Чапек, Карел
Поделись знанием:
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
(перенаправлено с «Карел Чапек»)
| Карел Чапек | |
| Karel Čapek | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
| Жанр: | |
| Подпись: |
|
| [lib.ru/SOCFANT/CHAPEK/ Произведения на сайте Lib.ru] | |
Ка́рел Ча́пек (чеш. Karel Čapek; 9 января 1890 года, Мале-Сватонёвице, — 25 декабря 1938 года, Прага) — один из самых известных чешских писателей XX века, прозаик и драматург, фантаст.
Автор знаменитых пьес «Средство Макропулоса» (Věc Makropulos, 1922), «Мать» (Matka, 1938), «R.U.R.» (Rossumovi Univerzální Roboti, 1920), романов «Фабрика абсолюта» (Továrna na absolutno, 1922), «Кракатит» (Krakatit, 1922), «Гордубал» (Hordubal, 1933), «Метеор» (Povětroň, 1934), «Обыкновенная жизнь» (Obyčejný život, 1934; последние три образуют т. н. «философскую трилогию»), «Война с саламандрами» (Válka s mloky, 1936), «Первая спасательная» (První parta, 1937), «Жизнь и творчество композитора Фолтына» (Život a dílo skladatele Foltýna, 1939, не закончен), а также множества рассказов, эссе, фельетонов, сказок, очерков и путевых заметок. Переводчик современной французской поэзии.
Содержание
Биография
Карел Чапек родился 9 января 1890 года в Мале-Сватонёвице близ Трутнова, Австро-Венгрия (ныне Чешская Республика), в семье врача Антонина Чапека (1855-1929); он стал третьим и последним ребёнком в семье. Это был курортный городок, в котором также была развита горная промышленность. Здесь отец Карела работал врачом при курортах и горных рудниках. Его мать Божена Чапкова (1866-1924) собирала словацкий фольклор. Старший брат Чапек, Йозеф (1887-1945) — художник и писатель. Старшая сестра Чапкова, Гелена (1886-1961) — литератор, мемуаристка.
В июле того же года семья переехала в город Упице, где Антонин Чапек открыл собственную практику. Упице был быстро расширяющимся городком ремесленников; Чапеки жили в окружении сапожников, кузнецов и каменщиков, часто посещали дедушку и бабушку Карела, которые были фермерами. Детские воспоминания отразились на творчестве Чапека: он часто изображал в своих произведениях обычных, заурядных людей.
Чапек начал писать в возрасте четырнадцати лет. Его ранние произведения, такие как «Простые мотивы», «Истории фей» публиковались в местной газете Nedele. В 1908—1913 годах писал в соавторстве с братом Йозефом. Позже эти рассказы вошли в сборники «Сад Краконоша» (1918) и «Сияющие глубины» (1916). Будучи студентом он принимал активное участие в издании литературного альманаха (Almanac 1914). Одновременно Чапек интересуется живописью, в особенности кубизмом. Брат познакомил его со многими представителями чешского модернизма, Карел проникся их идеями и посвятил ряд статей модернизму в живописи.
Учился в гимназии в Градец-Кралове (1901—1905), затем переехал в Брно к сестре, где прожил два года. Отсюда он переехал в Прагу, где продолжил учёбу. В 1915 году получил степень бакалавра в Карловом университете, защитив диссертацию на тему «Объективный метод в эстетике применительно к изобразительному искусству» Также занимался философией в университетах в Берлине и Париже.
По состоянию здоровья не был призван в армию и короткое время работал гувернером в семье графа Лажански. Осенью 1917 стал работать журналистом и критиком в газете Národní listy («Национальная газета»), с 1921 до своей смерти работал журналистом и культурным и политическим редактором в газете Lidové noviny («Народная газета»). В 1921—1923 был драматургом пражского «Театра на Виноградах» (Divadlo na Vinohradech). Писательница и актриса этого же театра, Ольга Шайнпфлюгова, с 1920 была его знакомой и близким другом (заключили брак в 1935).
Активно занимался литературой с 1916 года (сборник рассказов «Сияющие глубины», написан в соавторстве с братом Йозефом). Очень разные по характеру прозаические произведения демонстрируют блестящее владение искусством реалистического описания, тонкий юмор и дар художественного предвидения (типичный пример — антиутопии «Фабрика абсолюта», «Кракатит» и «Война с саламандрами»). Ещё при жизни он получил широкое признание как в Чехословакии, так и за её пределами: был номинантом Нобелевской премии по литературе 1936 года, основателем и первым председателем Чехословацкого Пен-клуба (в 1925—1933), членом Комитета Лиги Наций по литературе и искусству (с 1931); в 1935 выдвигался на должность президента Международного Пен-Клуба Г. Уэллсом, его тогдашним президентом (отказался от поста по причине болезни). Помимо литературы и журналистики снискал известность как фотограф-любитель (его книга фотографий «Дашенька, или Жизнь щенка» была самой публикуемой в межвоенной Чехословакии).
Чапек, убеждённый антифашист, слабое здоровье которого было подорвано событиями 1938 года (Мюнхенский сговор), скончался от двустороннего воспаления лёгких 25 декабря 1938 г., полученного в результате работ по ликвидации наводнения незадолго до полной немецкой оккупации Чехословакии.
Перед этим он оказался фактически в полной политической и личной изоляции, после того как отказался покинуть страну после отставки и эмиграции её тогдашнего президента Эдварда Бенеша. Похоронен на мемориальном кладбище в Вышеграде. После смерти за писателем приходило Гестапо. Его архив был спрятан вдовой, Ольгой Шайнпфлюговой, в саду усадьбы Стрж в селе Стара-Гуть (у городка Добржиш, в 35 км к югу от Праги), где писатель провел последние три года жизни, и обнаружен после войны.
Творчество Чапека, который был личным другом и многолетним собеседником Т. Г. Масарика, пропагандировал многие его идеи (книги «Разговоры с Т. Г. Масариком» и «Молчание с Т. Г. Масариком») и не проявлял особых симпатий к социализму (известная статья «Почему я не коммунист»), в коммунистической Чехословакии первое время было под запретом, но с 1950—1960-х годов вновь стало активно издаваться и изучаться.
Брат Карла Чапка Йозеф (умер от тифа в немецком концлагере Берген-Бельзен) является изобретателем слова «робот». Карел же ввёл в действие пьесы «R.U.R.» искусственно созданных людей и назвал их «лаборами», от латинского слова labor («работа»). Но это название не понравилось автору, и, посовещавшись с братом-художником, оформлявшим декорации спектакля, он решил назвать этих искусственных людей словацким словом, имеющим такое же значение (по-чешски «работа» — práce, а robota означает «каторга», «тяжёлая работа», «барщина»).
В отличие от многочисленных писателей-фантастов, использовавших затем слово «робот» для обозначения человекоподобных неживых механизмов, Карел Чапек назвал этим словом не машины, а живых людей из плоти и крови, только созданных на специальной фабрике.
Библиография
Сольные издания на русском языке
- ВУР. Верстандовы универсальные работари. Л.: Государственное издательство, 1924 г. Серия: Новости иностранной литературы
- RUR. Прага: Пламя, 1924
- Кракатит. М.-Л.: Госиздат, 1926.
- Старая веселая Англия. М.-Л.: ГИЗ, 1927
- Рассказы. М.: Жургаз, 1936. Библиотека "Огонёк"
- Гордубал. М: Гослитиздат, 1937 г.
- Война с саламандрами. М.: Жургаз, 1938
- Война с саламандрами (отрывки). М.: Правда, 1939. Библиотека "Огонёк".
- Мать. М.: Гослитиздат, 1939.
- Дело о попугае. М: Крокодил, 1945 г. Серия: Библиотека "Крокодила".
- Избранные произведения. М: Гослитиздат, 1947 г.
- Избранное . М.: Гослитиздат, 1950 г.
- Как это делается. М.: Гослитиздат, 1952.
- Рассказы. Очерки. Пьесы . М.: Государственное издательство художественной литературы СССР, 1954 г.
- Как это делается . Киев: Державне видавництво художньоi лiтератури, 1955 г.
- Сказки и веселые истории . М.: Детгиз, 1957 г.
- Сочинения в пяти томах. Том 1. Рассказы и очерки . М.: Художественная литература, 1958 г.
- Сочинения в пяти томах. Том 2. Очерки. Путевые заметки . М.:Художественная литература, 1958 г.
- Сочинения в пяти томах. Том 3. Пьесы . М.: Художественная литература, 1958 г.
- Сочинения в пяти томах. Том 4. Кракатит. Гордубал. Метеор . М.: Художественная литература, 1959 г.
- Сочинения в пяти томах. Том 5. Война с саламандрами. Первая спасательная . М.: Художественная литература, 1959 г.
- Пьесы . М.: Искусство, 1959 г. Серия: Библиотека драматурга
- Как это делается . Петрозаводск: Государственное издательство Карельской АССР, 1960 г.
- Война с саламандрами . М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960 г. Серия: Зарубежный роман XX века
- Год садовода . М.: Гослитиздат, 1961 г.
- Сказки и веселые истории. М.: Детгиз, 1963 г.
- R. U. R. Средство Макропулоса. Война с саламандрами. Фантастические рассказы . М.: Мир, 1966 г.
- Фабрика Абсолюта. Белая болезнь . М.: Молодая гвардия, 1967 г. Серия: Библиотека современной фантастики. Том 11.
- Как это делается. Год садовода . М.: Художественная литература, 1967 г. Серия: Народная библиотека
- Об искусстве . Л.: Искусство, 1969 г.
- Сказки и веселые истории . М.: Детская литература, 1969 г.
- Обыкновенная жизнь. Жизнь и творчество композитора Фолтына . М.: Художественная литература, 1970 г.
- Рассказы из одного кармана. Рассказы из другого кармана . Прага: Лидове Накладательстви, 1974 г.
- Собрание сочинений в семи томах. Том 1. Рассказы . М.: Художественная литература, 1974 г.
- Избранное . Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1974 г.
- Собрание сочинений в семи томах. Том 2 . М.: Художественная литература, 1975 г.
- Собрание сочинений в семи томах. Том 3 . М.: Художественная литература, 1975 г.
- Собрание сочинений в семи томах. Том 4 . М.: Художественная литература, 1976 г.
- Собрание сочинений в семи томах. Том 5 . М.: Художественная литература, 1976 г.
- Война с саламандрами. Мать. Рассказы. Юморески . М.: Художественная литература, 1976 г. Серия: Библиотека всемирной литературы
- Собрание сочинений в семи томах. Том 6 . М.: Художественная литература, 1977 г.
- Собрание сочинений в семи томах. Том 7 . М.: Художественная литература, 1977 г.
- Рассказы из одного кармана. Рассказы из другого кармана. Прага: Лидове накладателстви, 1977.
- Война с саламандрами. Рассказы . М.: Художественная литература, 1980 г. Серия: Классики и современники
- Рассказы из одного кармана. Рассказы из другого кармана. Прага: Лидове накладателстви, 1981.
- Война с саламандрами . М.: Правда, 1981 г.
- Рассказы . М.: Правда, 1982 г.
- Избранное. Рассказы. Очерки. Афоризмы . Мн.: Издательство БГУ им. В. И. Ленина, 1982 г.
- Война с саламандрами . М.: Правда, 1983 г.
- Рассказы . Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1984 г.
- Война с саламандрами. Кракатит . Кемерово: Кемеровское книжное издательство, 1984 г.
- Война с саламандрами. М.: Книга, 1985 г.
- Рассказы . М.: Художественная литература, 1985 г. Серия: Классики и современники
- Сказки и веселые истории. М.: Детская литература, 1985.
- Гордубал . М.: Правда, 1986 г. Серия: Библиотека зарубежной классики
- Война с саламандрами. Рассказы . Мн.: Народная асвета, 1986 г.
- Сатирический детектив. Сказки . М.: Правда, 1987 г. Серия: Мир приключений
- Война с саламандрами . Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1987 г.
- Кракатит. Алма-Ата: Наука КазССР, 1987
- Путешествия . М.: Художественная литература, 1988 г.
- Рассказы. Очерки. Юморески . М.: Правда, 1988 г.
- Война с саламандрами. Кишинев: Лит. артистикэ, 1988
- Рассказы из одного кармана. Рассказы из другого кармана . Прага: Лидове Накладательстви, 1989 г.
- Похождения брачного афериста . Мурманск: Мурманское книжное издательство, 1992 г. ISBN 5-85510-147-9
- Маленькие рассказы . Новосибирск: Новосибирская областная научная библиотека, 1998 г.
- Рассказы из одного кармана . Новосибирск: Новосибирская областная научная библиотека, 1998 г.
- Рассказы из другого кармана . Новосибирск: Новосибирская областная научная библиотека, 1998 г.
- Пьесы . М.: Гудьял-Пресс, 1999 г. Серия: Театр. ISBN 5-8026-0028-4
- Война с саламандрами. Рассказы, апокрифы. Сказки и побасенки . М.: Гудьял-Пресс, 1999 г. Серия: Гранд Либрис. ISBN 5-8026-0025-X
- Беседы с Т. Г. Масариком . М.: МИК, 2000 г. ISBN 5-7745-0898-6
- Похищенный кактус . М.: Олма-Пресс, 2001 г. Серия: Имена. Классика. ISBN 5-224-01622-3
- 208 избранных страниц . М.: Вагриус, 2001 г. Серия: Золотая серия юмора. ISBN 5-264-00385-8
- Война с саламандрами . М.: Эксмо-Пресс, 2001 г. Серия: Зарубежная классика. XX век. ISBN 5-04-008698-9
- Избранное . М.: Терра-Книжный клуб, 2003 г. Серия: Сокровища мировой литературы. ISBN 5-275-00876-7
- Война с саламандрами . М.: АСТ, 2003 г. Серия: Библиотека приключений. ISBN 5-17-014405-9
- Рассказы северных ветров, или По пабам и паркам . М.: Флюид / FreeFly, 2004 г. Серия: Очарованные странники. ISBN 5-98358-028-0
- Собрание сочинений в 3 томах. Том 1. Фабрика Абсолюта. Война с саламандрами . М.: Терра - Книжный клуб, 2004 г. ISBN 5-275-01020-6, ISBN 5-275-01021-4
- Собрание сочинений в 3 томах. Том 2. Пьесы . М.: Терра - Книжный клуб, 2004 г. ISBN 5-275-01022-2, ISBN 5-275-01021-4
- Собрание сочинений в 3 томах. Том 3. Очерки, мемуары и публицистика . М.: Терра - Книжный клуб, 2004 г. ISBN 5-275-01023-0, ISBN 5-275-01021-4
- Письма из будущего . М.: Глобус, 2005 г. ISBN 5-98255-003-5
- О падении нравов . М.: Эксмо, 2007 г. Серия: Зарубежная классика. ISBN 978-5-699-20659-9
- Собачья сказка . М.: АСТ, Астрель, АСТ Москва, 2008 г. Серия: Любимое чтение. ISBN 978-5-17-054871-2, ISBN 978-5-271-20615-3, ISBN 978-5-9713-9340-5
- Собачья сказка . М.: АСТ, АСТ Москва, 2008 г. Серия: Внеклассное чтение. ISBN 978-5-17-054834-7, ISBN 978-5-271-20614-6, ISBN 978-5-9713-9339-9
- Война с саламандрами . М.: Эксмо, 2008 г. Серия: Зарубежная классика. ISBN 978-5-699-32199-5
- Сказки . М.: ОГИ, 2009 г. Серия: Дети ОГИ. Книжки на вырост. ISBN 978-5-94282-553-9
- Романы. Рассказы . М.: Эксмо, 2009 г. Серия: Библиотека Всемирной Литературы. ISBN 978-5-699-32925-0
Аудиокниги
- Война с саламандрами . М.: Abooks, 2004 г.
- Как это делается. Газета. Фильм. Пьеса . М.: Студия АРДИС, 2005 г. Серия: Антология юмора и сатиры
- Война с саламандрами . М.: 1С-Паблишинг, 2005 г.
- Как ставится пьеса. Дашенька, или История щенячьей жизни . М.: 1С-Паблишинг, Мелодия, 2006 г.
- Рассказы из карманов . М.: Союз, 2008 г. Серия: Союз классика
- Полицейские байки . М.: Гостелерадиофонд, Бизнессофт, ИДДК, 2008 г. Серия: Audiobook. ISBN DISC-457
- Большая докторская и другие сказки . М.: Гостелерадиофонд, Бизнессофт, ИДДК, 2008 г. Серия: Audiobook. ISBN DISC-2447
- Философская трилогия. Книга 1. Гордубал . М.: Клуб любителей аудиокниг, 2010 г. Серия: Клуб любителей аудиокниг. ISBN 978-5-91929-013-1
- Сказки Карела Чапека . М.: Студия АРДИС, 2010 г. Серия: Детская аудиокнига
- Про Пёсика и Кошечку . М.: ИДДК, 2010 г. Серия: Audiobook
- Год садовода . М.: Клуб любителей аудиокниг, ДВД Классика, 2010 г. Серия: Клуб любителей аудиокниг. ISBN 978-5-91929-009-4
- Философская трилогия. Книга 2. Метеор . М.: Клуб любителей аудиокниг, 2011 г. Серия: Клуб любителей аудиокниг. ISBN 978-5-91929-014-8
- Философская трилогия. Книга 3. Обыкновенная жизнь . М.: Клуб любителей аудиокниг, 2011 г. Серия: Клуб любителей аудиокниг. ISBN 978-5-91929-015-5
Проза (романы, сборники эссе, фельетонов и рассказов - прижизненные издания)
- Zářivé hlubiny (1916)
- Boží muka (1917)
- Krakonošova zahrada (1918)
- Kritika slov (1920)
- Trapné povídky (1921)
- Továrna na absolutno (1922) / Фабрика Абсолюта
- Krakatit (1922) / Кракатит
- O nejbližších věcech (1925)
- Skandální aféra Josefa Holouška (1927)
- Povídky z jedné kapsy, Povídky z druhé kapsy (1929) / Рассказы из одного кармана. Рассказы из другого кармана
- Zahradníkův rok (1929) / Год садовода
- Marsyas čili na okraj literatury (1931)
- Kniha apokryfů (1932)
- O věcech obecných čili
- Zoon politikon (1932)
- Hordubal (1933) / Гордубал
- Povětroň (1934)
- Obyčejný život (1934)/ Обыкновенная жизнь
- Válka s mloky (1936) / Война с саламандрами
- První parta (1937)
- Život a dílo skladatele Foltýna (1939) / Жизнь и творчество композитора Фолтына
Драматургия
- Lásky hra osudná (1910)
- Loupežník (1920) / Разбойник
- R.U.R. (1920) / Р.У.Р.
- Ze života hmyzu (1921) / Из жизни насекомых
- Věc Makropulos (1922) / Средство Макропулоса
- Adam stvořitel (1927)
- Bílá nemoc (1937) / Белая болезнь
- Matka (1938) / Мать
Заметки о путешествиях
- Italské listy (1923)
- Anglické listy (1924)
- Výlet do Španěl (1930)
- Obrázky z Holandska (1932)
- Cesta na sever (1936)
Книги для детей
- Devatero pohádek a ještě jedna od Josefa Čapka jako přívažek (1932)
- Dášeňka čili život štěněte (1933)
- Měl jsem psa a kočku (1939)
- Pudlenka (издано в 1970)
Полититика
- Hovory s T. G. Masarykem (1928–1935) / Беседы с Т.Г.Масариком
Посмертные издания (письма, сборники, проза)
- Měl jsem psa a kočku – 1939
- Kalendář – 1940
- O lidech – 1940
- Vzrušené tance – 1946
- Bajky a podpovídky – 1946
- Sedm rozhlásků K. Č. – 1946
- Ratolest a vavřín – 1947
- Obrázky z domova – 1953
- Věci kolem nás – 1954
- Sloupkový ambit – 1957
- Poznámky o tvorbě – 1959
- Na břehu dnů – 1966
- Čtení o T.G.Masarykovi-1969
- Místo pro Jonathana! – 1970
- Listy Olze – 1971
- Drobty pod stolem doby – 1975
- Skandální aféra Josefa Holouška, Podivuhodné sny redaktora Koubka – 1977
- Listy Anielce – 1978
- Dopisy ze zásuvky – 1980
- Filmová libreta – 1988
- Pseudonymní a anonymní tvorba Karla Čapka v týdeníku Nebojsa /1918–1920/ – 2000
- Vojáku Vladimíre... – 2009
Экранизации
По сценариям, рассказам, сказкам, пьесам и романам Карела Чапека сняты фильмы:
- Золотой ключик (Zlatý klíček), 1922, Чехословакия, реж. Ярослав Квапил; фильм считается потерянным.
- Разбойник (Loupežník). 1931, Чехословакия, реж. Йозеф Кодичек.
- Гордубалово (или «Семья Гордубалов») (Hordubalové), 1937, Чехословакия, реж. Мартин Фрич; по роману «Гордубал».
- Белая болезнь (Bílá nemoc), 1937, Чехословакия, реж. Гуго Гаас.
- R.U.R., 1938, Великобритания, реж. Ян Бусселл; телевизионная короткометражка.
- Робот-девушка № 1 (Robot-Girl Nr. 1), 1938, Австрия, реж. Йозеф Медеотти-Богац; по пьесе «R.U.R.».
- Из жизни насекомых (The Insect Play), 1939, Великая Британия, реж. Стивен Томас; телефильм.
- Рассказы Чапека (Čapkovy povídky), 1947, Чехословакия, реж. Мартин Фрич; по «Рассказам из одного кармана» и «Рассказам из другого кармана».
- R.U.R., 1948, Великобритания, реж. Ян Бусселл; телефильм.
- Кракатит (Krakatit), 1948, Чехословакия, реж. Отакар Вавра.
- R.U.R., 1953, США; 22-я серия из телевизионного 73-серийного сериала "Broadway Television Theatre" (Бродвейский Телевизионный театр).
- История одного письма (Historia pewnego listu), 1957, Польша, реж. Леонард Пулхни; анимационная короткометражка.
- Тайна почерка (Tajemství písma), 1958, Чехословакия, реж. Богуслав Мусил; студенческая короткометражка.
- О вещах сверхъестественных (O věcech nadpřirozených), 1958, Чехословакия, реж-ры: Йиржи Крейчик, Ярослав Мах, Милош Маковец; по рассказам «Глория» (или «Ореол»), «Тайна почерка» и «Судебный случай».
- Собачья сказка (Psí pohádka), 1959, Чехословакия, реж. Эдуард Гофман; анимационная короткометражка.
- Первая спасательная (První parta), 1959, Чехословакия, реж. Отакар Вавра.
- Из жизни насекомых (The Insect Play), 1960, Великобритания, реж. Хал Бьортен; 25 серия из 181-серийного телепроекта "BBC Sunday-Night Play".
- Поэт (Runoilija), 1962, Финляндия, реж. Саккары Юркка; телевизионная короткометражка - серия из 16-серийного телесериала "Pakinateatteri" ( "Театральные разговоры»).
- Докторская сказка (Doktorská pohádka), 1963, Чехословакия, реж. Эдуард Гофман; анимационная короткометражка.
- Поэт (De dichter), 1964, Голландия; телевизионная короткометражка.
- Чинтамани и аферист (Čintamani & podvodník), 1964, Чехословакия, реж. Йиржи Крейчик; по рассказам «Чинтамани и птицы» (или «Редкий ковёр») и «Похождения брачного афериста».
- Разбойничья сказка (Loupeznická pohádka), 1964, Чехословакия, реж. Эдуард Гофман; анимационная короткометражка.
- Почтарская сказка (Postácká pohádka), 1964, Чехословакия, реж. Эдуард Гофман; анимационная короткометражка.
- Большая кошачья сказка, 1965, СССР / Россия, реж. Давид Карасик; телефильм.
- Это нас не касается (Det angår ikke oss). 1965, Норвегия, реж. Роннауг Альтен; телефильм.
- Справедливость для Сельвина (Spravedlnost pro Selvina), 1968, Чехословакия, реж. Йиржи Вайс; телефильм по рассказу «Дело Сельвина».
- Человек, который умел летать (Людина, що вміла літати), 1968, СССР / Украина, реж. Евгений Сивоконь; анимационная короткометражка.
- Покушение на убийство (Ein Mordanschlag), 1971, ФРГ, реж. Карл Петер Вильц; телефильм.
- История грабителя (Eine Räubergeschichte), 1971, ФРГ, реж. Валдемар Кюри; телефильм.
- Бродяжья сказка (Tulácká pohádka), 1972, Чехословакия, реж. Эдуард Гофман; анимационная короткометражка.
- Из жизни насекомых (Ze zivota hmyzu), 1973, Чехословакия, реж. Ян Матейовски; телефильм.
- Покушение на убийство (Pokus o vrazdu), 1973, Чехословакия, реж. Иржи Сиквенс.
- Сказка водяного (Vodnická pohádka), 1973, Чехословакия, реж. Эдуард Гофман; анимационная короткометражка.
- Рекорд (რეკორდი), 1973, СССР / Грузия, реж. Гурам Патарая.
- Как кошечка и собачка мыли пол* (Як песик і кошеня мили підлогу), 1977, СССР / Украина, реж. Алла Грачёва; анимационная короткометражка.
- Всё та же старая история (La misma vieja historia), 1977, Мексика, реж. Марибель Варгас; документальная короткометражка.
- Почтарская сказка, 1978, СССР / Россия, реж-ры Майя Бузинова и Иосиф Доукша; анимационная короткометражка.
- Средство Макропулоса, 1978, СССР / Россия, реж. Майя Маркова; телефильм.
- Гордубал (Hordubal), 1979, Чехословакия, реж. Ярослав Балик.
- Большая полицейская сказка (Velká policejní pohádka), 1979, Чехословакия, реж. Сватава Симонова; телевизионная короткометражка.
- Дашенька (Dášeňka), 1979, Чехословакия, реж. Бржетислав Пояр; 7-серийная анимационная короткометражка.
- Разбойничья сказка (Loupežnická pohádka), 1980, Чехословакия, реж. Либуше Коутна; телевизионная короткометражка.
- Тёмное солнце (Temné slunce), 1980, Чехословакия, реж. Отакар Вавра; по роману «Кракатит».
- Почтарская сказка (Postácká pohádka), 1981, Чехословакия, реж. Либуше Коутна; телевизионная короткометражка.
- Застенчивые рассказы (Plaché příběhy), 1982, Чехословакия, реж-ры: Доброслав Зборник, Зденек Флидр, Томас Тинтера; по рассказам «Рекорд», «Покушение на убийство» и «Голубая хризантема».
- Докторская сказка (Doktorská pohádka), 1982, Чехословакия, реж. Либуше Коутна; телевизионная короткометражка.
- Большая кошачья сказка (Velká kočičí pohádka), 1983, Чехословакия, реж. Либуше Коутна; телевизионная короткометражка.
- Рецепт её молодости, 1983, СССР / Россия, реж. Евгений Гинзбург; фильм-мюзикл по пьесе «Средство Макропулоса».
- О принцессе Сулейманской (O princezne Solimánské), 1984, Чехословакия, реж. Либуше Коутна; телевизионная короткометражка.
- Поэт (Básník), 1987, Чехословакия, реж. Ладислав Рихман; телевизионная короткометражка.
- Смерть барона Гандары (Smrt barona Gandary), 1990, Чехословакия, реж. Павел Хаса; телевизионная короткометражка.
- Исповедь дон Хуана (Zpověď Dona Juana), 1991, Чехословакия, реж. Ярослав Дудек; телевизионная короткометражка.
- Большая полицейская сказка, 1991, СССР / Россия, реж. Лидия Сурикова; телевизионная анимационная короткометражка.
- Головокружение (Závrať), 1991, Чехословакия, реж. Павел Хаса; телевизионная короткометражка.
- Украденный кактус (Ukradený kaktus), 1991, Чехословакия, реж. Павел Хаса; телевизионная короткометражка.
- Ромео и Джульетта (Romeo a Julie), 1991, Чехословакия, реж. Ярослав Дудек; телевизионная короткометражка.
- Происшествия с паном Яником (Případy pana Janíka), 1991, Чехословакия, реж. Иржи Ванисек; телевизионная короткометражка.
- Любви игра роковая (A szerelem végzetes játéka), 1993, Венгрия, Словакия; телефильм.
- Тюрьма (В'язниця), 1994, Украина, реж. О Абдуллаева; по рассказам К. Чапека и К. Вернелеса.
- Лотрандо и Зобеида (или «Разбойник и принцесса») (Lotrando a Zubejda), 1997, Болгария, Чешская республика, Франция, реж. Карел Смычек; по «Второй разбойничьей сказке» и «Большой докторской сказке».
- Алилот Давид (Alilot David), 1998, Израиль, реж-ры Йосси Мадмони и Давид Офек; телесериал по библейским рассказам из книги «Апокрифы».
- В замке (Na zámku), 2000, Чешская республика, реж. Иржи Страх; телефильм.
- Святая ночь (Svatá noc), 2001, Чешская республика, реж. Йиржи Крейчик; телевизионная короткометражка.
- Роковые деньги (Osudové peníze), 2010, Чешская республика, реж. Йиржи Крейчик; телефильм.
- Карманы Чапека (Čapkovy kapsy), 2010, 2011, Чешская республика, реж-ры: Войтичек Моравец, Марин Копп, Зденек Дурдил, Яна Боршкова, Даниэль Марак, Ян Мика мл., Йозеф Тука, Розалия Когоутова, Ян Вейнар, Слободанка Радун, Ян Тешитель, Ян Храмоста; телесериал из 12 короткометражек по «Рассказам из одного кармана» и «Рассказам из другого кармана».
- R.U.R.: Genesis, 2013, США, реж. Джеймс Кервин; телефильм по пьесе «R.U.R.». _______________________________________________________
* В титрах украинского анимационного фильма «Как кошечка и собачка мыли пол» ошибочно указано: «По сказке Карела Чапека». В действительности автором этой сказки является Йозеф Чапек, брат Карела Чапека. По этому произведению снят также чешский анимационный короткометражный фильм, где имя автора сказки указано правильно.
Музыка
- По пьесе Карела Чапека «Средство Макропулоса» чешский композитор Леош Яначек сочинил одноимённую оперу, премьера которой состоялась 18 декабря 1926 года в Национальном театре в городе Брно.
- В кинофильме «Разбойник» (чеш.) (1931, реж. Йозеф Кодичек (чеш.)) звучат песни композитора Отакара Еремиаша на стихи Карела Чапека.
- Композитор Георгий Гаранян сочинил музыку к фильму-мюзиклу "Рецепт её молодости" режиссёра Евгения Гинзбурга по сценарию Александра Адабашьяна по мотивам пьесы Карела Чапека "Средство Макропулоса"; премьера ленты состоялась 10 октября 1983.
- Композитор Владимир Баскин сочинил музыку к мюзиклу "Секрет её молодости" (либретто и стихи Константина Рубинского) по мотивам пьесы К. Чапека "Средство Макропулоса", поставленному под руководством режиссёра Сусанны Цирюк на сцене Иркутского музыкального театра имени Н.М. Загурского; премьера состоялась 6 апреля 2015.
См. также
Напишите отзыв о статье "Чапек, Карел"
Примечания
Литература
- Ivan Klíma. [books.google.ru/books?id=l4i09o0QkCgC&dq=Karel+%C4%8Capek&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Karel Čapek: Life and Work]. — Catbird Press, 2002. — 259 с. — ISBN 0945774532.
- B. R. Bradbrook. [books.google.ru/books?id=Lb0JxWflryIC&dq=Karel+%C4%8Capek:+In+Pursuit+of+Truth,+Tolerance+and+Trust&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Karel Čapek: In Pursuit of Truth, Tolerance, and Trust]. — Sussex Academic Press, 1998. — 257 с. — ISBN 9781898723851.
- Карел Чапек. Карел Чапек — фантаст и сатирик (С. Никольский) // [vsemirniysledopyt.ru/b/137713/read#t39 Библиотека современной фантастики. Том 11. Карел Чапек]. — М.: Молодая гвардия, 1967. — С. 251-271. — 272 с.
- Карел Чапек. О. Малевич. Послесловие // Сатирический детектив. Сказки. — М.: Правда, 1987. — С. 421-424. — 432 с.
- О. Малевич. Реальность утопии. Научная фантастика в чешской литературе 20-30-х годов (предисловие) // Война с саламандрами. Дом в тысячу этажей. — М.: Радуга, 1986. — С. 5-16. — 368 с.
Ссылки
|
Чапек, Карел в Викицитатнике? |
|---|
- [www.karelcapek.com/ Англоязычный сайт, посвящённый Чапеку]
- [capek.misto.cz/english/index.html Karel Čapek]
- [allskazki.ru/autor/chapek/ Сказки Карела Чапека]
- Карел Чапек на «Викиливре»
- [lib.ru/SOCFANT/CHAPEK/ Чапек, Карел] в библиотеке Максима Мошкова
- [www.gutenberg.org/author/Čapek+Karel Работы Karel Capek] в проекте «Гутенберг»
Отрывок, характеризующий Чапек, Карел
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Краловеградецком крае
- Умершие в Праге
- Писатели по алфавиту
- Карел Чапек
- Писатели Чехии
- Писатели Чехословакии
- Чешские писатели
- Драматурги Чехии
- Писатели-фантасты Чехии
- Писатели-фантасты Чехословакии
- Переводчики Чехии
- Переводчики поэзии на чешский язык
- Сатирики
- Сказочники
- Члены ПЕН-клуба
- Выпускники Карлова университета
- Умершие от пневмонии
- Похороненные на Вышеградском кладбище
- Кавалеры ордена Томаша Гаррига Масарика
