Каратыгин, Александр Александрович

Александр Александрович Каратыгин
Имя при рождении:	Александр Александрович Каратыгин
Дата рождения:	22 сентября 1914(1914-09-22)
Место рождения:	Саратов
Гражданство:	СССР СССР
Дата смерти:	10 февраля 1989(1989-02-10) (74 года)
Место смерти:	Обнинск, Калужская область]
Отец:	Александр Петрович
Мать:	Анна Афанасьевна
Супруга:	Галина Фёдоровна
Дети:	Валерий Александрович Каратыгин, Игорь Александрович Каратыгин, Марина Александровна Элатомцева

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Алекса́ндр Алекса́ндрович Караты́гин (22 сентября 1914, Саратов — 10 февраля 1989, Обнинск, Калужская область) — начальник технического отдела радиохимического завода № 25 (объекта «Б») производственного объединения «Маяк», 15 марта 1953 год. Ценой риска для жизни ликвидировал самопроизвольно развившуюся цепную реакцию (СЦР) в ёмкости с плутониевым раствором.

Биография

А. А. Каратыгин родился в семье медиков: отец Александр Петрович — врач, мать Анна Афанасьевна — медицинская сестра.

В 1934 году поступил, в 1940 году окончил Куйбышевский индустриальный институт по специальности технология пирогенных процессов.

С 1940 по 1948 год работал технологом на пороховом заводе (почтовый ящик № 4) в городе Рошаль Московской области.

В январе 1948 году был переведён в Первое Главное управление при Совете министров (ПГУ).

7 января 1948 года начал работать на радиохимическом заводе № 25 (объект «Б») ПО «Маяк». Семья жила в Челябинке-40 в соцгороде (на реке Течи). С января 1948 года проходил технологическую практику в НИИ-9 в Москве — стажировку на «установке № 5» (опытная радиохимическая установка для выделения плутония).

В поставляемом на завод оборудовании было много брака, связанного со спешкой и отсутствием опыта монтажа и эксплуатации. Особенно много брака было в поставляемой запорной арматуре. А. А. Каратыгин был одним из основных участников пусковых работ в целом и, в частности, состоял в бригаде, принимающей запорную арматуру и дающей разрешение на её монтаж.

В августе 1948 года был назначен начальником смены. В 1950—1954 гг. был начальником технического отдела завода. В его обязанности входил учёт наработки готовой продукции завода.

Одна из главных проблем технологического процесса состояла в том, что химические реакции в больших объёмах протекали не так, как на опытной установке в Москве. Главной компетенцией Каратыгина как начальника технического отдела завода был контроль количества полученного на выходе плутония. Эту операцию он не доверял никому, всё без исключения делая сам.

По воспоминаниям Каратыгина, выдача продукции заводом шла неравномерно, и руководство завода и комбината стремилось к тому, чтобы всегда иметь резерв плутония на будущий месяц в случае неожиданных обстоятельств и возможного срыва плана. Зарплата работников комбината существенно зависела от выполнения плана наработки плутония. 15 марта 1953 года Каратыгин вручную готовил раствор готовой продукции перед отправкой на объект В. Критическая масса плутония-239 в растворе, как стало известно позже, равна 509 г, но в ёмкости, куда сливал готовый раствор Каратыгин, уже находился приготовленный заранее резерв плутония, и критическая масса превысила 600 г.

Николай Работнов (ученый секретарь МинСредМаша), сын приятельствовавшего с Каратыгиным Семёна Работнова, писал об этом:

Происшествие было связано и с запредельной секретностью, и с дикой штурмовщиной, царившей в те времена. Объём продукции, то есть массу произведенного за день плутония, из персонала не знал никто. Как не имел никто понятия и о том, что критмасса водного раствора соли плутония всего около пятисот граммов. Но необходимость еженощно докладывать вождю о выполнении плана при неконтролируемых колебаниях производительности привела к естественному в отечественных традициях решению — создать небольшую плутониевую заначку. Каратыгин слил дневную порцию раствора в ёмкость, которую считал пустой. А там была заначка…

Не учтя опасности изменения геометрии объёма, Каратыгин наклонил бутыль, что привело к возникновению цепной реакции, сопровождавшейся большим потоком нейтронов. Ценой риска для жизни Каратыгин цепную реакцию ликвидировал. Сильнейшее переоблучение при этом привело к ампутации ног и искалеченным пальцам на руках.

Коллега Александра Каратыгина, сотрудница завода № 25 Маргарита Громова, так описывала эту ситуацию в 1999 году:

В 1953 году на нашем заводе произошло чрезвычайное происшествие при сборе очередной порции окончательного продукта в контейнер для подготовки и передачи на завод № 20. По расчёту геометрического объёма вышеуказанной продукции, сделанному А. Каратыгиным, казалось, всё было в порядке, нужное количество плутония соответствовало норме. Но что-то вызвало сомнения Александра Александровича, то ли количество плутония в растворе, то опасения перебора критической массы, которая могла привести к цепной реакции. Каратыгин утром приехал на работу и, проверив ещё раз расчёт, пришёл к выводу, что надо срочно изменить геометрический объём продукта путём разделения на две ёмкости. Самолично, никому не доверив по многим соображениям этот процесс, Александр Александрович стал производить перелив. В процессе перелива жидкость попала ему на ноги и на руки, кроме того, возникла цепная реакция, прерванная его героическими усилиями.

О лечении Каратыгина Николай Работнов рассказывал:

Борьба за жизнь Александра Александровича была долгой и драматичной. Местные врачи быстро поставили вопрос об ампутации одной ноги. Из Москвы прилетел для консультации крупнейший специалист по ожогам — увы, не радиационным — и только что не поднял местных медиков насмех: «Вы не видели танковых ожогов!» Ампутацию отменили, больного в личном салон-вагоне Музрукова отвезли в Москву. Но в конце концов от обеих ног у него не осталось ни сантиметра, сильно пострадала кожа на руках и глаза. Но он оправился и в этом состоянии прожил ещё тридцать пять лет — до семидесяти пяти! <…>
А случай с Каратыгиным был особый. Он получил огромную дозу, и излечение стало медицинским чудом. По словам мамы, по результатам его многолетнего лечения было защищено минимум пять кандидатских диссертаций — отдельно по коже, по кроветворной системе, по желудочно-кишечному тракту и т. д. Но мне кажется, что в его выздоровлении большую роль сыграли воля, характер и мужество самого больного.

Маргарита Громова оставила воспоминания о незаурядных человеческих качествах Каратыгина:

Был он приятным, общительным человеком. Очень внимательно относился к своим коллегам и подчинённым. Каратыгин хорошо знал персонал завода и давал характеристики по поводу квалификации каждого ответственного работника главному инженеру. Кроме того, он был нашим человеком в аппарате дирекции завода и помогал при случае всем нам, потому что он любил людей.

В 1961 году по совету министра Е. П. Славского переехал в город Обнинск Калужской области, где работал в отделе научно-технической информации (ОНТИ) Физико-энергетического института на дому. Дом Каратыгиных в Обнинске стал своего рода центром встреч бывших «маяковцев» (сотрудников ПО «Маяк»), многим из которых Каратыгин помог перебраться из закрытых городов Минсредмаша в Обнинск.

Об обнинском периоде Каратыгина Николай Работнов писал:

В последующие годы, уже в Обнинске, я хорошо знал Александра Александровича. Это был удивительно жизнерадостный, весёлый и энергичный человек. Он водил машину, выучил языки, много переводил и реферировал для нашего ОНТИ на дому. В шестидесятые годы была одна журналистская попытка рассказать о его судьбе, но в условиях того времени сделать это было трудно.

Семья

• Жена — Галина Фёдоровна Каратыгина.
• Сын — Валерий Александрович Каратыгин.
• Сын — Игорь Александрович Каратыгин
• Дочь — Марина Александровна Элатомцева (урождённая Каратыгина).

Память

27 августа 1999 года в рамках празднования 50-летия испытания первого ядерного оружия в СССР на доме 9а по улице Пирогова в Обнинске, где жил Александр Каратыгин, была установлена мемориальная доска.

Библиография

• Полухин Г. А. Атомный первенец России: Исторические очерки: В 2 ч. — Озёрск: Изд-во ПО «Маяк», 1998.
• Раков Э. Г., Громов О. Б. Профессор Громов: время, дело, жизнь. — Самара: Самарское отд. Литературного фонда России, 2004.
• Работнов Н. С. [magazines.russ.ru/znamia/2000/7/rabotn.html Сороковка] // Знамя. — 2000. — № 7.
• Эпатова Н. М. Люди ФЭИ. Каратыгин Александр Александрович // Обнинский краеведческий сборник: Материалы историко-краеведческой конференции «Город и регион: проблемы археологии, истории и культуры», посвящённой 45-летию Музея истории города Обнинска / Музей истории города Обнинска. — Обнинск: [Б. и.], 2011. — С. 86-93.

Примечания

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Каратыгин, Александр Александрович

– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.