Карабиц, Иван Фёдорович
Поделись знанием:
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
| Иван Карабиц | ||||
 | ||||
| Основная информация | ||||
|---|---|---|---|---|
| Полное имя |
Карабиц Иван Фёдорович | |||
| Место рождения |
пос. Ялта, Первомайский район, Сталинская область, УССР, СССР | |||
| Профессии | ||||
| Жанры | ||||
| Коллективы |
АПТ (Киев) | |||
| Сотрудничество | ||||
| Награды |
| |||
Иван Федорович Карабиц (1945—2002) — советский и украинский композитор, дирижёр, музыкально-общественный деятель. Народный артист УССР (1991). Почётный гражданин Дзержинска.
Содержание
- 1 Биография
- 2 Награды и премии
- 3 Творчество
- 4 Память
- 5 Список произведений
- 6 Источники
Биография
Родился 17 января 1945 года в греческой семье в деревне Ялта (ныне Первомайского района Донецкой области Украины). В раннем детстве вместе с родителями уехал из Ялты. Дальнейшее его жизнь прошла в Торецке, Бахмуте, Киеве и гастрольных поездках.
В 1971 году окончил КГК имени П. И. Чайковского (теперь Национальная музыкальная академия Украины) по специальности композиция по классу проф. Б. Н. Лятошинского и в 1975 году аспирантуру под руководством М. М. Скорика.
1968—1975 дирижер Ансамбля песни и танца (Киев). 1989—2001 музыкальный директор международного фестиваля КиевМузикФест. Профессор Национальной музыкальной академии Украины, член Национальной комиссии по вопросам культуры при ЮНЕСКО.
Умер 20 января 2002 года. Похоронен в Киеве на Байковом кладбище.
Награды и премии
- Республиканская комсомольская премия имени Н. А. Островского (1978)
- премия Ленинского комсомола (1981) — за ораторию «Заклинание огня» и 2-ю симфонию
- Лауреат всесоюзного композиторского конкурса
- заслуженный деятель искусств УССР (1974)
- народный артист УССР (1991)
Творчество
Произведения раннего периода отличаются экспрессивностью музыкального языка и поиском индивидуального стиля, композитор свободно использует додекафонию. Преобладают камерные произведения.
В 70-80-х годах определилось тяготение композитора к масштабным музыкальным построениям, преобладают симфонические и вокально-симфонические жанры (Концерт для хора, солистов и симфонического оркестра «Сад божественных песен» на стихи Г. Сковороды, опера-оратория «Киевские фрески», три концерта для оркестра), характерна философская и гражданская тематика (темы Родины, памяти, нравственного долга). Стилистика композитора объединяет различные жанрово-стилевые пласты украинского фольклора (дума, протяжная песня, инструментальные наигрыши) и национального профессионального музыкального искусства (знаменный распев, кант, хоровая культура барокко, стилистика Б. Лятошинского) с достижениями классиков ХХ в. (Г. Малер, Д. Шостакович, Б. Барток, И. Стравинский) и новейшими стилевыми тенденциями, а также и массовыми жанрами.
Универсальность музыкального языка произведений следующего периода определилась синтезом различных элементов современных композиторских техник (пуантилизм, алеаторика, сонористика) в сочетании с новотональной и новомодальной звуковысотной организацией, пересечением различных стилевых тенденций (неоклассицизма, необарокко, неоимпрессионизма, джазовой лексики). В образной сфере усиливается трагическое начало и актуализируется тема покаяния (Концерт № 3 «Плач», Концерт-триптих для оркестра), по-новому зазвучала пантеистическая тема («Music from Waterside»).
Память
29 августа 2010 года в городе Торецке, Донецкая область, на доме, в котором прошли ранние годы Ивана Фёдоровича и жила его мать, установлена мемориальная доска.
Список произведений
</ul> </div> | ||||||||||||||||||||
Для симфонического оркестра
- симфонии — № 1 «5 песен об Украине» (1974), № 2 (1977),
- концерты для оркестра — № 1 (1981), № 2 (1986), № 3 (1989)
- «Посвящена Октябрю» (симфоническая прелюдия, 1977)
- Триумфальная увертюра (1980)
- балет «Героическая симфония» (1982)
Для хора (голоса) и симфонического оркестра
- «Сад божественных песен» на стихи Г. Сковороды для хора, солистов и симф. оркестра (1971)
- «Vivere memento» («Помни жить») на стихи Франко для баса и симфонического оркестра (1970)
- «Мой родной Донбасс» (1980)
- "Киевские фрески "опера-оратория на стихи Б. Олийныка для солистов, хора и симф. оркестра
- «Молитва Екатерины» на стихи К. Мотрич для чтицы, детского хора и симф. оркестра (1993)
- «Юбилейная кантата» на стихи М. Руденко для солистов, хора и симф. оркестра.
Для инструментов и симфонического оркестра
- концерты для фортепиано с оркестром — № 1 (1968), № 2 (1971), № 3 «Плач» (2000)
- 5 музыкальных моментов для фортепиано с оркестром (1999)
- концерт для виолончели с оркестром (1968)
Для эстрадного оркестра
- Квинтет (1966)
- Украинский сувенир (1980)
- «Праздничный Киев» (1980)
- «Симфония труда» (1981)
Для камерного оркестра
- Симфониетта для струнных (1967)
- Симфония № 3 для струнных
- Концертино для камерного оркестра (1970)
- Концерт-триптих для струнных (1996)
- Вио-серенада (2000) для струнного оркестра.
Для голоса и инструментов
- «Три украинские песни» для хора и фортепиано (1969)
- «Пастели» вокальный цикл на слова П. Г. Тычины для сопрано и ф-но (1970)
- «Из песен Хиросимы» цикл на стихи Э. Ёнэды для сопрано и флейты
- «Повести» вокальный цикл на тексты А. Кулич для баритону и ф-но (1975)
- «С лирики М. Ф. Рыльского» цикл песен для меццо-сопрано и ф-но (1976)
- «На берегу вечности» цикл песен на стихи Б. Олийныка
- «Мать» цикл на стихи Б. Олийныка для голоса и фортепиано
Камерные произведения
- Сонаты для виолончели и фортепиано — № 1 (1968), № 2 (1972)
- «Лирические сцены» для скрипки и фортепиано (1970)
- Концертная сюита для скрипки (1973)
- Струнный квартет (1973)
- Концертный дивертисмент для 6 исполнителей (1975)
- Экспромт для альта и фортепиано (1976)
- «Диско-хоровод» для кларнета и фортепиано (1981)
- Концертино для 9 исполнителей (1983)
- «О чём поет река?» для 7 исполнителей (1993)
- «Интродукция и коллизия» для 2 скрипок и фортепиано (1993)
- «Музыка из вотерсайду» для флейты, кларнета, скрипки, фортепиано и ударных (1994)
Для инструментов соло
- Сонатина для фортепиано (1967)
- «Музыка» для скрипки соло (1972) 24 прелюдии для фортепиано (1976)
- «Вальс» для альта соло (1982)
- «Пять прелюдий»
Фильмография
Фильмы
- Улица тринадцати тополей (1969)
- Комиссары (1970)
- Земные и небесные приключения (1974)
- Остров юности (1976)
- Дачная поездка сержанта Цыбули (1979)
- Житие святых сестер (1982)
- Без году неделя (1982, т/ф)
- Тепло студёной земле (1984)
- Иванко и царь Поганин (1984, т/ф)
- Слушать в отсеках (1985)
- Чудеса в Гарбузянах (1985, т/ф)
- Раненые камни (1987, т/ф)
- Дорога в ад (1988)
- Из жития Остапа Вишни (1991)
- Партитура на могильном камне (1995).
Мультфильмы
- Была у слона мечта (1973)
- Петушок и солнышко (1974)
- Ниточка и Котёнок (1974)
- Папа, мама и золотая рыбка (1976)
- Кто в лесу хозяин? (1977)
- Крылатый мастер (1981)
- Дождик, дождик, пуще! (1982)
- Журавушка (1982)
- Как было написано первое письмо (1984)
- Девочка и зайцы (1985)
- Жили-пили (1985)
- Разноцветная история (1986)
- Рождественская сказка (1993)
- На поле крови. Акеисиата (2001).
Источники
- [www.karabits.com/ Официальный сайт Ивана Карабица] * — С.126 * Союз композиторов Украины. — М., 1984. — С. 100—101;
- Музыкальный энциклопедический словарь. — М., 1990. — С. 236; * — С. 237; * — С. 286; * Кто есть кто в Украине. — М., 1997. — С. 204; * Музыка: Большой энциклопедический словарь. — М., 1998. — С. 236; * Кто есть кто в Украине. — М., 2000. — С. 190.
- [www.greeks.ua/ru/default/index/persons?id\u003d62\u0026amp;persons\u003dikarabic Проект «Греки Украины»]
Напишите отзыв о статье "Карабиц, Иван Фёдорович"
Отрывок, характеризующий Карабиц, Иван Фёдорович
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Першотравневом районе Донецкой области
- Музыканты по алфавиту
- Композиторы по алфавиту
- Композиторы СССР
- Композиторы Украины
- Композиторы XX века
- Кинокомпозиторы СССР
- Кинокомпозиторы Украины
- Педагоги по алфавиту
- Музыкальные педагоги СССР
- Музыкальные педагоги Украины
- Заслуженные деятели искусств Украинской ССР
- Лауреаты премии Ленинского комсомола
- Народные артисты Украинской ССР
- Почётные граждане Торецка
- Члены Союза композиторов СССР
- Выпускники Киевской консерватории
- Преподаватели Киевской консерватории
- Похороненные на Байковом кладбище
