Карев, Александр Васильевич
| Александр Васильевич Карев | |
| Род деятельности: |
общественно-религиозный деятель, пресвитер, богослов, генеральный секретарь ВСЕХБ |
|---|---|
| Баптизм |
|---|
 |
Алекса́ндр Васи́льевич Ка́рев (1894 — 24 ноября 1971) — деятель евангельско-баптистского движения в России, генеральный секретарь ВСЕХБ, главный редактор журнала «Братский вестник», пастор, проповедник, также известен как духовный писатель и общественно-религиозный деятель. Член правления Фонда Мира и совета Института советско-американских отношений, член Всемирного Совета Мира и Советского комитета защиты мира, представитель во Всемирном совете церквей.
Биография
Годы становления
Александр Карев родился в Санкт-Петербурге, в семье железнодорожного служащего. В трёхлетнем возрасте он остался без отца, и когда ему исполнилось пять, мать отдала его в пансион, предназначенный для обучения детей, оставшихся без одного из родителей. Закончив обучение в пансионе, в десятилетнем возрасте, Карев поступил в немецкую лютеранскую среднюю школу. В январе 1913 года, читая Священное Писание и духовную литературу, молодой Карев обратился ко Христу. Почти через два года, в декабре 1914 года, он принял водное крещение по вере и присоединился к Петроградской общине евангельских христиан, возглавляемой в то время Иваном Каргелем.
По окончании школы Карев поступил в Политехнический институт, на общественно-экономический факультет. Институт ему так и не довелось закончить, в связи с гражданской войной. 5 марта 1915 года Карев произнёс свою первую проповедь. После этого он активно включается в деятельность общины. Также Карев активно участвует в деятельности Студенческого христианского движения и Христианского союза молодёжи, возглавляемого бароном Николаи, редактирует христианский молодёжный журнал «Призыв».
В 1922 году, по возвращении из армии, Карев посвящает себя служению во Всероссийском союзе евангельских христиан (ВСЕХ). Сначала он возглавляет отдел переписки, также преподавая на Библейский курсах, и проводя семинары для служителей церкви в Ленинградском библейском колледже. Становится заместителем Проханова, и фактически возглавляет работу ВСЕХ в связи с частыми разъездами последнего. К этому периоду относится расцвет литературного творчества Карева. В 1930 году канцелярия ВСЕХ переезжает в Москву, где Карев и трудится. Во время сталинских репрессий 30-х годов Карев подвергается восьмилетней ссылке.
Деятельность во ВСЕХБ
По возвращении из ссылки в начале 40-х Карев возвращается к деятельности во ВСЕХ, единственном, на тот момент, евангельском союзе, который не был закрыт властями (хотя на практике в союзе оставалась только одна община — Московская церковь евангельских христиан). В связи с вызванными Великой Отечественной войной послаблениями, оказанными сталинским правительством верующим, Карев, совместно с Орловым и другими сотрудниками ВСЕХ, готовит созыв съезда в Москве представителей общин евангельских христиан и баптистов. Этот съезд, состоявшийся в 1944 году, послужил объединению баптистов и евангельских христиан в одну деноминацию, ставшую самой крупной протестантской церковью в СССР.
Вопреки ожиданиям, генеральным секретарём нового церковного объединения избирается не Михаил Орлов, а Александр Карев, который занимает эту должность на протяжении последующих 27 лет, до самой своей смерти в 1971 году. Одновременно Карев назначается и главным редактором журнала «Братский Вестник», который становится официальным печатным органом ВСЕХБ. Несколькими годами позже, под давлением властей к ВСЕХБ присоединяются и пятидесятнические общины.
В 1960-х годах подписанное под давлением атеистической власти Каревым «Инструктивное письмо», запрещавшее доступ на богослужения в евангельско-баптистские церкви лицам, не достигшим восемнадцатилетнего возраста, провоцирует внутренний протест, а затем и раскол в церквях союза. Созданная оппозиционерами Инициативная группа по созыву съезда церкви ЕХБ добивается проведения второго съезда ВСЕХБ. Проведенный ВСЕХБ в 1963 году официальный съезд отменяет действие «Письма» и идёт на некоторые другие уступки, но не может восстановить единства братства. Карев проводит несколько встреч с лидерами Инициативной группы Г. К. Крючковым и Г. П. Винсом, однако примирения не происходит. Напряженные попытки восстановить контроль над ситуацией подрывают здоровье уже немолодого Карева. В 1968 году он переносит сложную операцию, а в 1971 году умирает за письменным столом, готовя доклад к очередному съезду ВСЕХБ.
Напишите отзыв о статье "Карев, Александр Васильевич"
Литература
- Андрей Пузынин. [standrews.ru/index-ea=1&ln=1&shp=1&chp=showgood&num=430&parent=&np&srtm= Традиция евангельских христиан: Изучение самоидентификации и богословия от момента её зарождения до наших дней]. — М.: ББИ, 2010. — 528 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-89647-235-3.
Ссылки
- [www.mbchurch.ru/preachers/2683/?month=09&year=2010&ELEMENT_ID=2683 Карев Александр Васильевич (1894—1971)]
Отрывок, характеризующий Карев, Александр Васильевич
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
