как передового, прогрессивного класса.

Внутренняя социальная структура буржуазии была изначально дифференцирована и по жизненному уровню, и по отношению к средствам производства, и по политическим правам (привязанным к имущественному цензу). В составе буржуазии средневековых Франции, Италии, Нидерландов — и богатые мастера, и бедные подмастерья и рабочие цехов; и ростовщики, и часто финансово зависимые от них купцы. Наконец, это — постоянно ширящийся круг «свободных профессий», источник дохода которых — не эксплуатация наёмного труда, а доходы других горожан, оплачивающих лечение и обучение, платящих налоги на содержание всей управленческой надстройки города, от кондотьеров до судей и мелких чиновников магистратур.

По мере развития капитализма эта дифференциация усиливается. Крупные собственники, широко использующие наёмный труд — лишь относительно малочисленная верхушка этого класса. Общецивилизационные процессы — урбанизация, развитие наук и искусств, рост сферы услуг — приводят к тому, что у части наименее обеспеченной, лишённой средств производства буржуазной прослойки, живущей только на доходы от частной продажи результатов своего труда — т. н. мелкой буржуазии — постепенно формируются самостоятельные от крупной буржуазии политические интересы, которые направлены уже против нового, капиталистического строя.

17 июня 1789 г. исчезло старое сословное деление Франции на три чина и официальное название Третье сословие тоже исчезло. Но теперь уже стал ясен распад французского общества на два крупных класса: буржуазию и народ. Социальный антагонизм исчез, так как в политическом и юридическом смысле французская революция уравняла оба класса, но зато возник антагонизм на почве экономической, приведший в XIX в. к классовой борьбе. Результаты революции особенно выгодными оказались для буржуазии и наиболее обеспеченного крестьянства. Относясь враждебно к якобинизму, буржуазия, после его падения, выступила на путь реакции из страха перед пролетариатом («четвёртым» сословием). Её мало интересует форма правления, она подчиняется, из желания сохранить свою роль, термидорианцам и Наполеону, который обеспечивал как её социальное положение, так и невозможность восстановления «старого порядка». В эпоху реставрации, когда наступила католико-феодальная реакция, буржуазия поднялась на защиту либеральных начал; либерализм двадцатых годов XIX в. принял чисто буржуазный характер. Вследствие высокого избирательного ценза (см. Конституция 1814 г.) буржуазия образовала особый общественный класс и приняла ту окраску, которая сохранилась за нею во второй половине XIX в., когда под буржуазией понимают уже не горожанина или плебея только, а всякого гражданина, стремящегося к политическому господству на основании обладаемого им капитала (то есть капиталиста).

Благородство происхождения в XIX в. заменяется обладанием собственностью. Усилению буржуазии очень способствовала июльская революция, доставившая господство промышленной буржуазии. Во времена июльской монархии, этого «царства буржуазии», весьма резко обострились отношения между буржуазией и пролетариатом, выдвинувшим в качестве политической силы социализм. Буржуазия враждебно встретила опасное учение, примкнув к «манчестерской» школе политической экономии. Но и в буржуазии времен июльской монархии зародилась оппозиция против большинства — финансовой аристократии, которую оппозиционная партия мечтала лишить её привилегированного положения. Республиканская партия предлагала заменить монархию республикой и нашла себе большую поддержку в среде мелкой буржуазии, торговцев, ремесленников и фабричных рабочих. Страх перед социальной революцией делал из буржуазии надежную опору трона Луи-Филиппа I. Начавшееся движение среди буржуазии в пользу расширения избирательного права было первыми симптомами февральской революции, произведённой совместно рабочими и буржуазией. Но победа над июльской монархией только ярче обнажила страшную противоположность между буржуазией и рабочими (фабричными и ремесленниками), которые теперь организовались против буржуазии. Результатом недовольства пролетариата были июльские дни. С этого времени и возникла во Франции принципиальная рознь между третьим и четвёртым сословиями.

Виды

В зависимости от сферы приложения капитала буржуазия подразделяется на:

• промышленную буржуазию
• торговую буржуазию
• банковскую буржуазию
• сельскую буржуазию

Органическое строение капитала в каждой из этих сфер различно. Поэтому при переходе к классификации буржуазии по количественному признаку уровня дохода, где выделяют:

• крупную буржуазию
• среднюю буржуазию
• мелкую буржуазию (однако в марксизме термином «мелкая буржуазия» обозначался отдельный класс — класс мелких собственников города и деревни, живущих исключительно или главным образом собственным трудом, например, крестьян и ремесленников).

Масштабы применения наёмного труда не являются ведущим признаком. Таковым является, прежде всего, уровень дохода, позволяющий сопоставить между собой отраслевые группы буржуазии одной и той же страны на данный момент времени. Тем временем, «резкую грань между этими группами не всегда легко установить», и абсолютные цифры очевидно зависят здесь от уровня жизни данной страны. Играет роль и фактор научно-технического прогресса: если опираться только на определение «широко использует наёмный труд», то современный владелец крупнейшего по оборотам завода-автомата вряд ли был бы признан даже средним буржуа.

В России, в силу особенностей социально-экономического развития, формирование класса буржуазии имело свою специфику. Буржуазия с XVII в. формировалась при прямом участии и поддержке государства, находилась в тесной связи с дворянством и крайне редко выражала свои собственные политические интересы, сторонясь участия в политике, несмотря на рост экономического могущества класса в начале XX в. Так, например, российская буржуазия в массе не считала своими партии октябристов и особенно кадетов, предпочитая компромисс с высшим чиновничеством и аристократией.

Другие значения

В постсоветских странах слово «буржуйский» в просторечии используется для обозначения чего-либо иностранного, часто западноевропейского или американского, а «буржуй» иногда употребляется в смысле жителя США, Европы или другой капиталистической страны (вне границ СССР).

Образ буржуазии в литературе и искусстве

Мещанская драма, тж. буржуазная драма — театральный жанр, впервые появившийся в XVIII веке.

• Жан-Батист Мольер — пьеса «Мещанин во дворянстве» (фр. «Le bourgeois gentilhomme»).
• «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». Двустишие Владимира Владимировича Маяковского, включённое им в поэму «Владимир Ильич Ленин» (1924), ставшее крылатым выражением, означающем угрозу в адрес слишком зарвавшегося человека.
• Луис Бунюэль — фильм «Скромное обаяние буржуазии».

См. также

• Демонстративное потребление

Литература

на русском языке

• [tapemark.narod.ru/kommunizm/010.html Буржуазия] // Научный коммунизм: Словарь / Александров В. В., Амвросов А. А., Ануфриев Е. А. и др.; Под ред. А. М. Румянцева. — 4‑е изд., доп. — М.: Политиздат, 1983. — 352 с.
• Буржуазия в России / Гиндин И. Ф. // Брасос — Веш. — М. : Советская энциклопедия, 1971. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 4).</span>
• Конский П. А. Третье сословие // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Буржуазия / Милейковский А. Г., Кучинский Н. Н. // Брасос — Веш. — М. : Советская энциклопедия, 1971. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 4).</span>
• Оссовская М. [mx.esc.ru/~assur/ocr/ossowska/ossowska.htm Рыцарь и буржуа: Исследование по истории морали] / Пер. с польск./ Общ. ред. А. А. Гусейнова; Вступ. ст. А. А. Гусейнова и К. А. Шварцман. — М.: Прогресс, 1987. — 528 с. — ISBN 0302050000-556.
• Смирнов А. И. Учёные записки Императорского Казанского Университета. Год 40. Коммуна средневековой Франции северной полосы и центральной в связи с политическим ростом третьего сословия. — Казань: Университетская типография, 1873. — 314 с.
• Тьерри О. Исторiя происхожденiя и успѣховъ третьяго сословiя = Essai sur la formation et les progrès du Tiers Etat. — M.: Типография И. А. Баландина, 1899. — 316 с.

на других языках

• Babeau A. «La ville sous l’ancien régime».
• Bardoux, «La bourgeoisie française»;
• Bonvalot Е. «Le Tiers État, d’après la charte de Beaumont et ses filiales» (П., 1884);
• Désmolins, «Mouvement communal et municipal au moyen âge»;
• Flach J. «Les origines Communales»;
• Giraud-Teulon, «La royauté et la bourgeoisie»;
• Lucheire А. «Les Communes françaises à l'époque des Capétiens directs» (П., 1890);
• Perrens, «La démocratie en France au moyen âge»;

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Буржуазия

– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.