Капров, Илья Васильевич

Илья Васильевич Капров
Дата рождения	20 июня 1898(1898-06-20)
Место рождения	село Вязовка, Вольский уезд, Саратовская губерния, Российская империя
Дата смерти	1967(1967)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1918-1945
Звание	гвардии полковник
Командовал	238-я стрелковая дивизия, 155-я стрелковая дивизия, Ташкентское пехотное училище
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии
Связи	Панфиловцы

Илья Васильевич Капро́в (1898—1967) — советский офицер, участник гражданской и Великой Отечественной войн, начальник Ташкентского пехотного училища (13 августа 1944 — май 1945).

Во время обороны Москвы командовал 1075-м стрелковым полком 316-й стрелковой дивизии (впоследствии 8-я гвардейская). Руководил обороной полка в районе Дубосеково (Волоколамский район), где 16 ноября 1941 года позиции 2-го батальона его полка прорывали немецкие танки.

Биография

Родился 20 июня 1898 года в селе Вязовка ныне Вольского района Саратовской области в крестьянской семье. Русский. В 1921 году окончил сельскую школу.

С июня 1917 служил рядовым в Управлении Вольского уездного воинского начальника.

С октября 1918 года в рядах РККА. В 1920 году окончил Ташкентские пехотные командные курсы имени В. И. Ленина.

Инструктор агитпоезда Вольского уездного военкомата, красноармеец 1-го стрелкового полка Уральского округа (декабрь 1918 — сентябрь 1919). Помощник начальника, начальник пулеметной команды, командир роты 9-го Кавказского стрелкового полка (январь 1923 — октябрь 1926). Начальник школы Отдельного Таджикского горнострелкового батальона (июль 1929 — октябрь 1931).

Во время гражданской войны принимал участие в боях против басмачества в 1931 году в Средней Азии в песках пустыни Каракумы. По свидетельству З. С. Шехтмана (командира 1077-го стрелкового полка в 1941 году), воевал вместе с И. В. Панфиловым, будущим генерал-майором, командиром 316-й стрелковой дивизии. Член ВКП(б) с 1929 года.

В распоряжении РО штаба Средне-азиатского ВО (октябрь 1931 — ноябрь 1933), командир 5-го отдельного радио-разведывательного дивизиона (ноябрь 1933 — май 1938). Преподаватель военно-хозяйственных курсов (май 1938 — июль 1939), старший преподаватель Военно-политического училища Среднеазиатского ВО (с июля 1939).

Участник Великой Отечественной войны. В июне-июле 1941 года на различные командные должности в 316-ю стрелковую дивизию получили назначение 170 офицеров-выпускников Ташкентского пехотного училища. В том числе, 3 августа 1941 года полковник В. И. Капров был назначен командиром 1075-го стрелкового полка 316-й стрелковой дивизии.

К началу сентября дивизия была переброшена под Новгород в распоряжение запланированной к формированию 52-й резервной армии. К 8 сентября 1941 года дивизия прибыла в Крестцы, где заняла позиции во втором эшелоне армии и почти месяц оборудовала полосу обороны.

В составе дивизии, полк полковника Капрова сражался в районе городов Ельни и Вязьмы, отходил к Можайской линии обороны. В октябре 1941 года полк принимал участие в Можайско-Малоярославецкой, а в ноябре 1941 года — Клинско-Солнечногорской оборонительных операциях, проводимых войсками 16-й армии.

16 ноября 1941 года полк находился на левом фланге дивизии и прикрывал стык Волоколамского шоссе и железной дороги. У разъезда Дубосеково расположилась 4-я рота 2-го батальона под командованием капитана П. М. Гундиловича и политрука В. Г. Клочкова. Утром 16 ноября немецкие танкисты провели разведку боем. По воспоминаниям Капрова, «всего на участке батальона шло 10-12 танков противника. Сколько танков шло на участок 4-й роты, я не знаю, вернее, не могу определить… В бою полк уничтожил 5-6 немецких танков, и немцы отошли.» Затем противник подтянул резервы и с новой силой обрушился на позиции полка. Через 40-50 минут боя советская оборона была прорвана, и полк, по сути, был разгромлен. Капров лично собирал уцелевших бойцов и отводил их на новые позиции. По оценке командира 1075-го стрелкового полка полковника И. В. Капрова, «в бою больше всех пострадала 4-я рота Гундиловича. Уцелело всего 20-25 чел. во главе с ротным из 140 чел. Остальные роты пострадали меньше. В 4-й стрелковой роте погибло больше 100 человек. Рота дралась героически.» В боях 16 ноября весь 1075-й полк подбил и уничтожил 9 танков противника.

Таким образом, остановить противника у разъезда Дубосеково не удалось, позиции полка были смяты противником, а его остатки отошли на новый оборонительный рубеж за Истринское водохранилище. За отход полка и большие потери полковник Капров и комиссар полка А. Л. Мухамедьяров были отстранены от занимаемых должностей.

В конце декабря 1941 года, когда дивизия была отведена на формирование, в полк приехал корреспондент «Красной звезды» А. Ю. Кривицкий. По поручению полковника И. В. Капрова командир 4-й роты капитан П. М. Гундилович по памяти назвал фамилии 28-ми убитых и пропавших без вести бойцов, которых он смог вспомнить. 22 января 1942 года в газете «Красная звезда» Кривицкий поместил очерк под заголовком «О 28 павших героях», который положил начало официальной версии о 28-ми героях-панфиловцах. После чего полковник Капров и комиссар полка А. Л. Мухамедьяров были восстановлены в должностях.

23 февраля 1942 года частям 8-й гвардейской стрелковой дивизии была присвоена новая нумерация. Гвардии полковник И. В. Капров командовал 19-м гвардейским стрелковым полком.

Летом 1942 года в числе других командиров 8-й гвардейской стрелковой дивизии убыл на повышение. С 12 июня по 30 октября 1942 года полковник И. В. Капров командовал 31-й отдельной стрелковой бригадой. С 30 октября по 3 декабря 1942 года — командир 238-й стрелковой дивизии (второго формирования). Участвовал в операции «Марс», в боях в долине Лучесы. Дивизия не смогла выбить части немецкой 86-й пехотной дивизии из опорных пунктов первой линии обороны, и на третий день после начала наступления (27 ноября) комдива Капрова отстранили от командования, и его место занял начальник разведки 22-й армии.

С 6 декабря 1942 года по 7 апреля 1944 года — командир 155-й стрелковой дивизии (второго формирования). В составе войск 27-й армии дивизия под командованием полковника Капрова И. В. участвовала во многих операциях на Степном и Воронежском фронтах, в том числе участвовала в Курской битве, форсировании реки Ворсклы, освобождении города Ахтырка.

В конце сентября 1943 года в составе армии дивизия была переброшена в район города Канев, где, форсировав реку Днепр, перешла в наступление, расширяя букринский плацдарм. Благодаря умелой организации наступательных действий, боевая задача дивизии была выполнена, а гвардии полковник Капров И. В. был представлен к третьему ордену Красного Знамени. Однако командующим войсками 1-го Украинского фронта был награждён орденом Александра Невского.

Спустя два месяца, за участие в Киевской стратегической наступательной операции, гвардии полковник И. В. Капров был удостоен ордена Кутузова II степени.

В марте 1944 года 155-я стрелковая дивизия И. В. Капрова входила в состав 38-й армии К. С. Москаленко. В одном из боевых эпизодов, вместе с остатками 62-й гвардейской танковой бригады дивизия попала в окружение в лесу у села Пеньки (в районе Каменец-Подольский), где оставались практически без боеприпасов, и вскоре была деблокированы подходящими с востока советскими войсками.

В апреле 1944 года принимал участие в Проскуровско-Черновицкой операции.

Три полученные в боях контузии серьёзно отразились на состоянии здоровья, вынудив полковника И. В. Капрова оставить действующую армию. С целью передачи его боевого опыта молодому поколению офицеров 13 августа 1944 года был назначен начальником Ташкентского пехотного училища имени В. И. Ленина. В этой должности находился до окончания войны (по май 1945 года).

Умер в 1967 году в Москве.

Награды

• орден Ленина (№ 18713 — Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1945 года).
• три ордена Красного Знамени (№ 1576 — приказ командующего Западным фронтом № 044/н от 17 января 1942 года; № 29204 — приказ командующего Калининским фронтом № 0196/н от 6 июня 1942 года; № 131546 — Указ Президиума Верховного Совета СССР от 3 ноября 1944 года);
• орден Кутузова II степени (№ 605 — Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года);
• орден Александра Невского (№ 17067 — приказ командующего 1-м Украинским фронтом № 0226/н от 24 ноября 1943 года);
• медали, в том числе:
  • медаль «За оборону Москвы»
  • медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
  • юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии» (1938)

Семья

Жена — Ирина Петровна Капрова.

Из материалов расследования военной прокуратуры 1948 года

Показания бывшего командира 1075-го стрелкового полка И. В. Капрова:

…Никакого боя 28 панфиловцев с немецкими танками у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 года не было — это сплошной вымысел. В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28, как об этом писали в газетах. Никто из корреспондентов ко мне не обращался в этот период; никому никогда не говорил о бое 28 панфиловцев, да и не мог говорить, так как такого боя не было. Никакого политдонесения по этому поводу я не писал. Я не знаю, на основании каких материалов писали в газетах, в частности в «Красной звезде», о бое 28 гвардейцев из дивизии им. Панфилова. В конце декабря 1941 года, когда дивизия была отведена на формирование, ко мне в полк приехал корреспондент «Красной звезды» Кривицкий вместе с представителями политотдела дивизии Глушко и Егоровым. Тут я впервые услыхал о 28 гвардейцах-панфиловцах. В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что с немецкими танками дрался весь полк и в особенности 4-я рота 2-го батальона, но о бое 28 гвардейцев мне ничего не известно… Фамилии Кривицкому по памяти давал капитан Гундилович, который вёл с ним разговоры на эту тему, никаких документов о бое 28 панфиловцев в полку не было и не могло быть. Меня о фамилиях никто не спрашивал. Впоследствии, после длительных уточнений фамилий, только в апреле 1942 года из штаба дивизии прислали уже готовые наградные листы и общий список 28 гвардейцев ко мне в полк для подписи. Я подписал эти листы на присвоение 28 гвардейцам звания Героя Советского Союза. Кто был инициатором составления списка и наградных листов на 28 гвардейцев — я не знаю.

Литература

• [www.hrono.ru/biograf/bio_k/kaproviv.php Капров Илья Васильевич] / Алексеев М. А., Колпакиди А. И., Кочик В. Я. Энциклопедия военной разведки. 1918—1945 гг. М., 2012, с. 386—387.

Ссылки

• [www.tvoku.ru/modules/nsections/index.php?op=viewarticle&artid=408 Гвардии полковник Капров Илья Васильевич]. Клуб выпускников Ташкентского высшего общевойскового командного училища им. В.И.Ленина (22 марта 2008). Проверено 16 декабря 2013.
• [nevskye.narod.ru/germany/infantry/kaprov.htm Капров Илья Васильевич]. Сайт «Кавалеры ордена Александра Невского». Проверено 16 декабря 2013.

Отрывок, характеризующий Капров, Илья Васильевич

Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.