Карательная экспедиция в Рио-Муни (1918)
Карательная экспедиция 1918 года в Рио-Муни — карательная операция, проводившаяся испанской колониальной администрации из города Бата на материковой части нынешней Экваториальной Гвинеи после получения доноса от Обамы Нзе, вождя поселения Видома, о якобы планируемом мятеже в районе поселения Мавомо, находящегося в глубине территории колонии.
Предыстория
В статье, опубликованной в 1950 году в журнале El misionero (выпускавшимся католической конгреграцией кларетинцев) в рубрике Memorias de un viejo colonial y misionero sobre la Guinea continental española[1][2], говорится, что по причине личной вражды между Обамы Нзе и вождём поселения Мавомо по имени Иламадо Бе первый отправил испанским властям, представленным отрядом испанской колониальной гвардии, базирующимся в Бате, главном городе Рио-Муни, ложное сообщение о якобы готовящемся восстании против испанцев под руководством Be. Возможно, одной из причин для ненависти Нзе была доминирующая роль поселения Мавомо в регионе и, в частности, до того момента хорошие отношения между Бе и испанской администрацией. С другой стороны, осуществляемое испанцами насильственное переселение людей, относящихся к группе народов фанг, на остров Фернандо-По, чтобы те работали там на островных плантациях, и политика принудительного труда, проводимая, например, лейтенантом колониальной гвардии Хулиано Айалой, приводила к различным восстаниям среди некоторых народов континентальной территории колонии, что объясняет то, почему испанские власти не были удивлены сообщением о якобы готовящемся восстании.
Ход событий
Экспедиция, организованная в начале сентября 1918 года, имела целью ликвидацию очагов сопротивления, возникших, как предполагалось, по причине принудительного переселения населения, проведённого к тому времени. Целью похода было поселение Мавомо, располагавшееся в пределах современного национального парка Лос-Альтос-де-Нсорк, которая была названа в сообщении одним из главных центров зарождения повстанческого движения. Кампания проводилась под командованием лейтенанта Висенте Перейры и капралов Антонио Арройо и Хосе Куинтаса.
Перейра, выступив из Баты, прошёл с военной колонной через поселения Мокомо, Эйямионг, Окола и Бибого, достигнув Экумангумы 8 сентября, одновременно Арройо из Пунта Мбонда (у Баты) выступил с другой колонной, следуя по течению реки Экуку к Бибого. Третья колонна — во главе с Куинтасом — также двигалась в направлении Бибого, выступив из Мбини в устье реки Бенито, и прошла через Мбилефаллу, Медуму и Алум, достигнув пункта назначения сентября, после чего была объединена с войсками Арройо, которые прибыли на следующий день, и затем направилась навстречу Перейре.
После объединения колонн войск 8 сентября в Экумангуме экспедиционные силы начали 12 сентября наступление на Мавомо и несколько ближайших поселений — Нфулунко, Макога, Банунг, Мбараберг и Алум, расположенных вдоль реки Бирангон. Большая часть населения не оказывала никакого сопротивления, и, хотя на протяжении кампании было несколько локальных небольших стычек, единственное крупное сражение произошло на подступах Мавомо. Жителям Мавомо было известно о скором прибытии военной экспедиции, поэтому они приготовились к обороне. Бе был убит выстрелом солдата колониальной гвардии сенегальского происхождения[3], после чего враждебные испанцам группы коренного населения сдались и боевые действия были прекращены.
Напишите отзыв о статье "Карательная экспедиция в Рио-Муни (1918)"
Примечания
- ↑ Fernández Leonicio. [www.opensourceguinea.org/2014/01/fernandez-leonicio-memorias-de-un-viejo.html Memorias de Un Viejo Colonial Y Misionero Sobre La Guinea Continental Española]. — Madrid: Revista ‘El Misionero’, 1950.
- ↑ Lacosta Xavier. La expedición de castigo de río Muni (1918). — Madrid: Historia 16, 2002. — Vol. 316. — P. 51-59. — ISBN 0210-6353.
- ↑ Fernández Galilea Leoncio. Memorias de un viejo colonial y misionero sobre la Guinea continental española. — Madrid: El misionero, 1950.
Отрывок, характеризующий Карательная экспедиция в Рио-Муни (1918)
Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:
«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]
«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.
