Караколь (пехота)

Карако́ль (исп. caracol — «улитка») — войсковой манёвр в военной тактике пехотных полков XVI—XVII вв. Возник примерно в середине XVI века и сохранял актуальность до появления линейной тактики в конце XVII — начале XVIII вв.

Скорострельность раннего огнестрельного оружия была очень низка — порядка одного выстрела в полторы-две минуты. Стреляли по команде, залпами, сообразуясь с обстановкой на поле боя и появлением в секторе обстрела целей, по которым применение такого мощного оружия было оправдано. Дав залп, стрелки (аркебузиры и мушкетёры) надолго оказывались выведены из боя. Поэтому для того, чтобы использовать огневую мощь аркебуз, а позднее и мушкетов, в полной мере, стрелков стали выстраивать в специальном построении — в 12, 8 или 6 шеренг, оставляя между колоннами промежутки. Первая шеренга, произведя залп, быстрым шагом или бегом отступала назад, в тыл, где начинала перезаряжать оружие, а на её место выдвигалась вторая шеренга, и так далее. Пока первая шеренга перезаряжала, последовательно стреляли остальные шеренги. Постепенно первая шеренга продвигалась вперед, пока не приходила её очередь стрелять.

Такая тактика, позволяющая даже при очень низкой скорострельности отдельного ствола вести практически непрерывный огонь по противнику, кардинально увеличила мощь огнестрельного оружия и скомпенсировала характерные для него недостатки, постепенно сделав его решающей силой на поле боя. С появлением караколя, количество стрелков в пехоте выросло: если в начале XVI века соотношение пикинёров к стрелкам составляло 2:1 и даже 3:1, то уже ближе к концу того же XVI века их количество стало равным. Впоследствии уже пикинёры стали рассматриваться как вспомогательный род войск, призванный прикрывать мушкетёров в достаточно маловероятном случае навязывания ближнего боя вражеской кавалерией.

Мориц Оранский ввел караколь в тактику пехотных полков в ходе реформирования нидерландской армии в ходе Восьмидесятилетней войны в начале 1590-х годов. А уже во время Тридцатилетней войны караколь использовалась армиями всех воевавших государств.

Литература

• Тараторин В. В. История боевого фехтования: Развитие тактики ближнего боя от древности до начала XIX века. М.: «Харвест», 1998.

Ссылки

• [artoftactics.com/rus/modules.php?name=News&file=article&sid=56 Разыграев А. Тактика Тридцатилетней войны] Военная история на Art of Tactics

См. также

• Караколь (кавалерия) — аналогичная тактика в кавалерии

Отрывок, характеризующий Караколь (пехота)

– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.