Карем, Морис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Морис Карем
фр. Maurice Carême
Место рождения:

Вавр (Бельгия)

Род деятельности:

поэт

Годы творчества:

1912—1977

Направление:

детская литература

Жанр:

поэзия

Язык произведений:

французский

Морис Каре́м (фр. Maurice Carême; 12 мая 1899, Вавр — 13 января 1978, Андерлехт) — бельгийский франкоязычный поэт.





Биография

Морис Карем родился 12 мая 1899 в Вавре, в семье художника и бакалейщицы. У него было две сестры (одна умерла в возрасте до одного дня) и два брата (один из них умер в восемь месяцев). Он провел своё детство и юность в Вавре. В 15 лет он написал свои первые стихи, вдохновленные другом детства, Бертой Детри (Bertha Detry). Он никогда не перестает писать. Яркий студент, он получает стипендию и поступает в «Ecole Normale». Несмотря на то, что Морис рос в скромных условиях, его детство было очень счастливым, что и отразилось на его произведениях[1]. В 1918 году он был назначен преподавателем в Андерлехте. Он оставил Вавр и поселился в пригороде Брюсселя. * В 1919 году он основал литературный журнал «Наша Молодёжь» («Nos Jeunes»), переименованный в 1920 году в «Независимый Журнал» («La Revue indépendante»). Морис Карем сначала сотрудничает с журналом «Anthologie de Georges Linze», затем вступает в «La Revue sincère» (1922).

В 1933 году он построил дом под названием «Белый дом» («La Maison blanche») в Андерлехте, авеню Нелли Мельба, который сейчас является музеем Мориса Карема. Он умер 13 января 1978 в возрасте 78 лет.

Изображен на бельгийской почтовой марке 1986 года.

Творчество

Карем – один из крупнейших франкоязычных поэтов XX века, автор 60 поэтических сборников. В 1972 году в Париже он был провозглашен «королём поэтов», а его стихи переведены более чем на 100 языков мира.

Основным направлением творчества Карема были детские стихи, а сборник «Сказок для Каприны» Карем посвятил своей жене Андрэ Горбон.[2]

По мнению Михаила Яснова, одного из переводчиков поэзии Карема на русский язык, Карем

уже при жизни стал классиком детской поэзии. Можно сказать, что все детские поэты современной Франции так или иначе с ним связаны, — многие с ним дружили, многие у него учились. Четверть века преподавал он в младших классах своей родной Бельгии. И хотя ещё в 1926 году получил первую литературную премию, но только в разгар второй мировой войны решил целиком посвятить себя литературе. Он полагал, что юный читатель должен узнать и полюбить много добрых, светлых и весёлых стихов, - тогда и в жизни он будет добрым и светлым человеком. Стихи Карема — а у него вышел не один десяток сборников — известны сейчас повсюду. Это стихи лирические и забавные, стихи, обращенные к Богу и к простому ребёнку, стихи радостные и печальные… Их включают в учебники и хрестоматии, изучают в школах и читают дома, потому что в поэзии Карема сосредоточен целый мир детства[3].

В то же время и стихи Карема, предназначенные взрослой читательской аудитории, отличаются (за исключением ранних экспериментов, в которых чувствуется влияние сюрреализма и футуризма) простотой, ясностью и философской глубиной. Как отмечал Морис Ваксмахер, автор статьи о Кареме в Большой советской энциклопедии,

Картины родной природы, философские раздумья, антивоенные мотивы, стихи о любви — таков круг основных тем Карема. <...> В некоторых стихах несомненна связь с народной песней и балладой. Для Карема характерно жизнерадостное видение мира[4].

Кроме Михаила Яснова, творчество Мориса Карема на русский язык переводили В. Берестов, А. Тимонина, М. Ваксмахер, Л. Зиман и С. Нестеров. Стихотворение Мориса Карема "Хромой король", являющееся, пожалуй, самым известным в России, поскольку на него ещё в 1965 году Александром Дуловым была написана популярная песня, перевел Михаил Кудинов.

Издания на русском языке

  • В сборнике: Стихи бельгийских поэтов, М., 1959
  • В сборнике: Из современной бельгийской поэзии, М., 1965
  • Стихи для детей, М., 1967
  • Карем М. Слоны / пер. с фр. В. Берестов. — Детская литература, 1980. — (Для маленьких).
  • Карем М. Творение шестого дня и другие истории. — Центр «Нарния», 2007. — (Сундук сказок). — 3000 экз. — ISBN 978-5-901975-54-1.
  • Карем М. Сказки для Каприны = Contes pour Caprine. — Розовый жираф, 2009. — 132 с. — 7000 экз. — ISBN 978-5-903497-21-8.
  • Карем М. Кошки-мышки. — Розовый жираф, 2010. — 64 с. — 7000 экз. — ISBN 978-5-903497-24-9.
  • Карем М. Стихотворения. — Текст, 2011. — 317 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-7516-0937-5.

Напишите отзыв о статье "Карем, Морис"

Примечания

  1. Тимонина А. П. [elibrary.ru/item.asp?id=11671248 Мир детей и мир взрослых в поэзии Мориса Карема]
  2. [www.vilka.by/author/rus/12/karem/ Морис Карем]
  3. [www.epampa.narod.ru/yasnov/murav1.html М. Яснов. Урок муравьеведения] — СПб.: Оникс 21 век, 2002.
  4. Карем, Морис — статья из Большой советской энциклопедии. М. Н. Ваксмахер.

Литература

  • Зиман Л. Я. Зарубежная литература для детей и юношества. — М.: Русская школьная библиотечная ассоциация, 2007. — 288 с. — (Профессиональная библиотека школьного библиотекаря). — ISBN 978-5-902300-71-7.

Ссылки

  • Тимонина А. П. [elibrary.ru/item.asp?id=11671248 Мир детей и мир взрослых в поэзии Мориса Карема]
  • Александр Дулов [www.youtube.com/watch?v=l9a83Hbhsgc&feature=player_embedded поёт песню «Хромой Король» на стихи Мориса Карема] (видео)

Отрывок, характеризующий Карем, Морис

– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.