Карамышев, Георгий Петрович

Георгий Петрович Карамышев
Дата рождения	21 января 1896(1896-01-21)
Место рождения	деревня Пуктыш, Шадринский уезд, Пермская губерния, Российская империя
Дата смерти	21 февраля 1956(1956-02-21) (60 лет)
Место смерти	Мелитополь, Запорожская область, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1915 — 1947
Звание
Командовал	82-я мотострелковая дивизия, 326-я стрелковая дивизия, 197-я стрелковая дивизия (2-го формирования), 59-я гвардейская стрелковая дивизия
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Великая Отечественная война: Московская битва, Ворошиловградская, Донбасская, Запорожская, Никопольско-Криворожская, Одесская, Ясско-Кишинёвская наступательные операции; Дебреценская, Будапештская и Венская наступательные операции
Награды и премии

Георгий Петрович Карамышев (1896—1956) — Советский военный деятель. Генерал-майор.

Биография

Родился в 21 января 1896 года в деревне Пуктыш, ныне в Щучанском районе Курганской области.

Первая мировая война

7 августа 1915 года Карамышев был мобилизован на военную службу и зачислен в 109-й запасной пехотный полк в город Челябинск. С января по март 1916 года прошел курс обучения в учебной команде, после чего продолжил службу в том же полку младшим унтер-офицером. В июле 1917 года с полком убыл на Северо-Западный фронт под Ригу, где полк влился в 14-ю особую бригаду. В должности фельдфебеля воевал против германских войск, прошел с боями от реки Зап. Двина до города Венден Лифляндской губ. В январе 1918 года был избран пом. командира роты, а в феврале был демобилизован по болезни.

Гражданская война

В марте 1919 года мобилизован в армию адмирала А. В. Колчака и зачислен в 60-й Бугурусланский полк в г. Сарапул Вятской губ., где служил рядовым и фельдфебелем. В начале мая полк был направлен на фронт в район Вятские Поляны и в июне участвовал в боях против частей Кр. армии. В конце месяца Карамышев дезертировал из полка и скрывался от колчаковцев в Шадринском уезде. После установления советской власти 19 августа 1919 года добровольно вступил в РККА и был направлен в 4-й запасной полк в г. Казань. В его составе служил старшиной, затем в январе 1920 года был зачислен курсантом в пулеметную школу при Запасной армии Республики. После ее окончания назначен командиром пулеметного взвода в 6-й запасной полк. Затем оттуда он был переведен в 32-й маршевый полк на должность начальника пулеметной команды и убыл с ним на Южный фронт в район Павлограда. Прибыв в полк, влился в 85-ю отдельную бригаду и был переименован в 254-й стрелковый. В его составе Карамышев принимал участие в боях с войсками генерала П. Н. Врангеля. В конце октября 1920 года был переведен в 205-й стрелковый полк 62-й бригады 23-й стрелковой дивизии, с которым участвовал в боях за Сиваш и в освобождении Крыма. Член ВКП(б) с 1920 года. После разгрома войск генерала П. Н. Врангеля полк дислоцировался в г. Алушта и нес охрану побережья Чёрного моря. В декабре он был переименован сначала в 25-й, в мае 1921 года — в 9-й стрелковый в составе 3-й Казанской стрелковой дивизии, а в октябре переведен в г. Севастополь.

Межвоенное время

В послевоенный период Карамышев продолжал служить в том же полку начальником пулеметной команды и инструктором пулеметного дела. В январе — марте 1930 года прошел переподготовку на курсах «Выстрел», затем был назначен командиром батальона 132-го стрелкового полка 44-й стрелковой дивизии УВО в г. Житомир. С мая 1933 года командовал учебным батальоном в 130-м стрелковом полку. В феврале 1935 года вновь переведен в 132-й стрелковый полк на должность пом. командира полка по материальному обеспечению, с декабря 1938 года исполнял должность пом. командира полка по строевой части. В августе 1939 года майор Карамышев назначен командиром 170-го стрелкового полка 58-й стрелковой дивизии КОВО, с марта 1940 года исполнял должность начальника пехоты этой же дивизии. В ноябре был переведен в ЗабВО на должность командира 82-й мотострелковой дивизии, входившей в состав 17-й армии.

Великая Отечественная война

С началом войны подполковник Карамышев продолжал командовать этой дивизией. 7 октября 1941 года он получил приказ о передислокации дивизии на Западный фронт. После прибытия на новое место она вошла в 5-ю армию и с 24 октября вступила в бои на можайском направлении. Ее части принимали участие в Можайско-Малоярославецкой и Наро-Фоминской оборонительных, Клинско-Солнечногорской и Ржевско-Вяземской наступательных операциях.

С 11 января 1942 года полковник Карамышев принял командование 326-й стрелковой дивизией, входившей в 10-ю армию Западного фронта. В ходе Ржевско-Вяземской операции ее части вели наступательные бои в районе г. Сухиничи, Козельск, Белёв. В середине августа дивизия была передана 16-й армии и вела бои в районе Сухиничи, форсировала р. Жиздра и освободила ряд нас. пунктов. В середине октября она была переброшена в 20-ю армию и вела оборонительные бои на ржевско-вяземском рубеже. В декабре 1942 года Карамышев был отстранен от должности и назначен командиром 910-го стрелкового полка 243-й стрелковой дивизии Западного фронта.

С 7 февраля 1943 года он вступил в командование 59-й гвардейской стрелковой дивизией. 31 марта 1943 года Карамышеву присвоено звание генерал-майор. В составе 3-й гвардейской армии Юго-Западного фронта участвовал с ней в Ворошиловградской и Донбасской наступательных операциях, битве за Днепр, Запорожской наступательной операции. Ее части отличились при освобождении г. Ворошиловград, Краматорск, Запорожье. За успешное выполнение боевых заданий командования в боях при освобождении г. Краматорск и проявленные при этом доблесть и мужество она была удостоена почетного наименования «Краматорская» (8.9.1943), а за освобождение г. Запорожье — награждена орденом Красного Знамени (14.10.1943). В январе — феврале 1944 года дивизия в составе 3-й гвардейской армии 4-го Украинского фронта, затем 6-й армии 3-го Украинского фронта принимала участие в Никопольско-Криворожской наступательной операции, вела бои по ликвидации никопольского плацдарма противника. За образцовое выполнение боевых заданий командования в боях за ликвидацию никопольского плацдарма противника она была награждена орденом Суворова 2-й ст. (13.2.1944). Ее части отличились также в Одесской наступательной операции, в ходе которой в условиях распутицы успешно форсировали реки Ингулец, Ингул, Южный Буг и 10 апреля первыми ворвались в Одессу. За образцовое выполнение заданий командования в боях при освобождении г. Одесса дивизия была награждена орденом Богдана Хмельницкого 2-й ст. (20.4.1944). В мае 1944 года, после выхода к р. Днестр, она вошла в подчинение 46-й армии 3-го Украинского фронта и в ее составе воевала до конца войны. Участвовала в Ясско-Кишинёвской, Дебреценской, Будапештской и Венской наступательных операциях. Боевые действия дивизия закончила в мае 1945 г. в районе Фрейштадта (севернее г. Линц).

За время войны комдив Карамышев был двенадцать раз упомянут в благодарственных в приказах Верховного Главнокомандующего

Послевоенная карьера

После войны генерал-майор Карамышев продолжал командовать 59-й гвардейской стрелковой Краматорской Краснознаменной орденов Суворова 2-й ст. и Богдана Хмельницкого 2-й ст. дивизией в ЮГВ, а с августа 1945 года — в ОдВО. В октябре 1945 года назначен зам. командира по строевой части 10-го гвардейского стрелкового Будапештского корпуса. 19 апреля 1947 года уволен в запас.

Награды

• орден Ленина (21.02.1945)
• орден Красного Знамени (21.07.1942)
• орден Красного Знамени (03.11.1944)
• орден Суворова II степени (13.09.1944)
• орден Кутузова II степени (28.04.1945)
• орден Отечественной войны I степени (17.09.1943)
• медаль "За оборону Москвы" (10.11.1944)
• медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (9 мая 1945)
• медаль «За взятие Будапешта» (25.11.1945)
• медаль «За взятие Вены»
• медаль «30 лет Советской Армии и Флота».

Приказы (благодарности) Верховного Главнокомандующего в которых отмечен Г. П. Карамышев.

• За овладение городами Дебальцево, Иловайск, Лисичанск, Енакиево, Горловка, Чистяково, Славянск, Артемовск, Краматорская, Константиновка, Макеевка, Красноармейское, Ясиноватая и областным центром Донбасса – городом Сталино. 8 сентября 1943 года № 9
• За овладение штурмом крупным областным и промышленным центром Украины городом Запорожье – важнейшим транспортным узлом железнодорожных и водных путей и одним из решающих опорных пунктов немцев в нижнем течении Днепра. 14 октября 1943 года. № 33
• За овладение штурмом городом Никополь – крупным промышленным центром Украины. 8 февраля 1944 года. № 72
• За прорыв сильно укрепленной обороны противника южнее Бендер и освобождение более 150 населенных пунктов, в том числе крупных населенных пунктов Каушаны, Чимишлия, Лейпциг, Тарутино. 22 августа 1944 года № 169
• За форсирование реки Тисса, овладение столицей Трансильвании городом Клуж и городом Сегед – крупным хозяйственно-политическим и административным центром Венгрии. 11 октября 1944 года. № 194
• За овладение штурмом на территории Венгрии городом и крупным железнодорожным узлом Сольнок — важным опорным пунктом обороны противника на реке Тисса. 4 ноября 1944 года. № 209
• За прорыв сильно укрепленной обороны противника северо-восточнее Будапешта, форсирование реки Дунай, и овладение важными опорными пунктами обороны противника – городами Балашшадьярмат, Ноград, Вац, Асод, Эрчи. 9 декабря 1944 года. № 217
• За прорыв сильно укрепленной обороны противника юго-западнее Будапешта, продвижение вперед до 40 километров, и овладение штурмом городами Секешфехервар и Бичке — крупными узлами коммуникаций и важными опорным пунктами обороны противника, отрезав тем самым основные пути отхода на запад будапештской группировки немецко-венгерских войск. 24 декабря 1944 года № 218.
• За полное овладение столицей Венгрии городом Будапешт – стратегически важным узлом обороны немцев на путях к Вене. 13 февраля 1945 года, № 277.
• За прорыв сильной обороны немцев в горах Вэртэшхедьшэг, западнее Будапешта, разгром группы немецких войск в районе Естергома, овладение городами Естергом, Несмей, Фельше-Галла, Тата и захват более 200 других населенных пунктов. 25 марта 1945 года. № 308.
• За овладение городом и важным узлом дорог Мадьяровар и городом и железнодорожной станцией Кремница — сильным опорным пунктом обороны немцев на южных склонах хребта Велькафатра. 3 апреля 1945 года. № 329.
• За овладение в Чехословакии городами Яромержице и Зноймо и на территории Австрии городами Голлабрунн и Штоккерау — важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев. 8 мая 1945 года. № 367.

Память

• На могиле ветерана установлен надгробный памятник.

См. также

• 59-я гвардейская стрелковая Краматорская Краснознамённая орденов Суворова и Богдана Хмельницкого дивизия

Литература

• КАРАМЫШЕВ ГЕОРГИЙ ПЕТРОВИЧ на сайте Виктора Толстых [10otb.ru/content/person/person_komdiv/karamyshev.html]

Ссылки

• [10otb.ru/content/person/person_komdiv/karamyshev.html] [10otb.ru/index.html На сайте 10 отб/6 гв. омсбр Виктора Толстых]
• [base.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc;base=ESU;n=34860 СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР ПОСТАНОВЛЕНИЕ от 31 марта 1943 г. N 343 О ПРИСВОЕНИИ ВОИНСКИХ ЗВАНИЙ ВЫСШЕМУ НАЧАЛЬСТВУЮЩЕМУ СОСТАВУ КРАСНОЙ АРМИИ ]
• [samsv.narod.ru/Div/Sd/gvsd059/main.html 197-я сд (2)]
• [pamyat-naroda.ru/commander/3501/ Карамышев Георгий Петрович]
• [podvignaroda.mil.ru/filter/filterimage?path=Z/001/033-0682524-0008/00000237.jpg&id=12028865&id=12028865&id1=e928455c756facd66387bd2704484ca2 Наградной лист к ордену Красного Замени]
• [podvignaroda.mil.ru/filter/filterimage?path=VS/421/033-0686046-0154%2B010-0151/00000256.jpg&id=46637540&id=46637540&id1=dd8e98311bd31b40d4d2545fba7d0215 Наградной лист к ордену Кутузова 2 ст.]
• [podvignaroda.mil.ru/filter/filterimage?path=VS/421/033-0686046-0003%2B010-0000/00000403.jpg&id=46561724&id=46561724&id1=4e8fbb585a4f58383b2f71eccee398fc Наградной лист к ордену Суворова 2 ст.]

Отрывок, характеризующий Карамышев, Георгий Петрович

Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.