Караматиевич, Евстафий

Евстафий Караматиевич
серб. Јевстатије Караматијевић
Дата рождения	30 ноября 1881(1881-11-30)
Место рождения	Нова-Варош, Османская империя
Дата смерти	9 апреля 1948(1948-04-09) (66 лет)
Место смерти	Загреб, НР Хорватия, СФРЮ
Принадлежность	Сербия Сербия Югославия Югославия
Род войск	партизанские войска
Годы службы	1941—1945
Звание	полковник
Часть	3-я пролетарская санджакская ударная бригада 37-я санджакская дивизия
Сражения/войны	Первая балканская война Вторая балканская война Первая мировая война Народно-освободительная война Югославии
Награды и премии

Внешние изображения
	[www.znaci.net/images/12810m.jpg Фотография югославских партизан, Евстафий Караматиевич — второй справа]

Евстафий (Евстатие) Караматиевич (серб. Јевстатије Караматијевић; 30 ноября 1881, Нова-Варош — 9 апреля 1948, Загреб) — сербский православный священник, протоиерей Сербской православной церкви, общественно-политический деятель, партизан времён Народно-освободительной войны Югославии.

Биография

Ранние годы: служба в церкви

Родился в семье отца Иоанна и матери Риеты 30 ноября 1883 года в городе Нова-Варош Новобазарского санджака Османской империи. Окончил четыре класса гимназии Скопье в 1904 году. В священники рукоположен в 1907 году, окончил Богословско-учительскую школу города Призрен в 1908 году. Состоял в епархиальном административном комитете Дабро-Босанской митрополии, получил чин протоиерея. С молодости отец Евстафий был одним из активных борцов за свободу Санджака и Старого Влаха, за что был арестован властями Турции и вскоре изгнан из страны.

Служба в сербской армии

Отец Евстафий не прекратил свои попытки помочь сербам Македонии. Он вступил в сербскую армию как полковой священник. Участвовал в Балканских войнах и в 1912 году стал зачинщиком восстания в Нова-Вароше. В Первую мировую войну служил на Салоникском фронте, воевал в Албании и вместе с сербской армией нашёл убежище на греческом острове Корфу, за что был награждён Албанской памятной медалью Королевства Сербии.

Деятельность в Королевстве Югославия

Литература

После образования Югославии отец Евстафий стал активным общественно-политическим деятелем. Он опубликовал ряд исторических материалов об истории Сербии, среди которых выделяются «Описание церквей» Старого Влаха, монографию о монастыре святого Саввы в селе Милешево, исследование об иконографских школах в селениях Тоци и Николяц, а также ряд статей о переписке князей Рашковичей с графом Румянцевым, князем Потёмкиным и императрицей Екатериной II. Его статьи публиковались в журналах «Цариградски гласник», «Босанска вила», «Учитељ», «Правда», «Штамп», «Политика» и «Санџак».

Благотворительность

Отец Евстафий стал основателем ряда культурных обществ: «Зора», «Српска омладина», Стрелковая дружина и т.д. Ему же принадлежит идея создания сокольского движения в Нова-Вароше и открытия там же городской библиотеки. Он занимался активно благотворительной деятельностью, помогая в обучении детям из бедных семей: с его же помощью были открыты школа-интернат «Кнегиња Зорка», гимназия в Нова-Вароше и Сокольский дом там же.

Политика

Отец Евстафий поддерживал в Югославии сначала Демократическую партию, а затем и Независимую демократическую партию Югославии.

Народно-освободительная война

В 1941 году Германия объявила войну Югославии и вторглась на территорию страны. В апреле месяце протоиерей Евстафий вступил в антифашистское движение, перебравшись в Боснию, где обратился несколько раз с призывом объединиться всем православным сербам вне зависимости от положения в обществе, а также поддержать всех, кто готов воевать с немецкими оккупантами. Он также отправил письма всем священникам Югославии. Он начал службу священником при 3-й пролетарской санджакской ударной бригаде, а затем был переведён и в 37-ю санджакскую дивизию. В 1942 году он был избран в Антифашистское вече народного освобождения Югославии (на 2-м заседании выбран в члены Президиума), а затем и в Антифашистское вече Санджака.

В 1944 году, находясь в Бело-Поле, протоиерей Евстафий написал письмо местоблюстителю Русской православной церкви Алексию, в котором обратился с просьбой оказать всю возможную помощь сербскому народу изгнать немецких, хорватских и венгерских фашистских захватчиков из страны, а также детально описал, что вытворяли в оккупированных городах немцы, хорваты, итальянцы и венгры и как они обращались с мирским населением и священниками. Уже вскоре в город Польпе прибыла советская делегация, которую с радостью встретил протоиерей Караматиевич, произнеся при встрече им «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко!».

После войны: последние годы жизни

После войны протоиерей Евстафий был избран в Народную скупщину Сербии, а также занял должность заместителя председателя Югославского Красного креста. Вскоре он возглавил делегацию Сербской православной церкви, которая посетила Советский Союз.

9 апреля 1948 протоиерей Евстафий скончался. Похоронен на Новом кладбище Белграда.

Семья

Его супругой была Ефимия, известная общественная деятельница. В браке у них родились дети: дочери Зорица, Кая, Наталия и сыновья Вук и Првослав. Все они участвовали в Народно-освободительной войне: Ефимия погибла во время бомбардировки, также жертвой авианалёта стала Зорица и её двое детей. Кая пала в битве на Сутьеске, сражаясь против немцев, а Наталия погибла от рук четников. Войну пережил Првослав, который стал известным художником, чьи работы демонстрировались на многочисленных международных выставках.

Литература

• Српски биографски речник (књига четврта). „Матица српска“, Нови Сад 2009, 853. стр.

Ссылки

• [www.vreme.com/cms/view.php?id=1085418 Život sa Bekimom]  (серб.)
• [archive.jmp.ru/page/index/19440929.html ПИСЬМО ЮГОСЛАВСКОГО ПРОТОИЕРЕЯ ЕВСТАФИЯ КАРАМАТИЕВИЧА, ЧЛЕНА ПРЕЗИДИУМА АНТИФАШИСТСКОГО ВЕЧА НАРОДНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ ЮГОСЛАВИИ НА ИМЯ ПАТРИАРШЕГО МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЯ]  (рус.)
• [pg-forever.livejournal.com/158256.html Сербские жертвы Холокоста]  (рус.)

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Караматиевич, Евстафий

Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.