Кариджет, Алоис

Алоис Кариджет
Alois Carigiet
Дата рождения:	30 августа 1902(1902-08-30)
Место рождения:	Трун (Граубюнден), Швейцария
Дата смерти:	1 августа 1985(1985-08-01) (82 года)
Место смерти:	Трун (Граубюнден), Швейцария
Премии:	премия имени Х. К. Андерсена

Алоис Кариджет (нем. Alois Carigiet, 30 августа 1902 — 1 августа 1985) — швейцарский художник и иллюстратор книг, первый лауреат премии Х. К. Андерсена для иллюстраторов детских книг, театральный сценограф и художник по костюмам, писатель.

Биография

Алоис Кариджет был седьмым из одиннадцати детей Алоиса Кариджета и Барбары Марии Кариджет, урожденной Ломбризер. Алоис родился в маленьком городке Трун, кантон Граубюнден и до 9 лет жил там на семейной ферме. В семье Кариджет говорили на романшском — местном диалекте ретороманского языка. В 1911 году из-за экономических трудностей семья Кариджет переехала в столицу кантона Кур, где Алоис-старший нашёл работу. Кур был более крупным городом, чем Трун, и переезд произвёл гнетущее впечатление на 9-летнего Алоиса, который привык жить на лоне природы, в сельской тиши. Впоследствии он упоминал в своих мемуарах жизнь в Куре как «мрачную квартиру на первом этаже в узком переулке города».

В Куре Алоис окончил кантональную гимназию и в 1918 году поступил на обучение к художнику Мартину Рату, у которого учился рисованию и декоративно-прикладному искусству. Во время учёбы Кариджет уделял массу свободного времени рисованию сельских и городских сцен, сельскохозяйственных и домашних животных, детальных прорисовок голов и клювов птиц, а также с многочисленных карикатур на своих родственников и знакомых. Многие его рисунки выставлялись в краеведческом музее Кура. Алоис закончил учёбу в 1923 году, с высшими баллами по всем предметам.

С 1923 года А.Кариджет начал работать в качестве стажёра в рекламном агентстве Maкса Даланга в Цюрихе. Выиграв несколько конкурсов и заработав авторитет в кругах художников-дизайнеров, в 1927 году Алоис открыл в Цюрихе собственное художественное ателье со штатом шесть человек, которое регулярно получало большой объём заказов. Ателье Кариджета изготавливало многочисленные праздничные украшения, коммерческие и политические рекламные плакаты, учебные плакаты для школ, иллюстрации и карикатуры для печатных СМИ, в том числе для журналов Schweizer Spiegel и SBB-Revue. Особый успех Кариджету принесло изготовление диорамы для швейцарского павильона на Всемирной выставке 1937 года в Париже, а также разработка дизайна плакатов для швейцарской национальной выставки «Ланди», проходившей в Цюрихе в 1939 году.

В начале 1930-х годов Кариджет посетил Париж, Мюнхен, Вену и Зальцбург, где познакомился с представителями популярного в то время художественного течения Новая вещественность, это нашло отражение в двух его картинах 1935 года «Красный дом на Монмартре» (акварель) и «Дом и сад в Асконе» (картина маслом на картоне). Также на молодого художника оказал воздействие и современный ему экспрессионизм. Например, на плакатах для ежегодной национальной сельскохозяйственной ярмарки в Швейцарии в 1946 и 1952 годах Кариджет изобразил красных лошадей и зелёных коров, что получило признание художественных критиков и недоумение со стороны фермеров, на которое он ответил, что корова была зелёной потому что ела траву. Наряду с экспрессионистскими, работы Кариджета 1930-х годов отражали повседневные мотивы жизни кантона Граубюнден, а иногда и Цюриха, а также впечатления от поездок во Францию, Испанию и Лапландию.

А.Кариджет всегда проявлял живой интерес к театру, и с конца 1920-х годов занимался разработкой сценических костюмов. Художественный критик из Цюриха Рудольфа Якоб Велти привлёк Кариджета в качестве сценографа и художника по костюмам для постановки в городском театре Цюриха оперетты Ж.Оффенбаха Прекрасная Елена (оперетта), после чего Кариджет разработал дизайн ещё для трёх постановок в этом театре. В 1934 году Кариджет был одним из организаторов кабаре «Корнишон» — сатирической программы ​​в ресторане «Zum Hirschen» в Цюрихе, которая стала одной из самых известных немецкоязычных сатирических программ во время нацистского режима в Германии и просуществовала до 1951 года. В числе артистов этого кабаре был младший брат Алоиса — Царли. А.Кариджет разработал логотип кабаре — ухмыляющийся корнишон с носом-морковкой, а с 1935 по 1946 годы разрабатывал гротескные костюмы, а также дизайн реквизита для десяти программ кабаре, включая богато украшенную шарманку, которую использовал в своих выступлениях Царли.

В мае 1939 года, А.Кариджет проводил отпуск в окрестностях родного Труна и во время прогулки обнаружил на одной из горных террас в коммуне Оберзаксен селение Платенга, где, по его собственным словам, «ощутил чувство давно потерянного рая». После этого Кариджет оставил свой бизнес в Цюрихе и с октября 1939 года поселился в Платенге в домике без электричества и водопровода. Остаток жизни Алоис пожелал посвятить искусству — ежедневно по нескольку часов проводил в горах с биноклем и писал эскизы будущих картин.

В 1943 году Алоис Кариджет женился на Берте Каролине Мюллер (1911—1980), которая в то время изучала искусствоведение в Галле. После рождения первой дочери в 1944 году, семья Кариджет приобрела участок земли недалеко от часовни в Платенге, а в 1945 году Алоис разработал проект их нового дома, который был построен в 1946 году и получил название «Im Sunnefang». В 1947 году у Алоиса и Берты в новом доме родилась вторая дочь. Чтобы дать дочерям достойное образование, семья Кариджет в 1950 году переехала в Цюрих, где Алоис снова занялся дизайном, а также продолжил писать картины.

В 1960 году А.Кариджет купил в Труне, где прошло его детство, дом, который назвал «Flutginas» («Папоротники»), и прожил в нём до своей кончины. В своей речи в Цюрихе в 1962 году, Кариджет охарактеризовал свои картины, как «искусство повествования» в век абстракции, и назвал художника Жоржа Руо «величайшим из всех», в качестве вдохновителя своего художественного подхода.

Умер в Труне 1 августа 1985 года.

Иллюстрирование детских книг

В 1940 году писательница Селина Шёнц попросила Алоиса нарисовать иллюстрации к её книге «Звонкий Урсли» (нем. Schellen-Ursli, ромш. Uorsin). После нескольких лет колебаний Кариджет согласился. Чтобы проникнуться атмосферой книг Шёнц, он провёл несколько недель, изучая планировку и архитектуру деревни Гуарды в Энгадине — родины писательницы, которая стала прообразом места жительства главного героя её книги. В октябре 1945 года книга Шёнц с иллюстрациями Кариджета, наконец, была издана на немецком языке, а в 1950 вышел перевод на английский. Сюжет книги — история мальчика из горной деревни, который поставил перед собой цель во что бы то ни стало добыть из высокогорной избушки пастуха самый большой коровий колокольчик в деревне, чтобы встать во главе традиционного шествия на празднике прощания с зимой. Книга Шёнц была переведена на десять языков, включая японский и африкаанс, суммарный тираж её изданий в мире составил примерно 1,7 миллиона экземпляров.

После оглушительного успеха первой книги об Урсли, Шёнц написала ряд сиквелов к ней, в общей сложности вышло 6 книг с иллюстрациями Кариджета, включая такие как Flurina (Flurina und das Wildvögelein. Schellen-Ursli’s Schwester) в 1952 (англ. Florina and the Wild Bird) и La naivera (Der grosse Schnee) в 1957 (англ. The Snowstorm). В 1960-х годах Кариджет написал книги Zottel, Zick und Zwerg. Eine Geschichte von drei Geissen (1965), Birnbaum, Birke, Berberitze. Eine Geschichte aus den Bündner Bergen (1967) и Maurus und Madleina. Über den Berg in die Stadt (1969), которые собственноручно проиллюстрировал. В 1966 году за книгу Zottel, Zick und Zwerg А.Кариджет был удостоен швейцарской премии детской книги.

Международный совет по детской и юношеской литературе, раз в 2 года присуждающий премию Х. К. Андерсена (часто именуемую «Малой Нобелевской» или «детской Нобелевской премией») авторам лучших книг для детей, принял решение с 1966 года ввести дополнительную номинацию для лучших художников-иллюстраторов детских книг. Первым лауреатом премии Х. К. Андерсена в этой номинации (1966) стал Алоис Кариджет.

Литература

• Beat Stutzer. Carigiet. Die frühen Jahre. — Zürich und München: AS Verlag & Buchkonzept AG, 2002. — ISBN 3-905111-73-X.
• Hansjakob Diggelmann. Alois Carigiet: Leben und Werk. — Von Arx & Schnyder, 1992.

Ссылки

• Изобель Лейбольд-Джонсон. [www.swissinfo.ch/rus/%D0%B4%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%BA%D0%B0_%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D0%B8%D1%81-%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%B6%D0%B5%D1%82--%D0%B2%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%B8%D0%BB%D0%BB%D1%8E%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BE%D1%80--%D0%BD%D0%B5%D0%BF%D1%80%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9-%D0%BC%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B5%D1%80/41638448 Алоис Кариджет: великий иллюстратор, непризнанный мастер]. Проверено 25 сентября 2015.
• [www.carigiet.net The Alois Carigiet Home Page] (англ.). Проверено 25 сентября 2015.

Отрывок, характеризующий Кариджет, Алоис

– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.