Карельский вал

Каре́льский вал, также ВТ-линия (фин. VT-linja, Vammelsuun-Taipaleen Linja) — комплекс оборонительных сооружений на Карельском перешейке, построенный финнами в 1942—1944 годах. Линия шла от Ваммелсуу (ныне Серово) через Куутерселькя (ныне Лебяжье) и Кивеннапа (ныне Первомайское) вдоль реки Бурной до Тайпале (ныне Соловьёво). Пересекала железную дорогу Санкт-Петербург — Выборг возле Сахакюля (ныне Мухино, платформа 63-й километр), а железную дорогу Санкт-Петербург — Хийтола в районе нынешней платформы 69-й километр.

Оборона Карельского вала была прорвана советскими войсками в ходе Выборгско-Петрозаводской операции в районе посёлка Куутерселькя (ныне Лебяжье Выборгского района Ленинградской области) за трое суток 12-15 июня 1944 года.

В 2014 году на месте бывших укреплений финской оборонительной линии ВТ в районе посёлка Лебяжье состоялось торжественное открытие исторического района «Куутерселькя 1944», представляющий собой музей под открытым небом.

Строительство

Оборонительная линия ВТ строилась финнами через весь Карельский перешеек в течение трёх лет, в 1942—1944 годах. Название ВТ происходит от названий конечных населённых пунктов: Ваммелсуу — Тайпале (ныне Серово и Соловьёво, соответственно). От Ваммелсуу линия шла через Куутерселькя (ныне Лебяжье) и Кивеннапа (ныне Первомайское) вдоль реки Бурной и до Тайпале. Пересекала железную дорогу Санкт-Петербург — Выборг возле Сахакюля (ныне Мухино, платформа 63-й километр), а железную дорогу Санкт-Петербург — Хийтола в районе нынешней платформы 69-й километр. Однако полностью завершить оборонительное строительство на Карельском перешейке к июню 1944 года финнам не удалось.

Линия была оборудована траншеями, дотами и противотанковыми надолбами.

В июне 1944 года линия ВТ находилась во второй полосе финской обороны, первая полоса обороны проходила по линии фронта, установившейся осенью 1941 года на расстоянии 20-30 километров.

Штурм

Для проведения операции на Карельском перешейке Ставка ВГК значительно усилила Ленинградский фронт (командующий — генерал армии, с 18 июня 1944 маршал Л. А. Говоров). С учётом мощи обороны финских войск, фронту были переданы две артиллерийские дивизии прорыва, пушечная артиллерийская бригада, 5 дивизионов артиллерии особой мощности (калибра 280 и 305 мм), две танковые бригады, 7 полков самоходной артиллерии, стрелковый корпус и 2 стрелковые дивизии. Кроме того, на Карельский перешеек была передислоцирована 21-я армия (генерал-полковник Д. Н. Гусев). Помимо 21-й армии, которой отводилась основная роль, в наступлении предстояло участвовать также 23-й армии (командующий генерал-лейтенант А. И. Черепанов, с 03.07.1944 г. — генерал-лейтенант В. И. Швецов). Кроме того, для развития возможного успеха значительные силы были сосредоточены в резерве фронта. Содействовать наступлению должны были силы Балтийского флота (командующий — адмирал В. Ф. Трибуц) и Ладожской военной флотилии (командующий — контр-адмирал В. С. Чероков), а поддержку с воздуха осуществлять 13-я воздушная армия (командующий — генерал-лейтенант авиации С. Д. Рыбальченко).

Всего на Карельском перешейке было сосредоточено 260000 солдат и офицеров (по другим данным 188800 человек), около 7500 орудий и 630 танков. Советские войска имели значительное превосходство над противником: по пехоте — в 1,5−2 раза, а по боевой технике в 3-7 раз.

Советским войскам на Карельском перешейке противостояли основные силы финской армии, которые занимали глубокоэшелонированную и хорошо подготовленную систему обороны «Карельский вал», состоявший из нескольких полос укреплений от Финского залива до и вдоль Вуоксинской водной системы.

На Карельском перешейке находились части 3-го (командующий — генерал-лейтенант Я. Сииласвуо) и 4-го (командующий — генерал Т. Лаатикайнен) армейских корпусов, а также резерв прямого подчинения верховному командующему маршалу К. Г. Маннергейму — всего около 70000 человек, около 1000 орудий и минометов, а также примерно 100 танков и САУ. Линию ВТ занимали 3-я, 18-я дивизии и кавалерийская бригада. В оперативном резерве в районе Выборга находилась танковая дивизия генерала Р. Лагуса.

В течение 9-11 июня 1944 года советские войска прорвали первую полосу обороны и к 12 июня вышли к Карельскому валу. Утром 14 июня части 21-й армии, после массированной артподготовки и авиационного удара, начали операцию по прорыву второй линии обороны противника. Соединения 109-го стрелкового корпуса, наступающего вдоль Выборгской железной дороги, в результате ожесточённого многочасового боя при поддержке 1-й Краснознаменной танковой бригады овладели мощным узлом обороны Кутерселькя, а затем — опорным пунктом Мустамяки. Однако полностью прорвать вторую линию обороны противника не удалось. Финские войска оказывали ожесточенное сопротивление и неоднократно переходили в контратаки. Так, в районе Куутерселькя финские войска силами нескольких пехотных батальонов при поддержке самоходных орудий StuG III ночью перешли в контратаку и, захватив врасплох, сумели уничтожить значительное количество советских танков. Части 72-й стрелковой дивизии сумели задержать продвижение противника, и вскоре под напором советских войск финны были вынуждены отступить на исходные позиции, потеряв убитыми около 100 человек, а также 5 самоходок. По финским данным, силами батальона штурмовых орудий было уничтожено либо повреждено 13 советских танков (см. подробнее Контрудар под Куутерселькя).

Весь день части 108-го стрелкового корпуса вели ожесточенный бой, действуя вдоль Приморского шоссе и железной дороги, ведущей к Выборгу. К концу дня частям корпуса при поддержке танковых и самоходно-артиллерийских полков удалось овладеть мощнейшим узлом сопротивления посёлком Мятсякюля и тем самым прорвать вторую полосу обороны противника. В образовавшийся прорыв командование армии ввело 110-й стрелковый корпус из второго эшелона. Этот манёвр поставил под угрозу окружения финские войска, которые продолжали сопротивление в районе юго-западнее Ванхасаха. Финские войска, потеряв надежду удержать вторую линию обороны, начали отступление к третьей линии.

Одновременно развивалось наступление 23-й армии, части которой 14-15 июня полностью преодолели первую полосу обороны противника, вышли к второй полосе и на некоторых участках прорвали её. Особенно ожесточенные бои с переменным успехом развернулись в районе Сийранмяки, где 4-я финская пехотная дивизия противостояла частям 98-го и 115-го стрелковых корпусов.

В течение 15—18 июня стрелковые корпуса 21-й армии, преследуя отступающего противника, продвинулись вперёд на 40-45 километров и вышли к третьей линии обороны противника. Таким образом, финская линия обороны Карельский вал была прорвана за трое суток. В результате всей Выборгской операции финские войска были окончательно отброшены от Ленинграда. Финские войска потерпели тяжёлое поражение.

Современное состояние

Все сооружения оборонительной линии были сильно разрушены в ходе боёв июня 1944 года, поэтому не сохранились. В послевоенные годы местность заросла лесом, а потом частично была застроена дачными участками и садоводческими хозяйствами. На отдельных участках бывшей линии обороны всё ещё заметна сохранившаяся система траншей, надолбов и шарообразных бетонных укрытий, а также находятся многочисленные следы боёв: винтовочные, автоматные и артиллерийские гильзы, пулемётные ленты.

Внешние изображения
	[ic.pics.livejournal.com/karhu1977/15479798/246513/246513_original.jpg Фрагмент финской оборонительной линии ВТ с современной мемориальной зоной].

12 июня 2014 года в районе посёлка Лебяжье (бывшее финское село Куутерселькя) состоялось торжественное открытие исторического района «Куутерселькя 1944», который представляет собой музей под открытым небом. Над проектом по созданию мемориальной зоны работали представители поискового отряда «Озёрный» совместно с волонтёрами мемориально-исторического района и администрация Рощинского поселения. В мемориальной зоне вырыты и укреплены траншеи, имитирующие укрепления финской оборонительной линии, установлены информационные стенды с описанием проходивших здесь боях (вся информация представлена на русском и на финском языках), насыпаны дорожки. На территории мемориальной зоны находится место гибели танкового экипажа Т-60 1-й Краснознамённой танковой бригады лейтенанта Н. А. Фатеева и старшего сержанта Ю. Л. Харитонского, рядом с которым у шоссе установлен памятный знак. На церемонии открытия памятного знака присутствовали родственники Ю. Л. Харитонского. Также в мемориальной зоне установлен стенд с историей финского медбрата Сетти Херманни Маннинена, который погиб в этих местах в июне 1944 года, а в 2010-х годах его тело было найдено и опознано.

• Trenches of VT Line.jpg

  Остатки траншей на бывшей оборонительной линии ВТ (Карельский вал) в районе посёлка Лебяжье

• Remains of VT Line bunker.jpg

  Разрушенное сферическое убежище на 9 человек

• Kuuterselkä 1944 memorial zone.jpg

  Исторический район «Куутерселькя 1944» на финской оборонительной линии ВТ (Карельский вал)

• Fragments of barbed wire in the Kuuterselkä 1944 memorial zone.jpg

  Фрагменты колючей проволоки, исторический район «Куутерселькя 1944»

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятный знак рядом с местом гибели экипажа Н. А. Фатеева и Ю. Л. Харитонского

См. также

• VKT-линия
• Линия Маннергейма

Литература

• [www.aroundspb.ru/istoria_lvo.html История ордена Ленина Ленинградского военного округа] / под ред. А.И. Грибкова. — М.: Воениздат, 1974.
• Евгений Балашов, Илья Шереметьев. Линия ВТ. Финская оборонительная позиция на Карельском перешейке 1942-1944. — СПб.: ООО «Издательство «Карелико», 2014. — 208 с. — 300 экз. — ISBN 978-5-904261-14-6.
• Маннергейм К. Г. Мемуары / Пер с финского П. Куйиала (часть 1), Б. Злобин (часть II). — М.: Вагриус, 1999.
• Мощанский И.Б. Штурм "Карельского вала". Выборгско-Петрозаводская стратегическая наступательная операция 10 июня - 9 августа 1944 года. — М.: Военная летопись, 2005. — 64 с.
• Шигин Г.А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери / Под ред. Н. Л. Волковского. — СПб.: Полигон, 2004. — ISBN 5-17-024092-9.

Ссылки

• [www.nortfort.ru/vtline/ Карельский вал]
• [tankfront.ru/finland/tv_finland/07.html Бои на Карельском перешейке в июне - июле 1944 г.]. Танковый фронт. Проверено 14 июня 2014.

Отрывок, характеризующий Карельский вал

– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.