Капловиц, Ральф

Ральф Капловиц
Ralph Kaplowitz
Завершил карьеру
Атакующий защитник
Рост:	188 см
Вес:	77 кг
Гражданство:	США США
Родился:	18 мая 1919(1919-05-18), Бронкс, Нью-Йорк
Умер:	2 февраля 2009(2009-02-02) (89 лет), Куинс, Нью-Йорк
Школа:	им. Девитта Клинтона (Бронкс)
Колледж:	Нью-Йоркский университет
Статистика в НБА
Игры:	105
Очки:	592 (5,6 в среднем за игру)
Передачи:	57 (0,5 в среднем за игру)
Выступал за команды
Джерси Редс (АБЛ) (1939—1940) Филадельфия СФХАс (АБЛ) (1945—1946) Нью-Йорк Никс (1946—1947) Филадельфия Уорриорз (1947—1948) Хартфорд Харрикейнз (АБЛ) (1952) Бриджпорт Росслерс (1952—1953)
Личные награды и достижения Чемпион БАА (1947)

Ральф Капловиц (англ. Ralph Kaplowitz; 18 мая 1919, Бронкс, Нью-Йорк — 2 февраля 2009, Куинс, Нью-Йорк) — американский профессиональный баскетболист, выступавший в Американской баскетбольной лиге и Баскетбольной ассоциации Америки, за команды «Джерси Редс», «Филадельфия СФХАс», «Нью-Йорк Никс», «Филадельфия Уорриорз», «Хартфорд Харрикейнз» и «Бриджепорт Ройсслерс». Играл на позиции атакующего защитника. До войны был капитаном университетского клуба. Ральф становился чемпионом БАА в 1947 году, с командой «Филадельфия Уорриорз».

Карьера

Филадельфия СФХАс

После окончания Второй мировой войны Капловиц окончил службу в армии и вернулся в Нью-Йоркском университет, чтобы окончить высшее образование. После этого он подписал контракт с клубом Американской баскетбольной лиги, «Филадельфия СФХАс», в котором набирал по 10,6 очков в среднем за игру.

Нью-Йорк Никс

В августе 1946 года Капловиц получил телеграмму от владельца клуба «Нью-Йорк Никс», Неда Ириша. В ней он написал о том, что клуб заинтересован в нем, получив $ 6500.

1 ноября 1946 года в Торонто, Канада, 27-летний Капловиц сыграл в составе «Нью-Йорк Никс», в самом первом матче НБА, против местной команды «Торонто Хаскис». Матч закончился победой гостей, со счетом 68-66.

В то время Капловиц был не единственным евреем в команде. На домашних матчах в Мэдисон-сквер-гардене на трибунах были хорошо слышны антисемитские кричалки. В середине сезона «Нью-Йорк Никс» продал Ральфа в команду «Филадельфия Уорриорз», которую тренировал Эдди Готтлиб.

Филадельфия Уорриорз

Капловиц играл вторую половину сезона 1946/1947 за «Филадельфия Уорриорз», которые в полуфинале обыграли бывшую команду Ральфа, «Нью-Йорк Никс», и вышли в финал. В финале «Уорриорз» обыграли «Чикаго Стэгс» со счётом 4-1 в серии, тем самым выиграв самый первый сезон БАА.

В следующем сезоне «Уорриорз» снова вышли в финал, но там они проиграли «Балтимор Буллитс» со счетом 2-4 в серии. С 1948 по 1952 годы Ральф не играл в баскетбол на профессиональном уровне. В 1952 году Капловиц вернулся в АБЛ, в клуб «Хартфорд Харрикейнз». Не отыграв в нём и года, перешёл в другой клуб АБЛ, «Бриджпорт Росслерс», в котором закончил свою профессиональную карьеру.

Ссылки

• [www.nytimes.com/2009/02/15/sports/basketball/15kaplowitz.html?_r=1&ref=obituaries Mallozzi, Vincent M. "Ralph Kaplowitz, 89, Dies; Played in Knicks' First Game," The New York Times, Sunday, February 15, 2009.]
• [www.jewsinsports.org/profile.asp?sport=basketball&ID=162 Ральф Капловиц]. jewsinsports.org. Проверено 6 марта 2014.
• [www.basketball-reference.com/players/k/kaplora01.html Статистика] на сайте basketball-reference.com

Отрывок, характеризующий Капловиц, Ральф

– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.