Карбованец Рейхскомиссариата Украина

Карбованец рейхскомиссариата Украина
нем. Karbowanez Zentralnotenbank Ukraine
100 карбованцев 1942 года. Лицевая сторона
Территория обращения
Эмитент	Третий рейх Третий рейх
Производные и параллельные единицы
Дробные	Копейка (1⁄100)
Монеты и банкноты
Монеты	не выпускались
Банкноты	1, 2, 5, 10, 20, 50, 100, 200, 500 карбованцев
История
Введена	1942 год
Начало изъятия	1944 год
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр	Центральный эмиссионный банк Украины
Курсы и соотношения
	1 рейхсмарка = 10 карбованцев
	1 SUR = 1 карбованец

Карбо́ванец рейхскомиссариа́та Украи́на (укр. карбованець, сокр. крб, нем. karbowanez) — денежная единица рейхскомиссариата Украина III Рейха в 1942—1944 годах.

Эмиссия и обращение

Выпускались немецким Центральным эмиссионным банком Украины, организованными оккупационными германскими властями в Ровно 5 марта 1942 и имевшим филиалы в областных центрах, начиная с марта 1942 года, — девятью номиналами от 1 до 500 крб. Были выпущены в обращение 1 июля 1942 года. По заниженным оценкам, эмиссия банка Украины составила не менее 12 миллиардов карбованцев. Обращались на оккупированной территории западной и центральной Украины параллельно с немецкими марками (10 карбованцев = 1 рейхсмарка).

На территориях Генерал-губернаторства (б. Польши и Галичины), в зоне румынской оккупации (Одесса, Николаев, Транснистрия), в тыловых зонах ответственности групп немецких армий «Центр» и «Юг» и собственно в Рейхе хождения не имели и не обменивались. На востоке УССР и юго-западе РСФСР — Харькове, Сталино, Ворошиловграде, Белгороде, Воронежской области — имели весьма слабое распространение: население предпочитало советские рубли и марки, поскольку эти города так никогда и не вошли в состав гражданской территории рейхскомиссариата (соответствующие округа фактически не были созданы), а всю войну данные оккупированные территории имели лишь военную власть.

Денежное обращение на оккупированной территории УССР

На бо́льшей части оккупированной немцами территории СССР во время войны законным платёжным средством оставался советский рубль (червонец в рейхскомиссариате Украина — до 25 июля 1942) по курсу 10 рублей = 1 рейхсмарка.

Примечательно, что зарплату коллаборационистам (полицейским, бургомистрам и прочим лицам, сотрудничавшим с немецкими оккупационными властями) в 1941 — июле 1942 годов чаще всего платили советскими «сталинскими» рублями образца 1937 года с портретами: Ленина (червонцы) и воевавших против них красноармейцев и советских военных лётчиков (казначейские билеты).

В прифронтовой зоне перед карбованцем из-за близости фронта предпочтение отдавалось советскому рублю, который был официальным платёжным средством всё время оккупации и так же точно назывался на украинском языке и на ценниках карбованцем.

Все цены на оккупированной территории Украины указывались в карбованцах, под которыми понимались как советские рубли, так собственно карбованцы.

Например, в середине 1942 года билет на футбольный «Матч смерти» в Киеве стоил 5 крб., билет в харьковский зоопарк — 1—3 крб., килограмм хлеба на рынках Восточной Украины — 100—170 крб., обед (первое, второе, эрзац-какао) в частном кафе — 25—60 крб.

Цены на продовольствие были максимально высоки голодной зимой 1941/42 годов и снизились после появления урожая 1942 года, особенно в сентябре. Укреплению карбованца летом-осенью 1942 года также способствовали успехи немецких войск на фронте.

Поскольку советский рубль ходил по обе стороны фронта, а курс рейхсмарки был немцами искусственно завышен (и, соответственно, рубля занижен), цены на советской стороне были ниже, чем на немецкой. Это означало, что при освобождении какого-либо города от оккупантов цены на местном рынке сразу снижались, иногда в 2—3 раза, что положительно воспринималось населением.

Введение карбованца и запрет хождения червонцев

• 1rouble1938b.jpg

  Был в реальном обращении все время оккупации

• 3roubles1938b.jpg

  Был в реальном обращении все время оккупации

• 5roubles1938b.jpg

  До 25 июля 1942 везде; затем на чёрном рынке и в тылу вермахта

• 3chervontza1937a.jpg

  До 25 июля 1942 везде; затем на чёрном рынке и в тылу вермахта

Анатолий Кузнецов. Бабий Яр (изд.2-е, 1973 г.)
(из главы «Среди облав»)

У меня в кармане была получка, новые украинские деньги. Советские деньги перестали ходить в один день. Вдруг было объявлено, что советские деньги недействительны. Вместо них вышли отпечатанные в Ровно «украинские». По-моему, это была одна из самых незапутанных денежных реформ в мире: выбрасывай прежние деньги на помойку, и точка.
Новые деньги отпечатали на очень скверной непрочной бумаге, с одной стороны — свастика и надписи по-немецки, с другой — тоже по-немецки, и только в самом низу по-украински: «Один карбованець», вот это и называлось «украинские» деньги.

Карбованец вошёл в обращение 1 июля 1942 года. В этот день были введены купюры от 5 до 500 карбованцев.

С 25 июля 1942 населению (в рейсхкомиссариате Украина, исключая тылы групп армий, куда относилось несколько сот километров от линии фронта) было приказано сдать советские деньги достоинством выше 5 рублей. Купюры 1 рубль (с шахтёром) и 3 рубля (с красноармейцем) были оставлены в обращении как мелкие деньги, компенсирующие отсутствие схожих по номиналам 1 карбованца (был напечатан только летом 1943) и 2 крб. (практически весь их тираж был уничтожен).

Суммы советских денег свыше 20 рублей при обмене не выдавались, а зачислялись на специальные счета, по которым должны были быть выданы «после окончания войны» (естественно, не были выданы никогда). Потому покупательная способность и уровень жизни местного населения (не немцев, получавших деньги в оккупационных рейсхсмарках) резко упали из-за многократного уменьшения имевшейся на руках наличности; цены же остались прежними.

Это привело к тому, что население не спешило «просто так» сдавать червонцы, и они продолжали хождение на чёрном рынке. Также они вполне официально ходили в тылах групп немецких армий (находившихся под управлением не рейхскомиссариата, а военной администрации), к которым относился, например, третий по величине город СССР Харьков.

В обращении в рейхскомиссариате Украина остались:

• официально
  • оккупационные рейхсмарки,
  • карбованцы,
  • советские казначейские билеты номиналом до 5 рублей,
  • все советские монеты,
  • немецкие монеты 1, 5 и 10 пфеннигов;
• неофициально
  • советские червонцы.

Конец карбованца

Курс карбованца на германской стороне на чёрном рынке часто отличался от официального. Он был равен официальному германскому курсу в период наибольших успехов фашистских войск (в 1942 году). С успехами же советских войск и приближением линии фронта курс, как карбованца, так и рейхсмарок становился всё ниже и ниже по отношению к советскому рублю. Так, по свидетельству очевидцев, перед освобождением Киева осенью 1943 года население просто перестало что-либо продавать за карбованцы — только за рубли.

Обвальное падение курса карбованца на оставшейся под властью немцев территории Рейхскомиссариата произошло с начала 1944 года.

Немецкий оккупационный карбованец прекратил хождение в октябре 1944 года — за полным отсутствием оккупированной немцами территории, на которой могли бы обращаться данные деньги.

На советской территории оккупационные карбованцы не имели хождения, не признавались, не обменивались и не имели никакой ценности.

Серия 1942—1943

Купюры были напечатаны в Германии. Дизайн карбованцев разработан в теме «счастливое украинское население». Купюра в 2 карбованца практически не встречается — по легенде, весь тираж при перевозке по железной дороге был сожжён партизанами в немецком поезде.

Банкноты серии 1942 года
Изображение		Номинал (карбованцев)	Размеры (мм)	Основной цвет	Описание			Дата
Аверс	Реверс				Аверс	Реверс	Водяной знак	печати	отмены
		1	93×48	Оливково-коричневый*	Под обозначением номинала на немецком языке: Ровно, дата начала эмиссии, «Центральный эмиссионный банк Украины», подпись управляющего, печать банка с имперским орлом. С левой стороны на немецком языке вертикально повторен номинал. С правой стороны портреты людей из народа	Надписи на немецком сверху вниз и украинском снизу вверх: «Центральный эмиссионный банк Украина» прописью номинал купюры «Фальшування карається тяжкою тюрмою». В центре крупно и по 4-м углам мелко номинал цифрами	«Сетка» разного типа, на 50 — «грибы»	1943	конец 1944
		<center>2 Мальчик	120×55	Серо-сиреневый				апрель 1942
		<center>5 Девочка	130×60	Оранжево-коричневый с фиолетовым
		<center>10 Крестьянка	150×68	Красно-коричневый*
		<center>20 Крестьянин	165×75	Оливково-фиолетовый*
		<center>50 Шахтёр	173×85	Зелёный*
		<center>100 Докер (грузчик)	179×93	Сине-голубой
		<center>200 Крестьянка	182×98	Коричнево-оливковый
		<center>500 Химик	186×104	Фиолетово-пурпурный*
*— традиционный цвет для рублей

См. также

• Оккупационная рейхсмарка
• Рейхскомиссариат Украина
• Ост-рубль
• Карбованец

Источники

• П. Ф. Рябченко [www.bonistikaweb.ru/mirdeneg/mirdeneg-01.htm Денежная единица в Украине в XX веке] // Мир денег. — январь-февраль 2001.
• [88.nm.ru/oku.html Оккупация СССР Германией. Украинский выпуск]
• [coins2001.narod.ru/nis/ukr.htm Галерея «Бумажные деньги Украины 1991—2004»]
• [www.germannotes.com/faq_occupied_ukraine_ww2.shtml Карбованцы оккупированных территорий]
• [www.grivna.org.ua/cgi-bin/news/viewnews.cgi?id=EEEVZVukyAupQkpPNG «Оккупационные» деньги и иностранная валюта на территории Украины времен Второй мировой войны]
• [www.gietl-verlag.de/rundumssammeln/handbuch_gs/handbuch_gs-053e.html Militär- und Besatzungsausgaben des Zweiten Weltkriegs für die Sowjetunion] (нем.)

Отрывок, характеризующий Карбованец Рейхскомиссариата Украина

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.