Каринтия и Крайна (область гражданского управления)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Область гражданского управления Каринтия и Крайна (нем. CdZ-Gebiet Kärnten und Krain) — югославская территория, находящаяся в период с 1941 по 1945 годы под управлением немецкой гражданской администрации и предназначенная для последующей германизации и присоединения к территории Третьего рейха. Административным центром сначала являлся город Фелдес (Блед), а с 15 ноября 1941 центр был перенесён в Клагенфурт, расположенный в рейхсгау Каринтия.





История

После оккупации Югославии в ходе югославской операции 14 апреля 1941 года северозападные словенские территории Корушка («Словенская Каринтия») и Крайна были переданы под немецкое гражданское управление в подчинение рейхсгау Каринтия, созданному на территории Австрии. После полной германизации планировалось включение Каринтии и Крайны в состав Германской империи в виде части рейхсгау Каринтия. Уже с июня 1941 года в регионе была введена рейхсмарка.

После окончания войны территория снова вернулась в состав Югославии. Сегодня эти земли входят в состав Словении.

Административное деление

С 1 августа 1941 года в регионе вводятся три округа, образующие регион «Верхняя Крайна» (нем. Oberkrain):

Небольшой эксклав с несколькими поселениями (Корушка) управляется непосредственно из рейхсгау Каринтия.

См. также

Напишите отзыв о статье "Каринтия и Крайна (область гражданского управления)"

Ссылки

  • [www.nationalsozialismus.at/buch/016.htm Указ Гитлера о введении немецкой гражданской администрации в занятых областях Словении]  (нем.)
  • territorial.de: [territorial.de/kkrain/cdzkaern.htm Gebiet des Chefs der Zivilverwaltung in den besetzten Gebieten Kärntens und Krains]  (нем.)
  • territorial.de: [territorial.de/kkrain/kkrain45.htm CdZ-Gebiet Besetzte Gebiete Kärntens und Krains, 1. 1. 1945: Kreisgliederung]  (нем.)


Отрывок, характеризующий Каринтия и Крайна (область гражданского управления)

Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.