Карелы (субэтнос финнов)
| Самоназвание |
karjalaiset |
|---|---|
| Численность и ареал | |
|
Всего: 300000-2000000 | |
| Язык | |
| Религия | |
| Расовый тип | |
| Входит в | |
| Родственные народы | |
| Происхождение |
От корелы |
| Серия статей о | |
| Финнах | |
 | |
| Культура | |
|---|---|
| Этнографические группы | |
| |
| Исторические общности | |
| Диаспора | |
| Родственные народы | |
| Диалекты и говоры финского языка | |
| Традиционный ареал обитания | |
| Религия | |
| История • Депортация в СССР | |
| Портал «Финляндия» |
Каре́лы (фин. karjalaiset) — субэтническая группа карелов, проживающая, в финской Карелии (административно — в провинциях Южная и Северная Карелия), и являющаяся потомками племени корела, территория проживания которых в XIII-XVII веках перешла под власть Швеции.
Содержание
История
Выделение финских карел в особую субэтническую группу достоверно можно проследить лишь с конца XIII века, когда западная часть племенной территории Корелы была захвачена шведскими рыцарями. До этого времени племя упоминается в исторических источниках как единое, в том числе в сообщениях о крещении карел в 1227 году князем Ярославом Всеволодовичем.
В 1323 году Ореховецким договором между Новгородской республикой и Швецией официально оформляется разделение единого прежде этнического массива корелы — граница прошла в меридиональном направлении от побережья Финского залива (устья реки Сестры) до побережья Ботнического залива[1]. Карельские роды, оказавшиеся на шведской территории, сразу же стали испытывать этнический и религиозный гнёт: в массовом порядке они были обращены в католичество (которое в XVII веке, как и во всей Швеции, сменилось лютеранством). В то же время, несмотря на сближение с собственно финнами (потомками племён Сумь и Емь), эти шведские карелы сохраняли значительное этническое и языковое своеобразие до начала XX века, а также самоназвание вплоть до настоящего времени.
На рубеже XVI—XVII веков в результате серии войн карельское население Швеции увеличилось — к карелам-католикам присоединились жители отторгнутых от России восточной части Карельского перешейка и Северного Приладожья, в основном исповедовавших православие. За XVII век, наполненный притеснениями по религиозному признаку, довольно значительное количество последних переселилось в пределы Руси, образовав самобытный субэтнос тверских карел, но оставшиеся были в основном обращены в победившее в Швеции лютеранство, и лишь небольшое их количество имело возможность исповедовать прежнюю религию (в основном — в восточных погостах бывшего Корельского уезда).
Возвращения отторгнутых земель России в 1721 году уже не исправило этнической картины края — на Карельском перешейке, в губернии Саволакс, продолжали жить уже сильно финнизированные карелы-лютеране, в Северном Приладожье ещё сохранялись очаги православия и исконно-карельской культуры. Такой статус-кво сохранялся до второй половины XIX века, когда в Великом княжестве Финляндском начался процесс так называемого национального возрождения, связанного с подъёмом финского самосознания. Этот процесс сопровождался довольно быстрой финнизацией национальных меньшинств, в том числе карелов, и образованием единой финской народности. В это время большинство карел на территории Финляндии переходят на финский язык общения.
До начала Второй мировой войны наиболее крупным районом компактного проживания финляндских карел оставалась т. н. Пограничная Карелия (фин. Raja-Karjala), к которой в Финляндии относили шесть волостей северо-восточного Приладожья: Импилахти, Корписелькя, Салми, Соанлахти, Суйстамо и Суоярви. Православные вплоть до 1940 года составляли здесь до двух третей населения. В этом регионе было сосредоточено свыше половины православного населения Финляндии[2].
В 1940 году районы проживания финских карел отходят по Московскому договору к Советскому Союзу. Всё население этих районов, финны и карелы (в том числе православные), добровольно эвакуируется вглубь Финляндии. Расселение и без того финнизированных карел среди финнов ускоряет процесс ассимиляции. Кратковременное возвращение карел в родные земли в 1941—1944 годах не оказало на этот процесс никакого влияния. В настоящее время финских карел от непосредственно финнов отличает лишь субэтническое самоназвание и ряд малозначительных культурных особенностей; знание карельского языка и православную религию сохраняют лишь незначительное число карел.
Современность
Расселение и численность
В настоящее время финские карелы, в основном, расселяются в провинциях Северная и Южная Карелия, расположенные на востоке Финляндии, и составляют там большинство населения. Кроме того, переселенцы из земель Карельского перешейка и Северного Приладожья, переданных Советскому Союзу, живут и в других провинциях страны. Именно поэтому точную численность карелов определить довольно сложно, но по приблизительным оценкам главы Карельского союза Финляндии Маркку Лаукканена, при учёте населения финской Карелии, а также переселенцев с востока, имеющих карельские корни, к финским карелам можно отнести до 2 млн граждан Финляндии[3].
Язык и культура
Абсолютное большинство этнических карел Финляндии в настоящее время говорит на восточных диалекта финского языка и не знает карельского. Лишь около 5 тысяч переселенцев из Северного Приладожья, из восточной его части, граничавшей с русской Карелией, сохраняют родной язык, около 20 тысяч не говорят, но понимают его. Как правило это 2 диалекта карельского языка. Переселенцы из районов Салми и частично Суйстамо сохраняют ливвиковский диалект, бывшие жители Суоярви, Суйстамо, Корписельки, деревень восточнее Иломантси, Импилахти имеют собственное наречие. Несмотря на столь малое количество носителей, карельский язык не имеет в Финляндии особого статуса (как, например, саамский язык), его сохранением занимаются лишь карельские общины страны[3].
Карельская культура используется как туристическая изюминка восточной Финляндии, там устраиваются карельские праздники, в меню ресторанов и кафе представлены блюда карельской кухни, строятся здания в карельских традициях зодчества (например, [fi.wikipedia.org/wiki/Bomban_talo усадьба Бомба] в общине Нурмес, являющаяся восстановленным домом карела Егора Бомбина, построенного в середине XIX века под Суоярви).
Карельский Союз
Главной общественной организацией финских карел является «Карельский Союз», организация созданная в 1940 году, после утраты Финляндией своих восточных территорий. Первое время он занимался расселением карельских переселенцев, помощью в их обустройстве на новом месте. В настоящее время он включает около 450 карельских организаций, занимается сохранением культурного своеобразия финских карел, организует языковые курсы, праздники, вечера памяти[3][4].
Напишите отзыв о статье "Карелы (субэтнос финнов)"
Примечания
- ↑ Кочкуркина С. И., А. М. Спиридонов, Т. Н. Джаксон. [www.aroundspb.ru/history/wricorela/letopis.php Письменные известия о карелах (X-XVI в)]. — Петрозаводск, 1996.
- ↑ Hämynen, T. Liikkeellä leivän tähden: Raja-Karjalan väestö ja sentoimeentulo 1880—1940 / Tapio Hämynen. — Helsinki: Suomen historiallinen seura, 1993.
- ↑ 1 2 3 [www.newspb.ru/allnews/979207/ В Финляндии можно насчитать более 2 миллионов карелов: Интервью лидера "Карельского союза" Финляндии]. ИА REGNUM-Балтика (31.03.2008). [www.webcitation.org/67Vlhy3q3 Архивировано из первоисточника 8 мая 2012].
- ↑ [www.karjalanliitto.fi/russian Сайт "Карельского Союза"]. [www.webcitation.org/67VqJosU3 Архивировано из первоисточника 8 мая 2012].
Литература
- [illhportal.krc.karelia.ru/publ.php?id=653&plang=r Кочкуркина С. И. Народы Карелии: история и культура. 2-е издание. Петрозаводск, 2005.- 208 с.]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Карелы (субэтнос финнов)
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.
Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
