Карельская трудовая коммуна

Карельская трудовая коммуна
Karjalan työkommuuni

Страна	РСФСР РСФСР
Статус	Автономная область
Входит в	РСФСР
Административный центр	Петрозаводск
Дата образования	8 июня 1920
Официальный язык	русский, финский

Каре́льская трудовая коммуна (фин. Karjalan työkommuunni) — автономное областное объединение в составе РСФСР, существовавшее с 8 июня 1920 года по 25 июля 1923 года.

Это первое советское национально-государственное образование на территории современной Республики Карелия.

У коммуны существовало знамя, флаг принят не был.

Административный центр — город Петрозаводск.

История

Предпосылки

В июле 1918 года была принята Конституция РСФСР. В ней закреплялась возможность создания автономии внутри РСФСР. Статья 11 говорила, что «…. автономные областные союзы входят на началах федерации в Российскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику». Практически эта норма была реализована в конце 1918 года образованием Трудовой коммуны немцев Поволжья, в марте 1919 года — образованием Башкирской АССР. Автономные области и трудовые коммуны, таким образом, так же как и автономные республики, являлись разновидностью автономного областного союза.

Осенью 1919 года один из видных деятелей компартии Финляндии Эдвард Гюллинг, уехавший в Швецию после поражения «красных» в гражданской войне, направил в Москву В. И. Ленину подготовленное им «Пред­ложение о Карельской коммуне». Суть «Предложения» сводилась к тому, чтобы по­средством образования Карельской коммуны на пространстве от реки Свирь до Северного Ледовитого океана решить три проблемы: удовлетворить национальные интересы карельского населения, лишить Финляндию оснований претендовать на Во­сточную Карелию и создать плацдарм для подготовки революции в Финляндии и Скандинавских странах. В соответствии с этими «Предложениями» Карельская коммуна должна была стать своего рода социалистической альтернативой буржуазному финляндскому государству.

В 1920 году в Карелии продолжались боевые действия. 12 апреля 1920 года на станции Раяйоки начались официальные переговоры о перемирии между Финляндией и Советской Россией. На переговорах советское правительство отка­залось признать временное карельское (ухтинское) правительство, склоняясь к решению о создании автономии Карелии в составе России с возможным участием финляндских коммунистов-эмигрантов, покинувших свою страну в результате поражения в гражданской войне в 1918 году. 24 апреля переговоры прервались из-за разногласий по вопросам проведения демаркационной линии и будущей судьбы отрядов красных финнов.

Весной 1920 года вопрос о национально-государственном устройстве Карелии не­однократно рассматривался руководством РСФСР. В конце марта — начале апреля глава Советского правительства В. И. Ленин говорил об этом с делегатами IX съез­да РКП(б) от Олонецкой губернской партийной организации.

По приглашению В. И. Ленина Гюллинг прибыл в Москву и в середине мая 1920 года в Кремле состоялась беседа Ленина с Гюллингом и другим финским коммунистом-эмигрантом, бывшим членом Финляндского революционного правительства Ю. Э. Сирола «по делам о создании Карельской автономной республики». Гюллинг предложил предоставить экономическую и вообще относительно широкую автономию Карелии.

18 мая 1920 года Политбюро ЦК РКП(б) своим решением одобрило создание Карельской коммуны, поручив представителям наркоматов внутренних и иностранных дел РСФСР М. Ф. Владимирскому и Л. М. Карахану подготовить проект постановления ВЦИК об образовании Карельской трудовой коммуны. 1 июня 1920 года Политбюро ЦК РКП(б) с участием В. И. Ленина рассмотрело и одобрило подготовленный проект постановления об образовании КТК и предложило внести его на утверждение ВЦИК.

8 июня 1920 декретом ВЦИК из населённых карелами местностей Олонецкой и Архангельской губерний была образована Карельская трудовая коммуна.

Создание (1920)

На основании декрета ВЦИК от 8 июня 1920 года был создан Карельский революционный комитет как временный высший орган государственной власти КТК. В состав комитета вошли Э. А. Гюллинг (председатель), В. М. Куджиев и Я. Т. Мяки.

1-3 июля в Петрозаводске состоялся первый Всекарельский съезд представителей трудящихся карел. В работе съезда приняли участие 142 делегата от 24 карельских волостей Олонецкой и Архангельских губерний. Съезд одобрил образование КТК в составе РСФСР. Съезд дополнительно избрал в состав Карельского революционного комитета представителей карелов — Никитина И. А. (от Олонецкого уезда), Гурьева В. Т. (от Повенецкого уезда), Поттоева Ф. Е.. Позднее в состав Ревкома вошли Данилов И. А. и Богданов Г. Х. Одновременно и там же состоялся первый губернский съезд РКСМ, объединивший все комсомольские организации Олонецкой губернии.

На заседании Совнаркома РСФСР 3 августа 1920 года под председательством В. И. Ленина был рассмотрен вопрос территориального устройства и границ Карельской трудовой коммуны.

Декретом ВЦИК и Совнаркома РСФСР от 4 августа 1920 г. было установлено, что в состав Карельской трудовой коммуну входят:

из Олонецкой губернии:

г. Олонец, Туломозерская, Ведлозерская, Видлицкая, Коткозерская, Рыпушкальская, Неккульская, Княжегубская волости Олонецкого уезда (включая Кашканское сельское общество Важинской волости);

г.Петрозаводск, Спасо-Преображенская, Кончезерская, Сямозерская, Шуйская, Ялгубская, Святозерская, Деревянская, Сунская, Кондопожская, Тивдийская волости Петрозаводского уезда;

Богоявленская, Мяндусельгская, Поросозерская, Ребольская, Ругозерская волости Повенецкого уезда, (включая Кяппесельгское общество и д. Уница Шуньгской волости);

из Архангельской губернии — г.Кемь, Кандалакшская, Ковдская, Керетская, Олангская, Кестеньгская, Вычетайбольская, Тихтозерская, Вокнаволоцкая, Ухтинская, Погосская, Поньгомская, Подужемская, Кондокская, Юшкозерская, Тунгудская, Маслозерская, Шуерецкая, Летнеконецкая, Сорокская волости (Кемский уезд).

Общая площадь КТК составила 115186 км², численность населения — 147,3 тыс. человек (60 % — карелы, 37 % — русские).

В то же время продолжала существовать Олонецкая губерния, в составе которой остались: Важинская волость Олонецкого уезда; Типиницкая, Сенногубская, Кузарандская, Ладвинская, Остречинская, Великогубская, Кижская, Шелтозерская и Толвуйская волости Петрозаводского уезда; Шуньгская, Римская, Даниловская, Петровско-Ямская волости Повенецкого уезда, а также Пудожский, Вытегорский и Лодейнопольский уезды полностью.

Фактически на месте Олонецкой губернии образовалось две губернии: Олонецкая и КТК. При обсуждении вопроса о партийном центре было решено не разъединять партийные организации, а сохранить имеющуюся единую структуру.

На основании решения Оргбюро ЦК РКП(б) 15 сентября 1920 года образован временный Карельско-Олонецкий объединённый губернский комитет РКП(б), а Олонецкий губком прекратил свою деятельность. В состав Карельско-Олонецкой партийной организации вошли семь уездных парторганизаций: Вытегорская, Кемская, Лодейнопольская, Олонецкая, Петрозаводская, Повенецкая и Пудожская.

На совещании секретарей профессиональных союзов Олонецкой губернии 16-17 сентября 1920 года было признано нецелесообразным разделение профсоюзных органов. Олонецкий губпрофсовет был переименован в Карельско-Олонецкий областной совет профсоюзов.

В октябре началось издание газеты на финском языке «Karjalan kommuuni» («Карельская коммуна»).

14 октября 1920 года Советская Россия и Финляндия заключили перемирие. После того как Советская Россия согласилась подписать второе приложение к Дерптскому (Тартускому) договору, гарантировавшее региону право на самоуправление и амнистию жителям, белофинны отступили из двух пограничных районов Карелии (Реболы и Поросозера). После отступления интервентов и затухания Гражданской войны советское правительство приняло меры для восстановления государственной границы. В состав КТК возвращались Ребольская и Поросозерская волости.

Становление

С 11 по 19 февраля 1921 года состоялся 1-й Всекарельский съезд Советов — первый конституционный высший орган государственной власти Карельской трудовой коммуны. В работе съезда приняли участие 144 делегата. На съезде было принято положение о высшем органе государственной власти Карельской трудовой коммуны — Карельском областном исполнительном комитете (Кароблисполком). Съезд избрал первый состав Кароблисполкома в составе 25 человек, председателем был избран Эдвард Гюллинг.

26 апреля 1921 года был образован Экономический Совет Карельской Трудовой Коммуны (КарЭКОСО) для непосредственного руководства народным хозяйством Карельской трудовой коммуны (председатель Александр Васильевич Шотман).

В 1921 году из Финляндии к Карельской трудовой коммуне присоединено село Раяселька.

Осенью 1921 года в тех областях коммуны, где население страдало от голода, вспыхнуло восстание против местных представителей советской власти.

18 сентября 1922 года вышел декрет ВЦИК, по которому Олонецкая губерния была упразднена, а Пудожский и Повенецкий уезды вошли в состав Карельской трудовой коммуны.

Постановлением ВЦИК и СНК № 51 от 25 июля 1923 года Карельская трудовая коммуна была преобразована в Автономную Карельскую Советскую Социалистическую Республику.

Основные события

Основные события в истории Карельской трудовой коммуны:

• 8.6.1920 — Постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета в составе РСФСР образована Карельская Трудовая Коммуна.
• 1—3.7.1920 — Проходил первый губернский съезд РКСМ, объединивший все комсомольские организации Карелии.
• 1—3.7.1920 — Проходил первый Всекарельский съезд представителей трудящихся карел в Петрозаводске.
• 24—29.7.1920 — Проходила первая Спартакиада Карелии в Петрозаводске.
• 2—4.8.1920 — Проходила первая конференция по ликвидации безграмотности.
• 1.9.1920 — В Петрозаводске открылись постоянные педагогические трёхгодичные курсы (позднее Петрозаводское школьное педагогическое училище).
• 5.10.1920 — Вышел в свет первый номер газеты на финском языке «Karjalan kommuuni» («Карельская коммуна»).
• 11—19.2.1921 — Состоялся 1 Всекарельский Съезд Советов. На съезде было принято положение о высшем органе власти Карельской трудовой коммуны — Карисполкоме. Председателем избран Э. А. Гюллинг.
• 26.4.1921 — Образован Экономический Совет Карельской Трудовой Коммуны (КарЭКОСО) для руководства народным хозяйством Карельской трудовой коммуны.
• 26.4.1921 — Совнарком РСФСР под председательством В. И. Ленина принял Постановление об основных направлениях развития народного хозяйства Карельской трудовой коммуны.
• Октябрь 1921 — Начало белофинской интервенции на территории Карелии.
• 18.12.1921 — Образован Карело-Мурманский военно-революционный комитет — высший орган власти на территории Карелии, Мурманской губернии и прифронтовых участков Архангельской и Олонецкой губерний. Председателем Ревкома назначен Э. А. Гюллинг.
• 1.1.1922 — Образование Карельского Совета профессиональных союзов.
• 1.1.1922 — Начала издаваться газета «Карельская коммуна», орган Карельского обкома ВКП(б)и облисполкома.
• 9.1.—1.2.1922 — Состоялся лыжный поход в тыл белофинским интервентам в район Кимасозера отряда лыжников-курсантов интернациональной военной школы под командованием Тойво Антикайнена.
• 20.1.1922 — Разгром белофиннов в Кимасозере.
• 22.2.1922 — Открылся I Всекарельский земельный съезд в Петрозаводске.
• Февраль 1922 — Завершение операции Красной Армии по ликвидации белофинской интервенции на территории Карелии.
• 15.3.1922 — Открылась I Карельская областная партийная конференция.
• 16.3.1922 — Открылось Петрозаводское отделение государственного банка.
• 26.3.—30.3.1922 — Состоялся I Карельский областной съезд профессиональных союзов.
• Март 1922 — Вышел первый номер журнала «Красная Карелия» (орган Карельского областного комитета партии).
• 2.5.1922 — В Лоухском районе вступили в строй Чупинские горные разработки месторождений кварца и полевого шпата.
• 7.6.1922 — Состоялся первый выпуск Петрозаводского педагогического техникума.
• Июль 1922 — В городе Петрозаводске состоялось торжественное открытие памятника героям Гражданской войны в Карелии 1917—1920 г.г.
• 1.9.1922 — Учреждена прокуратура Карельской трудовой коммуны.
• 1.9.1922 — В Петрозаводске начали работу школы по ликвидации безграмотности.
• 18.9.1922 — Вышел Декрет ВЦИК, по которому Олонецкая губерния была упразднена, в состав КТК включены Пудожский и Повенецкий уезды губернии.
• 1.10.1922 — Введение в КТК русского и финского языков в качестве официальных. (Из резолюции II Карельской областной конференции РКП(б)).
• 1922 — В США в Нью-Йорке открыто «Карельское бюро», главной задачей которого определено оказание экономической содействия Карельской трудовой коммуне.
• 3—5.3.1923 — Вышло постановление Президиума Кароблисполкома о создании радиостанций в Ухте, Реболах, Пудоже.
• 16.3.1923 — На заседании Президиума Областного комитета РКСМ было принято постановление об учреждении детской пионерской организации .
• Март 1923 — По распоряжению Карисполкома была проведена перепись населения городов и посёлков КТК.
• 25.7.1923 — Карельская Трудовая Коммуна преобразована в Автономную Карельскую Социалистическую Советскую Республику (АКССР) (Постановление ВЦИК и СНК СССР № 51 от 25 июля 1923 г.)

Секретари Карельского обкома РКП(б)

• Данилов, Иван Алексеевич — ответственный секретарь Карело-олонецкого обкома РКП(б) (1920 год, август — 1921 год, ноябрь)
• Куджиев, Василий Михайлович — ответственный секретарь Карельского обкома РКП(б) (1921 год, ноябрь — 1922 год, март)
• Ярвисало, Иоган Андреевич — ответственный секретарь Карельского обкома ВКП(б) (1922 год, март — 1929 год, май)

См. также

• История Карелии

Литература

• [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=022003&id=7510&cType=1 Отчёт Областных учреждений Карельской Трудовой Коммуны СНК и СТО на 1 октября 1921 года. — Петрозаводск, 1922] (электронная копия книги)
• Максимов В. А. Советская Карелия, 1917—1987: Цифры и факты. — Петрозаводск, 1987. — 271 с.
• История Карелии с древнейших времён до наших дней / Науч. ред. Н. А. Кораблёв, В. Г. Макуров, Ю. А. Савватеев, М. И. Шумилов — Петрозаводск: Периодика, 2001. — 944 с.: ил. ISBN 5-88170-049-X

Ссылки

• [elibrary.karelia.ru/rare.shtml?section_id=5 История государственности Карелии]

Отрывок, характеризующий Карельская трудовая коммуна

Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.