Карельская Автономная Советская Социалистическая Республика
Поделись знанием:
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
(перенаправлено с «Карельская АССР»)
| |||
| Страна | |||
|---|---|---|---|
| Статус | |||
| Входила в | |||
| Административный центр | |||
| Дата образования | |||
| Население (1989) |
790 100 | ||
Не следует путать с Автономной Карельской ССР.
Каре́льская Автоно́мная Сове́тская Социалисти́ческая Респу́блика (КАССР, фин. Karjalan autonominen sosialistinen neuvostotasavalta, KASNT) — автономная республика в составе РСФСР, существовавшая с 5 декабря 1936 года по 31 марта 1940 и с 16 июля 1956 по начало 1990-х годов.
Столица — город Петрозаводск.
Содержание
История
С принятием Конституции СССР 1936 года — 5 декабря 1936 года Автономная Карельская ССР была переименована в Карельскую Автономную ССР (КАССР).
16-17 июня 1937 года Чрезвычайный съезд Советов Карелии принял Конституцию КАССР. Надписи на Гербе и флаге КАССР были выполнены на русском, карельском и финском языках.
В апреле 1938 года Кандалакша получила статус города, а в мае 1938 года из состава КАССР был выделен Кандалакшский район и передан в состав Мурманской области[1].
После советско-финской зимней войны к СССР отошла часть территории Финляндии, в частности большая часть Выборгской губернии и территория общин Салла и Куусамо (фин. Sallan-Kuusamon alue), которые были присоединены к Карельской Автономной ССР, преобразованной 31 марта 1940 года в Карело-Финскую ССР — союзную республику в составе СССР.
См. также: Российско-финляндская граница
16 июля 1956 года Карело-Финская ССР восстановлена в статусе автономной республики в составе РСФСР с прежним названием — Карельская Автономная ССР (КАССР). Её символом стал государственный флаг РСФСР с дополнительной надписью на финском и русском языках.
24 мая 1991 года Съезд народных депутатов РСФСР преобразовал Карельскую АССР в Карельскую ССР, внеся поправку в ст. 71 конституции РСФСР 1978 года[2].
13 ноября 1991 года Верховный Совет Карелии принял закон о переименовании республики в Республику Карелия[3].
21 апреля 1992 года новое название было отражено Съездом народных депутатов России в изменённой статье 71 Конституции РСФСР[4]. Поправка вступила в силу с момента опубликования 16 мая 1992 года в «Российской газете»[5].
Основные события
Основные события в истории КАССР:[6]
- 23.8.1937 — Вышло постановление I Всекарельской лингвистической конференции о создании единого литературного карельского языка.
- 25.9.1937 — По протоколу № 41 заседания партгруппы Президиума ЦИК КАССР из состава членов ЦИК были выведены как «враги народа» Валлин Г. И., Гюллинг Э. А., Зуева П. А., Ледник И. Ф., Матилайнен А. О., Пейппо В. А., Пуонти А. С., Раасу А. М., Сонни П. П. и Степанова А. М.
- 21.2.1938 — Преобразованы в города: рабочие посёлки Кандалакша, Кондопога и село Сорока (в Беломорск) (Постановление ЦИК и СНК КАССР)
- Март 1938 — Вышел № 1-2 первого в республике ежемесячного литературно-художественного журнала «Карелия» на карельском языке
- Июль 1938 — Начал выходить киножурнал «Советская Карелия»
- 15.9.1938 — Создан Институт усовершенствования учителей при Наркомпросе Карельской АССР (Постановление СНК КАССР № 950 от 15 сентября 1938 г.)
- 23.9.1938 — Рабочий посёлок Медвежья Гора преобразован в город Медвежьегорск (Указ Президиума Верховного Совета Карельской АССР от 23 сентября 1938 г.)
- 23.9.1938 — Сорокский район переименован в Беломорский район (Указ Президиума Верховного Совета КАССР от 23 сентября 1938 г.)
- 26.9.1938 — Образован рабочий посёлок Сегежа
- Октябрь 1938 — В селе Ладва Прионежского района открыта школа-детский дом для слепых детей
- 15.1.1939 — Принято постановление СНК КАССР об открытии Карельской государственной филармонии
- 2.6.1939 — Вступил в строй завод «Северная точка» и судостроительный завод «Авангард» (г. Петрозаводск)
- 1.7.1939 — Пуск в эксплуатацию первой очереди Сегежского целлюлозно-бумажного комбината
- 17.8.1939 — Пущен в эксплуатацию Сулажгорский механизированный кирпичный завод
- 30.10.1939 — началась Советско-финская война (1939—1940)
- 1939 — Открыта детская спортивная школа в г. Петрозаводске
- Февраль 1940 — Красной армией прорвана «линия Маннергейма» на Карельском перешейке в ходе советско-финляндской войны (1939—1940)
- 12.3.1940 — Подписан мирный договор между СССР и Финляндией, который устанавливал новую линию государственной границы между двумя странами. Завершена советско-финляндская война (1939—1940)
- 31.3.1940 — Законом Верховного Совета СССР Карельская АССР преобразована в Карело-Финскую ССР с включением в состав КФССР территории, отошедшей от Финляндии к СССР на основании мирного договора между Финляндией и СССР от 12 марта 1940 г. В данном статусе республика существовала до 1956 года
- 16.7.1956 — Верховный Совет СССР принял Закон о преобразовании Карело-Финской ССР в Карельскую Автономную Советскую Социалистическую Республику и включении её в состав РСФСР
- 29.12.1956 — Открылся республиканский Дом физкультурника в г. Петрозаводске
- 7.2.1957 — Введено в эксплуатацию Суоярвское паровозное депо Сортавальского отделения Кировской (ныне — Октябрьской) железной дороги
- 1.5.1957 — Вышел первый номер газеты «Неувосто Карьяла» («Советская Карелия»)
- 1.7.1957 — В соответствии с Законом о реорганизации управления промышленностью и строительством образован Совет народного хозяйства (Совнархоз) Карельского экономического административного района
- 9.8.1957 — В составе Карельского филиала Академии наук СССР организован Институт леса
- 2.2.1958 — Состоялась I Зимняя спартакиада Карелии
- Март 1958 — Организован Сортавальский мебельно-лыжный комбинат
- 12.8.1958 — Упразднён Куркиёкский район с передачей его территории в состав Сортавальского района и Ругозерский район с передачей его территории в состав Сегежского района КАССР (Указ Президиума Верховного Совета РСФСР)
- 7.11.1958 — Состоялось открытие памятника С. М. Кирову в г. Медвежьегорске
- 15.12.1958 — Постановлением Совета Министров КАССР организован трест «Горгаз»
- 1958 — Организован Ляскельский целлюлозно-бумажный завод
- 25.1.1959 — Сдан в эксплуатацию Петрозаводский телецентр
- 17.2.1959 — Образован звероводческий совхоз «Пряжинский»
- 16.3.1959 — Принято в эксплуатацию новое здание Государственной публичной библиотеки
- Август 1959 — В г. Петрозаводске открылся комбинат бытового обслуживания
- Август 1959 — Создана республиканская библиотека для слепых
- Сентябрь 1959 — Приказом Министерства культуры КАССР организована Республиканская детская библиотека
- Апрель 1960 — Закончено строительство нового здания Петрозаводского музыкального училища
- 10.5.1960 — Состоялось открытие памятника Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу в г. Петрозаводске
- 8.6.1960 — Состоялась церемония закладки первого камня на строительстве завода бумажного машиностроения («Тяжбуммаш»)
- 4.7.1960 — Открыт Музей изобразительных искусств в г. Петрозаводске
- 16.12.1960 — Создан Институт геологии
- Декабрь 1960 — Создан Карельский научно-исследовательский институт лесной промышленности
- 7.1.1961 — Постановление Совета Министров КАССР об организации Сегежской, Кондопожской, Суоярвской и Беломорской птицефабрик
- 1.7.1961 — Вступил в строй Ляскельский лесопильный завод
- 13.12.1961 — Пуск в эксплуатацию Выгостровской ГЭС
- 7.4.1962 — В городе Медвежьегорске открылся историко-краеведческий музей
- Июль 1962 — Состоялся визит Главы правительства Советского Союза Н. С. Хрущёва в Петрозаводск
- Июль 1962 — На базе 26-й истребительной авиационной дивизии сформирована 5-я дивизия противовоздушной обороны, части которой дислоцировались на территории Карелии
- 1.12.1962 — Учреждено Карельское отделение общества дружбы «СССР-Финляндия»
- 10.1.1963 — Открыта детская республиканская больница (Распоряжение Совета Министров КАССР)
- 2.9.1963 — Открыто Петрозаводское речное училище
- 1963 — Создан Петрозаводский лесопильно-мебельный комбинат
- 1964 — именем республики названа улица в Москве
- 7.2.1964 — Состоялось открытие санатория «Марциальные воды».
- 16.6.1964 — Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР Петрозаводскому государственному университету присвоено имя О. В. Куусинена
- 3.11.1964 — Петрозаводский завод бумагоделательного машиностроения (Тяжбуммаш) выпустил первую продукцию
- 25.11.1964 — Завершено строительство Западно-Карельской железной дороги
- Январь 1965 — Началось строительство Юшкозерской ГЭС Кемского каскада, 13 марта 1980 г. новая гидроэлектростанция вступила в строй
- 2.3.1965 — Открыто новое здание Финского драматического театра
- 14.3.1965 — Посёлок при станции Муезерка Сегежского района преобразован в рабочий посёлок городского типа Муезерский
- 20.6.1965 — Открылся новый городской аэровокзал в Петрозаводске
- 21.7.1965 — На Онежском тракторном заводе был собран первый серийный трактор ТДТ-55
- 25.8.1965 — Приказом Министерства путей сообщения СССР № 19-846 ст. Сорокская переименована в ст. Беломорск
- 21.9.1965 — Введён в эксплуатацию Беломорскоий хлебозавод.
- 10.10.1965 — Введён в эксплуатацию Петрозаводский ремонтно-механический завод.
- 6.12.1965 — Организовано Карельское производственное объединение лесной промышленности «Кареллеспром».
- 31.12.1965 — Опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Карельской АССР орденом Ленина
- 1.1.1966 — Открыт государственный историко-архитектурный музей «Кижи»
- 28.12.1966 — В Карельской АССР образованы 4 новых района: Калевальский, Муезерский, Питкярантский и Пряжинский.
- 1966 — Открытие памятника А. С. Пушкину в г. Петрозаводске
- 4.1.1967 — Вступил в строй цех каменного литья Кондопожского пегматитового завода
- 10.1.1967 — Вступила в строй Палокогорская ГЭС. С пуском 5-й электростанции Выгского каскада завершилось освоение энергоресурсов р. Выг
- 10.1.1967 — Вступила в строй Путкинская гидроэлектростанция
- 18.1.1967 — Вышло постановление Совета Министров КАССР об организации зверосовхозов: «Северный» (Лоухский район) и «Пайский» (Прионежский район)
- 19.1.1967 — Вступила в строй Суоярвская птицефабрика
- Январь 1967 — Сдан в эксплуатацию новый завод железобетонных изделий в Кондопоге
- 19.3.1967 — 2-й агрегат первым на Путкинской ГЭС был поставлен на промышленную нагрузку. Первая электростанция Кемского каскада начала свою жизнь (25.03.1967 1-й агрегат)
- 25.5.1967 — Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении совхоза им. В. М. Зайцева Прионежского района КАССР орденом Ленина»
- 1.9.1967 — Открытие в Петрозаводске филиала Ленинградской государственной консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова
- 28.10.1967 — Открылся Шелтозерский вепсский этнографический музей
- Январь 1968 — Принята в эксплуатацию помольнообогатительная фабрика в п. Чупа — первое в стране предприятие по обогащению пегматита для нужд стекольной и керамической промышленности
- 26.9.1968 — Открыт памятник А. В. Шотману в г. Петрозаводске
- 7.10.1968 — Открыт Петрозаводский машиностроительный техникум (организован на основании приказа Министерства химического и нефтяного машиностроения СССР от 10.06.1968 г)
- 24.10.1968 — Открыт памятник П. Ф. Анохину в г. Петрозаводске
Октябрь 1968 — Состоялся пуск Петрозаводского завода силикатно-стеновых материалов
- 1968 — В Петрозаводске построен и сдан в эксплуатацию хлебозавод
- 3.1.1969 — Введён в строй завод силикатных стеновых материалов в г. Петрозаводске
- 1.4.1969 — Открылся Петрозаводский хлебозавод
- 29.6.1969 — В Петрозаводске зажжён Вечный огонь Славы на могиле Неизвестного солдата
- 30.6.1969 — Создан Петрозаводский комбинат «Карельские сувениры».
- 1.7.1969 — Состоялось открытие Петрозаводского филиала ленинградского производственного объединения «Светлана»
- 22.7.1969 — Постановлением Совета Министров РСФСР Петрозаводскому заводу «Тяжбуммаш» присвоено имя В. И. Ленина
- 7.11.1969 — В Петрозаводске создан Северный научно-исследовательский институт озёрного и речного хозяйства (СевНИОРХ)
- 5.6.1970 — Опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении КАССР орденом Октябрьской революции за успехи в развитии экономики и культуры.
- 27.7.1970 — В Медвежьегорском районе учреждён Кумсинский государственный региональный охотничий заказник. В Суоярвском районе учреждён Салмиярвский государственный региональный охотничий заказник.
- 10.12.1970 — Указом Президиума Верховного Совета РСФСР в Карельской АССР образован Лахденпохский район и упразднён Сортавальский район
- 4.1.1971 — Вышел Указ Верховного Совета СССР о награждении Кондопожского ЦБК им. С. М. Кирова орденом Ленина
- 6.1.1971 — Указом Верховного Совета СССР Онежский тракторный завод награждён орденом Октябрьской революции
- 17.12.1971 — Первый гидроагрегат Подужемской ГЭС дал промышленный ток
- 30.12.1971 — Вступил в строй Кондопожский камнеобрабатывающий завод
- 1971 — В г. Петрозаводске при Институте леса Карельского филиала АН СССР создана Малая лесная академия — научное общество старшеклассников
- 22.3.1972 — Организован Петрозаводский коммунально-строительный техникум
- 31.3.1972 — Вступил в строй Кондопожский шунгитовый дробильно-сортировочный завод
- 2.4.1972 — Открытие трикотажной фабрики Министерства бытового обслуживания
- Май 1972 — Открыт коммунально-строительный техникум в г. Петрозаводске
- 20.6.1972 — В Лоухском районе учреждён Керетский государственный региональный охотничий (зоологический) заказник.
- Июль 1972 — В Карелии впервые состоялась стомильная гонка крейсерских яхт «Онежская регата».
- 4.11.1972 — Сдан в эксплуатацию Медвежьегорский канифольно-экстракционный завод
- 29.12.1972 — В ознаменование 50-летия образования СССР Карельская АССР награждена орденом Дружбы народов
- 1972 — Образован Петрозаводский опытно-экспериментальный завод Министерства ЖКХ РСФСР
- 1972 — В г. Петрозаводске вступила в строй швейная фабрика «Северянка»
- 22.6.1973 — Открыт памятник О. В. Куусинену в г. Петрозаводске
- 13.7.1973 — Введён в действие Медвежьегорский порт-автомат
- Сентябрь 1973 — Сдан в эксплуатацию Ладожский карьер гранитных блоков
- 27.12.1973 — Введён в эксплуатацию Петрозаводский шунгизитовый завод
- 26.1.1974 — Карельская АССР награждена орденом Дружбы народов
- 4.7.1974 — Вступил в строй Петрозаводский радиозавод
- Декабрь 1975 — Вошла в строй Сунская птицефабрика
- Декабрь 1975 — Принято в эксплуатацию здание нового речного вокзала в г. Петрозаводске
- 16.2.1976 — Указом Верховного Совета СССР Петрозаводский завод тяжёлого машиностроения им. В. И. Ленина (Тяжбуммаш) награждён орденом Трудового Красного Знамени
- 1.1.1977 — Открылась Детско-юношеская спортивная школа по боксу
- Январь 1977 — Пущена в эксплуатацию первая очередь Петрозаводской ТЭЦ
- 26.7.1977 — В городе Олонце состоялось торжественное открытие памятника В. И. Ленину
- 24.8.1977 — Зарегистрирован вновь возникший на территории строящегося Костомукшского горнообогатительного комбината населѐнный пункт с присвоением ему названия Костомукша.
- 30.5.1978 — Принята новая Конституция Карельской АССР
- 4.8.1978 — г. Петрозаводск награждён орденом Трудового Красного знамени (Указ Президиума Верховного Совета СССР)
- 14.9.1978 — Состоялась церемония закладки первого камня в фундамент Костомукшского горнообогатительного комбината, в которой приняли участие президент Финляндии Урхо Кекконен и Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин
- 28.8.1979 — На островах Валаамского архипелага Ладожского озера организован Валаамский историко-архитектурный и природный музей-заповедник
- 25.1.1982 — В Сегежском районе учреждён Кяменицкий государственный региональный охотничий заказник
- 8.6.1982 — Указом Президиума Верховного Совета СССР Финский драматический театр награждён орденом Дружбы народов
- 5.10.1982 — Вступила в строй первая очередь Костомукшского ГОКа
- 25.4.1983 — Рабочий посёлок Костомукша Калевальского района КАССР преобразован в город республиканского подчинения (Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 25 апреля 1983 г.)
- Февраль 1984 — Введён в эксплуатацию Кондопожский комбикормовый завод
- В соответствии с указами Президиума Верховного Совета Карельской АССР от 25 августа 1987 г. и Президиума Верховного Совета РСФСР от 17 ноября 1987 г. из Карельской АССР в Мурманскую область была передана территория размером 2,2 кв. км. — поселок у станции Пояконда.
- 20.4.1989 — Советом Министров Карельской АССР принято постановление об утверждении алфавитов карельского и вепсского языков и сводов правил орфографии. Правовое закрепление получили алфавиты карельского языка (ливвиковское наречие) на латинской основе и вепсского языка на латинской и кириллической основах
- 22.9.1989 — В Медвежьегорском районе учреждён государственный федеральный зоологический заказник «Кижский»
- 23.2.1990 — В Лоухском районе, на побережье Белого моря, учреждён государственный региональный ландшафтный заказник «Полярный Круг»
- 4.6.1990 — Постановлением Президиума Верховного Совета, Совета Министров КАССР, Карельского Обкома КПСС создана республиканская газета на карельском языке «Ома муа» («Наша земля»)
- 20.7.1990 — Святейший Синод принял решение о представлении самостоятельности Олонецкой епархии
- 9.8.1990 — Верховным Советом республики была принята Декларация о государственном суверенитете Карельской АССР
- 12.12.1990 — Историко-архитектурный комплекс на острове Кижи включён комитетом ЮНЕСКО в список всемирного культурного наследия
- 19.4.1991 — Комплекс культовых и административно-хозяйственных зданий и сооружений Спасо-Преображенского Валаамского мужского монастыря был передан Русской Православной Церкви
- 20.4.1991 — Принято Постановление Совета Министров РСФСР о создании на территории КАССР и Архангельской области государственного природного национального парка «Водлозерский»
- 26.8.1991 — Приостановление деятельности КПСС в КАССР
- 13.11.1991 — Карельская Автономная Советская Социалистическая республика переименована в Республику Карелию
Государственные награды Карельской АССР[7]
 |
Орден Ленина |
| 31 декабря 1965 г. — Указом Президиума Верховного Совета СССР Карельская АССР награждена за успехи в развитии народного хозяйства | |
 |
Орден Октябрьской Революции |
| 5 июня 1970 г. — Карельская АССР награждена за успехи, достигнутые в коммунистическом строительстве | |
 |
Орден Дружбы народов |
| 29 декабря 1972 г. — в ознаменование 50-летия Союза ССР Карельская АССР награждена орденом Дружбы народов |
Административное деление
После преобразования Карело-Финской ССР в КАССР продолжались изменения административно-территориального устройства[8].
В 1957 году были ликвидированы районы: Питкярантский (территории вошли в Сортавальский и Олонецкий районы) и Петровский (территории вошли в Суоярвский и Кондопожский районы).
По Указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 августа 1958 года были упразднены Куркийокский район (территория вошла в состав Сортавальского района) и Ругозерский район (территория вошла в состав Сегежского района).
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 11 марта 1959 года упразднён Заонежский район, территория которого включена в Медвежьегорский район.
К началу 1963 года Карельская АССР состояла из 13 административных районов: Беломорского, Калевальского, Кемского, Кондопожского, Лоухского, Медвежьегорского, Олонецкого, Прионежского, Пряжинского, Пудожского, Сегежского, Сортавальского и Суоярвского.
В декабре 1966 года были образованы Муезерский район (части территории Сегежского и Суоярвского районов) и Питкярантский район (части территории Олонецкого и Сортавальского районов).
В декабре 1970 года воссоздан Лахденпохский район (бывший Куркийокский), территория которого с 1958 года входила в состав Сортавальского района.
25 апреля 1983 года принято решение Верховного Совета РСФСР об образовании города Костомукша[8].
Состав КАССР (1991 г.)
- Беломорский район (1927—1991), с 1940—1956 гг. в составе Карело-Финской ССР, с 1927 по 1938 гг. наименование — Сорокский район, в 1962—1965 гг. наименование — Беломорский промышленный район.
- Калевальский район (1927—1940, 1956—1962, 1967—1991), с 1940—1956 гг. в составе Карело-Финской ССР.
- Кемский район (1927—1940, 1956—1991), с 1940—1956 гг. в составе Карело-Финской ССР, в 1962—1965 гг. название — Кемский промышленный район.
- Кондопожский район (1927—1940,1956—1991), с 1940 по 1941, 1944—1956 гг. в составе Карело-Финской ССР, с 1962 по 1965 гг. название — Кондопожский промышленный район.
- Лахденпохский район (1970—1991)
- Лоухский район (1927—1940, 1956—1962, 1965—1991), в 1940—1941, 1945—1956 в составе Карело-Финской ССР.
- Медвежьегорский район (1927—1940, 1956—1991), в 1940—1956 в составе Карело-Финской ССР (в 1941—1944 гг., центр — Сегежа), в 1962—1965 гг. название — Медвежьегорский сельский район.
- Муезерский район (1967 —— 1991).
- Олонецкий район (1927—1940, 1956—1991), в 1940—1941, 1944—1956 в составе Карело-Финской ССР, в 1962—1965 гг. название — Олонецкий сельский район.
- Питкярантский район (1956—1957, 1967—1991), с 1940—1941, 1944—1956 в составе Карело-Финской ССР. С 1940 года центр — село Салми, с 1944 г. центр — село Импилахти, с 1952 г. центр — Питкяранта.
- Прионежский район (1927—1931, 1935—1940, 1956—1991), с 1940—1941, 1944—1956 в составе Карело-Финской ССР, в 1962—1965 гг. название — Прионежский сельский район. Центр (1946—1963) — Ладва.
- Пряжинский район (1930—1940, 1956—1962, 1965—1991), с 1940—1941, 1944—1956 в составе Карело-Финской ССР.
- Пудожский район (1927—1940, 1956—1991), с 1940 1941, 1944—1956 гг. в составе Карело-Финской ССР, в 1962—1965 гг. название — Пудожский промышленный район.
- Сегежский район (1927—1929, 1956—1991), с 1945 по 1956 год в составе Карело-Финской ССР, в 1962—1965 гг. название — Сегежский промышленный район. Центр — Надвоицы (Вожмосалма), с 1929 года — Майгуба, с 1945 года — Сегежа.
- Сортавальский район (1956—1962, 1965—1991), в 1940—1941, 1944—1956 гг. в составе Карело-Финской ССР.
- Петрозаводск — город республиканского подчинения.
- Костомукша (1983—1991) — город республиканского подчинения.
- Сортавала (1970—1991) — город республиканского подчинения[9].
Этнический состав населения[10]
| перепись 1939 | перепись 1959 | перепись 1970 | перепись 1979 | перепись 1989 | |
|---|---|---|---|---|---|
| Русские | 296 529 (63,2 %) | 412 773 (62,7 %) | 486 198 (68,1 %) | 522 230 (71,3 %) | 581 571 (73,6 %) |
| Карелы | 108 571 (23,2 %) | 85 473 (13,0 %) | 84 180 (11,8 %) | 81 274 (11,1 %) | 78 928 (10,0 %) |
| Белорусы | 4263 (0,9 %) | 71 900 (10,9 %) | 66 410 (9,3 %) | 59 394 (8,1 %) | 55 530 (7,0 %) |
| Украинцы | 21 112 (4,5 %) | 23 569 (3,6 %) | 27 440 (3,8 %) | 23 765 (3,2 %) | 28 242 (3,6 %) |
| Финны | 8322 (1,8 %) | 27 829 (4,2 %) | 22 174 (3,1 %) | 20 099 (2,7 %) | 18 420 (2,3 %) |
| Вепсы | 9392 (2,0 %) | 7179 (1,1 %) | 6323 (0,9 %) | 5864 (0,8 %) | 5954 (0,8 %) |
| Другие | 20 709 (4,4 %) | 29 869 (4,5 %) | 20 726 (2,9 %) | 19 565 (2,7 %) | 21 505 (2,7 %) |
Председатели Президиума Верховного Совета Карельской АССР
- Николай Архипов (декабрь 1936 — ноябрь 1937)
- Марк Горбачёв (ноябрь 1937 — 31 марта 1940)
- Павел Прокконен (16 июля 1956 — 18 июля 1979)
- Николай Калинин (и. о.) (18 июля — 18 августа 1979)
- Иван Манькин (18 августа 1979 — 9 марта 1984)
- Николай Калинин (и. о.) (9 марта — 18 апреля 1984)
- Иван Сенькин (18 апреля 1984 — 12 декабря 1985)
- Виктор Черемовский (и. о.) (12 декабря 1985 — 21 января 1986)
- Кузьма Филатов (21 января 1986 — 27 декабря 1989)
- Виктор Степанов (27 декабря 1989 — 18 апреля 1990)
Первые секретари Карельского обкома ВКП(б)/КПСС
- Ирклис, Пётр Андреевич — первый секретарь Карельского обкома ВКП(б) в (1935 год, август — 1937 год, июль).
- Куприянов, Геннадий Николаевич — первый секретарь Карельского обкома ВКП(б) и ЦК компартии КФССР (1938 год, июнь — 1950 год, январь)
- Кондаков, Александр Андреевич — первый секретарь ЦК компартии КФССР (1950 год, январь — 1950 год, сентябрь)
- Егоров, Александр Николаевич — первый секретарь ЦК компартии КФССР (1950 год, сентябрь — 1955 год, август)
- Лубенников, Леонид Игнатьевич — первый секретарь ЦК компартии КФССР и Карельского обкома КПСС (1955 год, август — 1958 год, сентябрь)
- Сенькин, Иван Ильич — первый секретарь Карельского обкома КПСС (1958 год, сентябрь — 1984 год, апрель)
- Степанов, Владимир Севастьянович — первый секретарь Карельского обкома КПСС (1984 год, апрель — 1989 год, ноябрь)
- Кирьянов, Николай Яковлевич — первый секретарь Карельского обкома КПСС (1989 год, ноябрь — 1991 год, май), первый секретарь Карельского рескома Компартии РСФСР (1991 год, май — 1991 год, сентябрь)
Председатели СНК, Совета Министров
- Бушуев, Павел Иванович (1935 год, ноябрь — 1937 год, август)
- Соляков, Пётр Васильевич (1937 год, октябрь — 1940 год, июль)
- Прокконен, Павел Степанович (1940 год, июль — 1947 год, август) (КФССР)
- Виролайнен, Вольдемар Матвеевич (1947 год, август — 1950 год, февраль) (КФССР)
- Прокконен, Павел Степанович (1950 год, февраль — 1956 год, июль) (КФССР)
- Беляев, Иван Степанович (1956 год, август — 1967 год, март)
- Кочетов, Андрей Алексеевич (1967 год, апрель — 1984 год, декабрь)
- Иванов, Юрий Николаевич (1984 год, декабрь — 1989 год, декабрь)
- Блинников, Сергей Петрович (1989 год, декабрь — 1994 год, март)
См. также
Напишите отзыв о статье "Карельская Автономная Советская Социалистическая Республика"
Примечания
- ↑ [mun.gov-murman.ru/local/kandalaksha.shtml Муниципальный район Кандалакшский район]
- ↑ [constitution.garant.ru/history/ussr-rsfsr/1978/zakony/183124/ Закон РСФСР от 24 мая 1991 г. «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) РСФСР»]
- ↑ Закон № XII-18/229 «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) Карельской АССР»
- ↑ Закон Российской Федерации от 21 апреля 1992 года № 2708-I «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) Российской Советской Федеративной Социалистической Республики».
- ↑ [www.politika.su/doc/zak90.html#1992 яОХЯНЙ ГЮЙНМНБ пятяп/пт. 1990—1993]
- ↑ [www.gov.karelia.ru/gov/Different/Dates/index.html?year=1933 Календарь памятных дат]
- ↑ [www.gov.karelia.ru/Different/History/orden.html Государственные награды Карельской АССР]
- ↑ 1 2 [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=5&sid=309044 Административно-территориальное устройство Республики Карелия]
- ↑ КГАНИ. Путеводитель. М., 2003. С.29-62; ЦГА КАССР. Путеводитель. Петрозаводск, 1963. С.313-318.
- ↑ [knk.karelia.ru/demografija/Коренные народы Карелии]
Литература
- Карельская АССР. Природа. Хозяйство. — Петрозаводск, 1986. — 278 с.
- Максимов В. А. Советская Карелия, 1917—1987: Цифры и факты. — Петрозаводск, 1987. — 271 с.
- История Карелии с древнейших времён до наших дней / Науч. ред. Н. А. Кораблёв, В. Г. Макуров, Ю. А. Савватеев, М. И. Шумилов — Петрозаводск: Периодика, 2001. — 944 с.: ил. ISBN 5-88170-049-X
Ссылки
- Карельская Автономная Советская Социалистическая Республика // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- [www.gov.karelia.ru/Leader/Document/day.html 80 лет Республике Карелия]
- [elibrary.karelia.ru/rare.shtml?section_id=5 История государственности Карелии]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Карельская Автономная Советская Социалистическая Республика
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
