Кареев, Николай Иванович
Поделись знанием:
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
(перенаправлено с «Кареев Николай Иванович»)
| Николай Иванович Кареев | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
18 февраля 1931 (80 лет) |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: |
Московский университет, Варшавский университет, Петербургский университет |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
Никола́й Ива́нович Каре́ев (24 ноября [6 декабря] 1850, Москва — 18 февраля 1931, Ленинград) — русский историк и социолог. С 1910 — член-корреспондент Петербургской академии наук (с 1917 г. — Российской Академии наук), с 1929 — почётный член Академии наук СССР.
Содержание
Биография
Николай Кареев родился в Москве
«Мой дед со стороны отца (звали его Василий Елисеевич) был генералом и занимал должность полкового командира, когда умер ещё в сороковых годах в Москве, где и поселилась его жена и где в её доме 24 ноября 1850 года я увидел свет в день именин матери».
— Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. Л., 1990. С.48
Детские годы Н. И. Кареев провел в деревне Аносово Смоленской губернии. Учился в 5-й московской гимназии (до 1869), а в 1873 году окончил курс по историко-филологическому факультету Московского университета, причём первоначально он выбрал славяно-русское отделение и академика Ф. И. Буслаева как научного руководителя, но под влиянием лекций и семинаров В. И. Герье на четвёртом курсе перешёл на историческое отделение.[1] Оставленный при университете для приготовления к профессорскому званию, он состоял, вместе с тем, учителем истории в 3-й московской гимназии. Выдержав в 1876 году магистерский экзамен, получил заграничную командировку, которою воспользовался для написания магистерской диссертации («Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века». M., 1879), защищенной им в 1879 году.[2] В 1878—1879 годах по приглашению историко-филологического факультета Московского университета Н. И. Кареев читал курс истории XIX века в качестве стороннего преподавателя, а с осени 1879 года по конец 1884 года состоял экстраординарным профессором Варшавского университета, откуда также получил заграничную командировку для приготовления докторской диссертации («Основные вопросы философии истории», М., 1883).[3] Сочинение это вызвало большую полемику, на которую Кареев отозвался книгой — «Моим критикам». Варшава, 1883.
В начале 1885 года Кареев переехал в Санкт-Петербург, где получил кафедру сначала в Александровском лицее, а потом в университете и на Высших женских курсах. В 1889 году участвовал в основании Исторического общества при Петербургском университете, позже став его председателем (1890−1917), а также редактором издаваемого обществом «Исторического обозрения».
Первый печатный труд Кареева — «Фонетическая и графическая система древнего эллинского языка» — вышел в свет в 1868 году.
С 1896 года преподавал историю на Курсах воспитательниц и руководительниц физического образования возглавляемых Петром Францевичем Лесгафтом.
В сентябре 1899 года уволен без прошения по политическим причинам от должности профессора в Петербургском университете (возобновил преподавание в 1906 г.) и на Высших женских курсах, но продолжил преподавать в Александровском лицее. С 1902 года читал лекции на экономическом отделении Петербургского политехнического института. Вместе с Петербургским университетом Кареев покинул и Комитет общества нуждающимся студентам. Деятельное участие принимал в Союзе взаимопомощи русских писателей (1897—1901 гг.); в основавшемся в 1905 г. Союзе деятелей высшей школы состоял председателем «академической комиссии», разрабатывающей основные вопросы строя и быта высших учебных заведений и работал в комитете литературного фонда (в 1909 г. — председатель комитета), равно как в отделе для содействия самообразованию, где с самого начала состоял фактическим председателем. С 1904 года состоял гласным Петербургской городской думы.
8 января 1905 года участвовал в депутации из десяти человек (Максим Горький, А. В. Пешехонов, Н. Ф. Анненский, И. В. Гессен, В. А. Мякотин, В. И. Семевский, К. К. Арсеньев, Е. И. Кедрин, Н. И. Кареев и рабочий-гапоновец Д. Кузин), явившейся к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому с требованием отмены некоторых предпринимаемых военных мер. Святополк-Мирский отказался принять эту депутацию. Тогда депутация явилась на приём к С. Ю. Витте, убеждая его принять меры, чтобы царь явился к рабочим и принял гапоновскую петицию. Витте отказался, ответив, что он совсем не знает этого дела и что оно до него совсем не касается. После событий 9 января 1905 года Кареев был подвергнут 11-дневному заточению в Петропавловской крепости.
Во время Революции 1905—07 вошёл в ряды кадетской партии и был избран членом Первой Государственной думы.
В июле-августе 1914 г. пять недель находился в немецком плену.
В середине сентября 1918 г. был арестован вместе со всей семьей в Зайцеве (в имении его родственника О. П. Герасимова в Смоленской губернии), находился под домашним арестом пять дней.
18 октября 1930 года был подвергнут академиком Н. М. Лукиным несправедливой критике на заседании методологической секции «Общества историков-марксистов».
18 февраля 1931 — Н. И. Кареев на 81 году жизни скончался. Похоронен на Смоленском кладбище в Ленинграде.
Автор мемуаров, которые были опубликованы только в 1990 году.
Семья
Жена — Софья Андреевна Линберг (1863—1926), дочь известного педагога, автора учебников географии и составителя географических атласов Андрея Леонардовича Линберга (1837—1904[4]).
Дочь Н. И. Кареева, Елена Николаевна Верейская (1886—1966), была детской писательницей. Её муж, Георгий Семенович Верейский, был художником-графиком, действительным членом Академии художеств СССР.
Имя Кареева носят Всероссийский конкурс научных работ студентов, аспирантов и молодых учёных в области социологии (Российская социологическая ассоциация; социологический факультет МГУ) и Петербургские кареевские чтения по новистике.
Научная деятельность
В творчестве Н. И. Кареева можно выделить три темы, перекликающиеся с работами его учителя, В. И. Герье:
- Французская революция;
- русско-польские отношения;
- проблемы философии истории.
В бытность свою студентом Кареев сотрудничал в воронежских «Филологических записках» и в «Знании», после чего не переставал писать во многих журналах. Первые большие работы свои Кареев посвятил истории французского крестьянства (упомянутая магистерская диссертация и «Очерк истории франц. крестьянства», 1881).
А. М. Воден вспоминал, что во время одной из своих встреч с Энгельсом в 1893 году, «когда я воспроизвел плехановские отзывы о трудах Н. И. Кареева, Энгельс подвел меня к одному из книжных шкафов, показал экземпляр диссертации Кареева о крестьянском вопросе во Франции, полученный Марксом от автора, сказал, что и Маркс, и он лично признали этот труд очень добросовестным, и посоветовал мне — да и Плеханову — принять это к сведению, какова бы ни была неясность почтенного историка в принципиальных и даже методологических вопросах»[5].
Во время пребывания в Варшаве он занялся польской историей, результатом чего было появление нескольких книг и статей по этому предмету («Падение Польши в исторической литературе», 1889; «Очерк истории реформационного движения и католической реакции в Польше», 1886; «Исторический очерк польского сейма», 1888; «Польские реформы XVIII в.», 1890; «Causes de la chute de la Pologne», 1893, и др.); некоторые из этих сочинений появились в польских переводах.
Третью категорию работ Кареева составляют «Основные вопросы философии истории» (2-е изд. 1887), третий том которых вышел под заглавием «Сущность исторического процесса и роль личности в истории» (1890), а также целый ряд историко-философских и социологических журнальных статей (часть их собрана в книге «Историко-философские и социологические этюды», 1895). Кареев одним из первых предпринял попытку осмысления исторического развития социологии в России, обращая внимания на закономерности этой отрасли социального знания, обусловленные не только общемировыми тенденциями, но и исключительно специфическими для России.
Автор курса «История Западной Европы в новое время» (т. 1—7, 1892—1917). В 1911—15 приступил к разработке истории парижских революционных секций. В 1924—25 опубликовал 3-томную работу «Историки французской революции» — первый сводный обзор историографии Великой французской революции не только в русской, но и в зарубежной литературе.
Являлся редактором отдела всеобщей истории ЭСБЕ. Пригласил своего учителя В. И. Герье для написания статей в словарь[1].
Другие важные сочинения Н. И. Кареева:
- «Философия культурной и социальной истории нового времени», 1893
- «Монархии древнего Востока и греко-римского мира»
- «Введение в изучение социологии»
- «Старые и новые этюды об экономическом материализме»
- «Политическая история Франции в XIX в.»
- «Общий ход всемирной истории»
- «Polonica» (сборник статей по польским делам).
Специально предназначенные для молодёжи сочинения:
- «Письма к учащейся молодежи о самообразовании» (1894)
- «Беседы о выработке миросозерцания»
- «Мысли об основах нравственности»
- «Мысли о сущности общественной деятельности»
- «Идеалы общего образования»
- «Выбор факультета и прохождение университетского курса»
Также Н. И. Кареев был автором «Учебных книг» по древней, средней и новой истории, «Главных обобщений всемирной истории» (учебное пособие), которые неоднократно переиздавались.
Напишите отзыв о статье "Кареев, Николай Иванович"
Примечания
- ↑ 1 2 Цыганков Д.А. В. И. Герье и Московский университет его эпохи. — М.: ПСТГУ, 2008. — 256 с. — 1000 экз. — ISBN 978—5—7429—0347—5.
- ↑ В переработанном виде она вышла в виде «Очерка истории французских крестьян с древнейших времён до 1789 года». Варшава, 1881
- ↑ Диссертация была защищена в Московском университете в 1884 году
- ↑ [www.biografija.ru/biography/linberg-andrej-leonard.htmВенгеров Линберг Андрей Леонард // Словарь Венгерова]
- ↑ [www.fekm.ru/book_view.jsp?idn=025849&page=344&format=djvu Жуков Н. Н.. Воспоминания о Марксе и Энгельсе — Фридрих Энгельс и Карл Маркс Собрание сочинений]
Литература
Список произведений
- Кареев Н. И. [vrn-id.ru/filzaps73.htm Космогонический миф // «Филологические записки», Воронеж, 1873]
- Кареев Н. И. [vrn-id.ru/filzaps731.htm Мифологические этюды // «Филологические записки», Воронеж, 1873]
- Кареев Н. И. [vrn-id.ru/filzaps742.htm Книга законов Ману // «Филологические записки», Воронеж, 1874]
- Кареев Н. И. [vrn-id.ru/filzaps741.htm О «новом взгляде» г. Шапиро на современную систему сравнительного языкознания. (Возражение) // «Филологические записки», Воронеж, 1874]
- Кареев Н. И. [vrn-id.ru/filzaps76.htm Славяне в древнейшие времена // «Филологические записки», Воронеж, 1876]
- Кареев Н. И. [vrn-id.ru/filzaps762.htm Расы и национальности с психологической точки зрения // «Филологические записки», Воронеж, 1876]
- Кареев Н. И. [new.runivers.ru/lib/book4411/53246/ Исторический очерк Польского Сейма. — М.: Тип. А. И. Мамонтова и Ко, 1888]
- Кареев Н. И. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=419505 Западно-европейская монархия XVI, XVII и XVIII веков. — СПб.: типография М. М. Стасюлевича, 1908]
- Кареев Н. И. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=419506 История Западной Европы в Новое время (в 7 томах). — СПб.: Типография И. А. Ефрона, 1892]
- Кареев Н. И. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/2493 Монархии Древнего Востока и греко-римского мира.] — СПб., 1908.
- Кареев Н. И. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=433417 Общий курс истории XIX и XX века до начала мировой войны. — М.: Типография Сытина, 1919]
- Кареев Н. И. Философия культурной и социальной истории нового времени (1300—1800). Введение в историю XIX века. (Основные понятия, главнейшие обобщения и наиболее существенные итоги истории XIV—XVIII веков). — 2-е изд. — СПб.: Тип. Стасюлевича, 1902. — 205 с.
- Кареев Н. И. [vek-com.ru/15942.html Государство-город античного мира: Опыт ист. построения полит. и соц. эволюции антич. гражд. общин. — 3-е изд. — СПб.: Тип. Стасюлевича, 1910. — 362 с.] (недоступная ссылка с 21-05-2013 (3991 день))
- Кареев Н. И. [minervium.com/sociology/Kareev-Sushhnost-istoricheskogo-processa-i-rol-lichnosti-v-istorii.html Сущность исторического процесса и роль личности в истории. — 2-е изд., с добавл. — СПб.: Тип. Стасюлевича, 1914. — 574 с.]
- Кареев Н. И. Великая Французская революция. Пг.: Изд. Т-ва А. Ф. Маркса. 1918. 476 с. (Прил. к журналу «Нива»). То же: М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2003. 487 с. (В помощь студенту-историку)
- Кареев Н. И. Историки французской революции. — Л.: Колос, 1924.
- Кареев Н. И. Основы русской социологии. — СПб.: Лимбах, 1996. — 368 с.
- Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. — Л.: ЛГУ, 1990. — 384 с.
- Кареев Н. И. К вопросу о классификации образов правления в «Политике» Аристотеля // Рубеж (альманах социальных исследований). — 1996. — № 8-9. — С. 4-11.
- Кареев Н. И. Основы русской социологии // Социологические исследования. — 1995. — № 8. — С. 122—129.
- Кареев Н. И. Отношение историков к социологии // Рубеж (альманах социальных исследований). — 1992. — № 3. — С. 4-36.
- Кареев Н. И. Суд над историей (Нечто о философии истории) / Вступительная статья и комментарии В. П. Золотарева // Рубеж (альманах социальных исследований). — 1991. — № 1. — С. 6-32.
- Кареев Н. И. Очерк истории реформационного движения и католической реакции в Польше. — М., 1886.
- Кареев Н. И. Неизданные документы по истории парижских секций 1790—1795 гг. — СПб, 1912.
- Кареев Н. И. Историка (Теория исторического знания). — СПб., 1913.
- Кареев Н. И. Неизданные протоколы Парижских секций 9 термидора II года. — СПб, 1914.
- Кареев Н. И. [www.zhurnal.ru/magister/library/history/world/kareev01.htm Общий ход всемирной истории: Очерки главнейших исторических эпох] (недоступная ссылка с 21-05-2013 (3991 день) — история, копия). — Пос. Заокский (Тул. обл.): Источник жизни, 1993.
- Кареев Н. И. О Сен-Жюсте / Публикацию подготовила Ю. В. Дунаева // Исторические этюды о французской революции. Памяти В. М. Далина (к 95-летию со дня рождения) / Институт всеобщей истории РАН. — М., 1998.
- Кареев Н. И. Две английские революции XVII века. — М.: Гос. публич. ист. б-ка России, 2002.
- Кареев Н. И. Учебная книга Новой истории. — СПб.: Тип. Стасюлевича, 1906.
- Кареев Н. И. Учебная книга истории Средних веков. — СПб.: Тип. Стасюлевича, 1905.
- Кареев Н. И. Учебная книга древней истории. — СПб.: Тип. Стасюлевича, 1903.
- Кареев Н. И. Прожитое и пережитое. Л.: Ленинградский Университет. 1990. 384 с. ISBN 5-288-00507-9
Библиография
- Кареев, Николай Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Гнатюк О. Л. Русская политическая мысль начала XX века: Н. И. Кареев, П. Б. Струве, И. А. Ильин. — СПб., 1994. — 125 с.
- Погодин С. Н. «Русская школа» историков: Н. И. Кареев, И. В. Лучицкий, М. М. Ковалевский. — СПб., 1997. — 377 с.
- Социология истории Николая Кареева: К 150-летию со дня рождения: Межвуз. сборник / Под ред. А. О. Бороноева, В. В. Козловского, И. Д. Осипова. — СПб.: Изд-во СПбУ, 2000. — 420 с — (Российская социология; Вып. 2).
- Вебер Б. Г. Первое русское исследование французской буржуазной революции XVIII в. // Из истории социально-политических идей. — М., 1955.
- Фролова И. И. Значение исследований Н. И. Кареева для разработки истории французского крестьянства в эпоху феодализма // Средние века. — Вып. 7. — 1955.
- Золотарев В. П. Историческая концепция Н. И. Кареева: Содержание и эволюция. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1988.
- Сафронов Б. Г. Н. И. Кареев о структуре исторического знания. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1995.
- Ростиславлев Д. А. [LaRevolution.ru/Rostislavlev.html Н. И. Кареев о якобинской диктатуре] // Исторические этюды о французской революции. Памяти В. М. Далина (к 95-летию со дня рождения) / Институт всеобщей истории РАН. — М., 1998.
- Классики российской социологии (К 150-летию со дня рождения Н. И. Кареева) // Журнал социологии и социальной антропологии. — 2000, том III. — Вып. 4.
- Николай Иванович Кареев: человек, учёный, общественный деятель: Материалы Первой всероссийской научно-теоретической конференции, посвященной 150-летию со дня рождения Н. И. Кареева, Сыктывкар, 5-6 декабря 2000 г. / Отв. ред. Золотарев В. П. — Сыктывкар: Сыктывкар. ун-т, 2002.
- Халтурин Ю. Л. [www.eunnet.net/sofia/06-2003/text/0617.html Антипозитивистская концепция исторического закона Н. И. Кареева] // София: Рукописный журнал Общества ревнителей русской философии / Филос. фак. Урал. гос. ун-та; Ред. Б. В. Емельянов. — Екатеринбург: Б.и., 2003. — № 6.
- Халтурин Ю. Л. [www.eunnet.net/sofia/06-2003/text/0618.html Структура исторического знания по Н. И. Карееву] // София: Рукописный журнал Общества ревнителей русской философии / Филос. фак. Урал. гос. ун-та; Ред. Б. В. Емельянов. — Екатеринбург: Б.и., 2003. — № 6.
- Николай Иванович Кареев. Биобиблиографический указатель (1869—2007) / Сост. В. А. Филимонов. — Казань: Изд-во Казанского государственного университета, 2008. — 224 с. ISBN 978-5-98180-567-7
- Филимонов В. А. Лекционные курсы Н. И. Кареева по древней истории // Историк и его дело: судьбы ученых и научных школ. Сборник статей Международной научно-практической конференции к 90-летию со дня рождения профессора Василия Евгеньевича Майера. — Ижевск, 2008. — С. 68—75.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев о национальной детерминанте в истории России. // Национальная идентичность в проблемном поле интеллектуальной истории. Материалы международной научной конференции (Пятигорск, 25-27 апреля 2008 г.). — Ставрополь-Пятигорск-Москва: Изд-во СГУ, 2008. — С. 81—84.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев: in memoriam (к публикации малоизвестных биографических материалов об историке) // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. — Вып. 10. — Ставрополь-Пятигорск: ПГЛУ, 2008. — С. 408—416.
- Филимонов В. А. «Основные вопросы философии истории» и «Сущность исторического процесса и роль личности в истории» Н. И. Кареева в рецензиях отечественных исследователей //Теории и методы исторической науки: шаг в XXI век. Материалы международной научной конференции. — М..: ИВИ РАН, 2008. — С. 286—288.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев в дискуссии о месте классических дисциплин в гуманитарной науке и образовании // Формирование единого пространства образования и науки в российской высшей школе: история и перспектива. Сб. ст. науч. конф., посв. пам. проф. А. В. Арсеньевой / Отв. ред. Л. П. Кураков — Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та, 2008. — С. 347—354.
- Мягков Г. П., Филимонов В. А. Н. И. Кареев и казанские социологи // Вестник экономики, права и социологии. Рецензируемый Федеральный науч.-практ. и аналит. ж-л. Казань, 2008. — № 6 — С. 115—122.
- Мягков Г. П., Филимонов В. А. Казанские ученые в коммуникативном пространстве Н. И. Кареева // Ученые записки Казанского университета. — Сер. Гуманит. науки. — 2009. — Т. 151, кн. 2, ч. 1. — С. 164—173.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев и Первая мировая война: взгляд очевидца и рефлексия историка // Образ войн и революций в исторической памяти. Мат. межд. на-уч. конф. — Пятигорск-Ставрополь-Москва: ПГЛУ, 2009. — С. 178—186.
- Филимонов В. А. М. С. Куторга и Н. И. Кареев: коммуникативная специфика и трудности верификации // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории — Вып. 30. М.: КРАСАНД, 2010. — С. 223—235.
- Мягков Г. П., Филимонов В. А. Н. И. Кареев в 1899—1906 годы: «досуговый дискурс» историка // Ученые записки Казанского университета. Сер. Гуманит. науки. — 2010. — Т. 152. — Кн. 3. — Ч. 1. — С. 169—178.
- Мягков Г. П., Филимонов В. А. Н. И. Кареев и «толстые журналы» его времени: в поисках «своего» издания // Мир историка: историографический сборник / Под ред. В. П. Корзун, А. В. Якуба. — Вып.6. — Омск: Изд-во Ом. гос. ун-та, 2010. — С. 347—366.
- Вешнинский Ю. Развитие градоведческой традиции И. М. Гревса в отечественной науке. Дополненный доклад на научно-практическом семинаре в ИАИ РГГУ «У истоков отечественного краеведения, городоведения, экскурсоведения». — «Муниципальная власть», 2011, № 5.
- Филимонов В. А. Антиковеды Варшавского университета в коммуникативном пространстве Н. И. Кареева // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. — Вып. 12. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011. — С. 229—240.
- Т. Н. Иванова, А. Н. Зарубин. Н. И. Кареев и П. Н. Ардашев: к публикации забытого некролога // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории, 34, 2011,
- Ростовцев Е. А. [old.jourssa.ru/2000/4/4dRostovzev.pdf Н. И. Кареев и А. С. Лаппо-Данилевский: из истории взаимоотношений в среде петербургских ученых на рубеже XIX—XX вв. // Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. Т.III. № 4. С.105-121]</div>
- Долгова Е. А." Документальные источники к научной биографии историка Н. И. Кареева 1917—1931 гг. // Отечественные архивы. 2012. № 2. С. 75-82.
- Долгова Е. А. « Неизученные страницы жизни Н. И. Кареева // Вопросы истории. 2012. № 8. С. 131—137.
- Долгова Е. А., Тихонова А. В.» «Тяжелое материальное положение должно будет отразться и на ходе научных работ…»: частная жизнь Н. И. Кареева 1917—1931 гг. // Родина. 2012. № 7. С. 158—160.
- Долгова Е. А." Из истории издания работы Н. И. Кареева «Общая методология гуманитарных наук» // Вестник архивиста. 2012. № 1. С. 239-24.
- Вешнинский Ю. Иван Гревс и градоведческая традиция. Сокращённый вариант статьи. — Сайт «Знание-Сила», 2012.
- Вешнинский Ю. Развитие градоведческой традиции И. М. Гревса в отечественной науке. — «ТЕЛЕΣКОП», 2013, № 2 (98).
- «Своё право писать … я обосновал на нашем товариществе по науке»: деятельность Н. И. Кареева в Комитете по оказанию помощи русским в Германии. 1914 / подгот. Е. А. Долгова // Исторический архив. 2013. № 3. С.126-136.
- Филимонов В. А. Универсальный дискурс Н. И. Кареева как опыт репрезентации античной истории // Древности 2010. Харьковский историко-археологический ежегодник — Вып. 9 — Харьков: Изд-во ХИАО, ООО «НТМТ», 2010. — С. 325—332.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев о еврейском вопросе в Западной Европе и в России // Образ «Другого» в поликультурных обществах. Мат. Междун. науч. конф. 22 — 24 апр. 2011 г. — Пятигорск-Ставрополь-Москва: Изд-во ПГЛУ, 2011. — С. 430—437.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев о рецепции античного культурного наследия в средние века и новое время // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории — Вып. 40. М.: ИВИ РАН, 2012. — С. 240—257.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев как гимназический преподаватель: постижение профессии и коммуникативые практики // Историческое произведение как феномен культуры. Сб. науч. ст. — Вып. 7 — Сыктывкар: Коми пединститут, 2012 — С. 66-80.
- Филимонов В. А. Антиковеды — авторы «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» в коммуникативном пространстве Н. И. Кареева // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории — Вып. 41. М.: ИВИ РАН, 2012. — С. 129—164.
- Филимонов В. А., Мягков Г. П. Проблема монархической власти и её организации в древних обществах в политико-историческом дискурсе Н. И. Кареева // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2013. № 4. Ч. 3. С. 161—167.
- Филимонов В. А. Российские антиковеды в коммуникативном пространстве Н. И. Кареева (Раздел 4.3 в коллективной монографии) // Идеи и люди: интеллектуальная культура Европы в Новое время / Под ред. Л. П. Репиной. — М.: «Аквилон», 2014. — С. 643—708.
- Филимонов В. А. Издательский проект как площадка научной коммуникации («История Европы по эпохам и странам в Средние века и Новое время» под редакцией Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого) // Ученые записки Казанского университета. Сер. Гуманит. науки. — 2014. — Т. 156. — Кн. 3. — С. 197—206.
- Филимонов В. А. Н. И. Кареев и М. С. Корелин: коммуникация в рамках греко-римского дискурса // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории — Вып. 49. — М.: ИВИ, 2014. — С. 138—162.
- Ученый в эпоху перемен: Н. И. Кареев в 1914—1931 гг.: исследование и материалы / автор-составитель Долгова Е. А. М.: РОССПЕН, 2015. 512 с.
Ссылки
- [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50645.ln-ru Профиль Николая Ивановича Кареева] на официальном сайте РАН
- [archive.org/search.php?query=creator%3A%22Nikola%C4%AD+Ivanovich+Kareev%22 Nikolaĭ Ivanovich Kareev] — книги Н. И. Кареева в Архиве Интернета
- Долгова Е.А. [ms-solutions.ru/index.php?option=com_content&view=article&catid=108:2011-10-29-18-21-54&id=2492:-------19171931---&Itemid=220 Социально–бытовые контуры частной жизни Н.И. Кареева в 1917—1931 гг.]. Проверено 15 ноября 2011. [www.webcitation.org/65TzUhk32 Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].
- Ростиславлев Д. А. [LaRevolution.ru/Rostislavlev.html «Н. И. Кареев о якобинской диктатуре]»
- Ростовцев Е. А., Сидорчук И. В. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/376.html Кареев Николай Иванович // Биографика СПбГУ]
- [web.archive.org/web/20090215225604/vive-liberta.narod.ru/biblio/kareev_hist.htm Работы Кареева по истории Великой Французской революции]
- [www.worldhist.ru/upload/uf/5fc/filimonov_spisok.doc Список работ В. А. Филимонова, в том числе около 50 работ о Н. И. Карееве]
- [www.ecsocman.edu.ru/db/msg/145494.html Некоторые статьи Н. И. Кареева]
- [minervium.com/sociology/Kareev-Sobranie-sochinenij-Kareeva.html Собрание сочинений Н. И. Кареева. В 3 т. — СПб., 1911—1913]
- [www.nasledie-smolensk.ru/pkns/index.php?option=com_content&task=view&id=2804&Itemid=168&limit=1&limitstart=0 ]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| |||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Кареев, Николай Иванович
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Категории:
- Родившиеся 6 декабря
- Родившиеся в 1850 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Москве
- Умершие 18 февраля
- Умершие в 1931 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Учёные по алфавиту
- Члены Государственной думы Российской империи от Санкт-Петербурга
- Историки по алфавиту
- Историки Российской империи
- Философы Российской империи
- Социологи Российской империи
- Историки СССР
- Философы СССР
- Медиевисты
- Историософы
- Члены-корреспонденты Санкт-Петербургской академии наук
- Члены-корреспонденты РАН (1917—1925)
- Члены-корреспонденты АН СССР
- Почётные члены АН СССР
- Выпускники историко-филологического факультета Московского университета
- Авторы Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона
- Преподаватели Варшавского университета
- Преподаватели Санкт-Петербургского государственного университета
- Преподаватели Бестужевских курсов
- Журналисты «Русского богатства»
- Члены Государственной думы Российской империи I созыва
- Выпускники 5-й Московской гимназии
- Преподаватели 3-й Московской гимназии
- Мемуаристы России
- Преподаватели историко-филологического факультета Московского университета
- Кадеты
- Социологи по алфавиту
- Историки Французской революции
- Похороненные на Смоленском православном кладбище
