Карденаль, Эрнесто

Эрнесто Карденаль Мартинес
Ernesto Cardenal Martínez
Дата рождения:	20 января 1925(1925-01-20) (99 лет)
Место рождения:	Гранада, Никарагуа
Гражданство:	Никарагуа Никарагуа
Вероисповедание:	католицизм
Партия:	Сандинистский фронт национального освобождения; Движение за сандинистское обновление
Основные идеи:	теология освобождения
Род деятельности:	революционер, поэт, писатель, священник
Награды:

Эрне́сто Кардена́ль Марти́нес (исп. Ernesto Cardenal Martínez, род. 20 января 1925, Гранада) — никарагуанский революционер, политический и государственный деятель, поэт, писатель, литературный критик; христианский социалист, иезуитский, затем траппистский священник, ставший, как и его брат Фернандо, членом СФНО. Крупный теоретик теологии освобождения. Лауреат иберо-американской премии поэзии имени королевы Софии 2012 года. Родственник Антонио Карденаля.

Биография

Выходец из богатой аристократической семьи торговца. Начал писать стихи еще в детстве. Получил философское и филологическое образование в Мехико и США, где изучал амери­канскую литературу в аспиран­туре Колумбийского университета; много путешествовал по странам Латинской Америки и Европы.

Вернувшись на родину в 1949 году, был вовлечён в политическую деятельность, участвуя в подпольной борьбе против диктатуры Сомосы. Утверждает, что хотя ему никогда не пришлось использовать оружие, он был готов к этому, так как руководствуется идеей Махатмы Ганди, что ненасилие лучше насилия, а насилие лучше трусости и предательства.

В 1954 году принял участие в организации попытки вооружённого свержения дикта­туры Сомосы. Восстание провалилось, и Карденаль вынужден был эмигрировать в США, где стал католическим монахом. Он ушёл в монастырь в штате Кентукки, где встретил Томаса Мертона — тоже монаха-поэта, чьи стихи Карденаль ранее переводил на испанский. Мертон побудил коллегу не отрешаться от социальных и политических проблем своего народа и продолжить свою общественную деятельность.

В 1965 принял сан священника ордена иезуитов и с 1965 по 1977 год руководил основанным им на острове посреди озера Никарагуа посёлком-коммуной, где неимущие крестьяне (преимущественно индейского происхождения) обучались грамоте, рисовали картины в стиле примитивизма, занимались народными промыслами и изучали марксизм.

Когда сомосовские власти узнали о связях Карденаля и сандинистских партизан, правительственные войска (Национальная гвардия) разрушили коммуну, сожгли библиотеку и уничтожили созданный на острове Музей народного творчества. По настоянию СФНО Карденаль укрылся у партизан; обвинённый в подстрекательстве к нападению на казарму в Сан-Карлосе, он был заочно приговорён сомосистами к 18 годам тюремного заключения.

Он эмигрировал в Коста-Рику, и Сандинистский фронт уполномочил его в качестве международного эмиссара развивать сеть международной солидарности с Никарагуа; среди людей, которые по настоянию Карденаля сделали пожертвования в пользу борющихся сандинистов, был Габриэль Гарсия Маркес.

Министр культуры в сандинистском правительстве с момента его основания в результате победы Сандинистской революции в 1979 году и до 1987 года, когда министерство было распущено из-за проблем с финансами. Его брат Фернандо был назначен министром образования в том же правительстве.

Эрнесто Карденаль ратовал за «революцию без отмщения», но его богословские взгляды были публично подвергнуты обструкции папой Иоанном Павлом II во время визита последнего в Никарагуа в 1983 году. Был исключён из ордена иезуитов и 4 февраля 1984 года отлучён от церкви решением римской курии ввиду несовместимости сана священника с занятием государственных должностей согласно Правилам святых апостолов. На деле решение относительно Эрнесто Карденаля, как и его брата Фернандо и Мигеля д’Эското Брокмана, было направлено против теологии освобождения Решение об извержении его из сана было отменено папой римским Франциском 4 августа 2014 года.

В 1994 году покинул СФНО из-за разногласий с руководством Фронта, затем присоединился к Движению за сандинистское обновление. Воссоединился с Церковью и возобновил пастырское служение, вступив в орден траппистов. Себя признаёт коммунистом и христианином, настаивая, что ранние христиане были и первыми коммунистами. Продолжает с леворадикальных позиций критиковать нынешнее руководство СФНО за авторитаризм, культ личности, предательство революции и примирение с капитализмом. Называет президента Даниэля Ортегу злодеем, а власть в Никарагуа — семейной диктатурой.

Литературное творчество

Ещё в 1950 году написал поэму «Уокер в Никарагуа» о североамериканском авантюристе Уильяме Уокере, проводившем интервенции в латиноамериканские страны с целью их подчинения. Литературную известность Карденалю принесли поэтические сборники «Час „0“» (1960), «Эпиграммы» (1961), «Псалмы» (1969), «Хвала американским индейцам» (1969), «Молитва за Мерилин Монро и другие стихи» (1965), «Жизнь в любви» (1970), а также политизированная публицистика: «На Кубе» (1972), «Евангелие на Солентинаме» (1975) и другие произведения. Впрочем, его лирика также концентрируется на гражданских и политических мотивах: одна из известнейших его поэм, «Час „0“», посвящена национальному герою Никарагуа Сесару Аугусто Сандино, а «Эпиграммы» высмеивают сомосистский режим.

Признание

Лауреат премии Мира немецких книготорговцев (1981). Был номинирован на Нобелевскую премию по литературе (2005), также награждён орденом Рубена Дарио. В 2012 году получил Ибероамериканскую премию поэзии королевы Софии. В том же году ему присвоили степень Honoris causa университета Уэльвы.

Ссылки

• [amediavoz.com/cardenal.htm Краткая биография, поэзия on line]  (исп.)
• [www.indiansworld.org/Latin/latin_america_culture1986_18.html#.V-CAOfmLTcs Интервью с Э. Карденалем: «Когда борьба закончится, я вернусь к поэзии…» // Приглашение к диалогу. Латинская Америка: размышления о культуре континента]
• [cultprosvet-mag.livejournal.com/29655.html Эрнесто Карденаль. Св. дух всегда в авангарде. Из интервью 1972 года]

Отрывок, характеризующий Карденаль, Эрнесто

Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.