Демирчян, Карен Серобович

Карен Демирчян Կարեն Դեմիրճյան<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Национального Собрания Армении
11 июня — 27 октября 1999
Предшественник:	Хосров Арутюнян
Преемник:	Армен Хачатрян
Первый Секретарь ЦК КП Армении
27 ноября 1974 — 21 мая 1988
Предшественник:	Антон Ервандович Кочинян
Преемник:	Сурен Гургенович Арутюнян
Рождение:	17 апреля 1932(1932-04-17) Ереван, Армянская ССР, ЗСФСР, СССР
Смерть:	27 октября 1999(1999-10-27) (67 лет) Ереван, Армения
Дети:	сын: Степан
Партия:	КПСС
Образование:	Ереванский политехнический институт
Профессия:	инженер-механик
Награды:

Каре́н Демирчя́н (арм. Կարեն Սերոբի Դեմիրճյան; 17 апреля 1932, Ереван — 27 октября 1999, там же) — советский и армянский партийный и государственный деятель.

В 1998 году создал и возглавил Народную партию Армении, которая в составе избирательного блока «Единство» победила на парламентских выборах в июне 1999 года, после чего был избран председателем Национального собрания Армении.

Биография

1949—1954 — Ереванский политехнический институт. Инженер-механик. 1954—1955 — инженер-конструктор в Ленинградском научно-исследовательском институте.

1955—1966 — работал на Ереванском электротехническом заводе от мастера до директора.

С 1966 — секретарь, затем первый секретарь Ереванского горкома КП Армении.

1972—1974 — секретарь, а в 1974—1988 — 1-й Секретарь ЦК КП Армянской ССР.

1988—1991 — Высшая партийная школа при ЦК КПСС. Был депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР 10-11 созывов (1979—1989) от Армянской ССР, Верховного совета Армянской ССР. Член ЦК КПСС (1976—1989).

В 1988 году, когда началось «Карабахское движение» в Армении, ЦК КПСС решил освободить Карена Демирчяна от должности, ссылаясь на «плохое здоровье». После провозглашения независимости Армянской республики Демирчян в 1991—1999 годах был генеральным директором и председателем совета ЗАО «Армэлектромашина» — одного из крупнейших заводов Армении.

1998 — был кандидатом в президенты Армении.

С апреля 1999 — председатель блока «Единство».

30 мая 1999 — избран депутатом парламента, а с 10 июня 1999 — спикер парламента Армении. Председатель-учредитель Народной партии.

27 октября 1999 года во время террористического акта в здании парламента Армении были убиты Карен Демирчян (председатель парламента Армении) и Вазген Саркисян (премьер-министр Армении).

Похоронен в пантеоне парка им. Комитаса.

Награды

• Награждён двумя орденами Ленина, тремя орденами Трудового Красного Знамени (1966, 1971) и орденом Октябрьской Революции (1976), медалями «За отличие в охране государственной границы СССР», «В память 1500-летия Киева».
• 27 декабря 1999 — указом президента Армении за выдающиеся заслуги перед родиной посмертно удостоен высшего звания «Национальный Герой Армении».

Ссылки

• [www.parliament.am/archive/deputies.php?sel=details&ID=310&lang=arm Биография]  (арм.)

Отрывок, характеризующий Демирчян, Карен Серобович

Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.