Карлайл, Джон Гриффин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джон Гриффин Карлайл
John Griffin Carlisle
35-й спикер Палаты представителей США
3 декабря 1883 — 4 марта 1889
Президент: Честер Артур
Гровер Кливленд
Предшественник: Уоррен Кейфер
Преемник: Томас Рид
41-й министр финансов США
7 марта 1893 — 5 марта 1897
Президент: Гровер Кливленд
Предшественник: Чарльз Фостер
Преемник: Лайман Гейдж
Член Палаты представителей от 6-го избирательного округа Кентукки
4 марта 1877 — 4 марта 1889
Предшественник: Томас Джонс
Преемник: Уильям Дикерсон
20-й вице-губернатор Кентукки
13 февраля 1871 — 31 августа 1875
Губернатор: Престон Лесли
Предшественник: Престон Лесли
Преемник: Джон Андервуд
Сенатор от штата Кентукки
4 марта 1890 — 5 марта 1893
Предшественник: Джеймс Бек
Преемник: Джеймс Линдси
 
Рождение: 5 сентября 1834(1834-09-05)
Кентукки
Смерть: 31 июля 1910(1910-07-31) (75 лет)
Нью-Йорк, США
Супруга: Мэри Джейн Карлайл
Партия: Демократическая партия
 
Автограф:

Джон Гриффин Карлайл (англ. John Griffin Carlisle; 5 сентября 1834, Кентукки — 31 июля 1910, Нью-Йорк) — американский юрист, политик и государственный деятель, 35-й спикер Палаты представителей США, 41-й министр финансов США.



Биография

Карлайл родился в большой семье в Кентукки, после окончания школы переехал в Ковингтон, где стал протеже будущего сенатора и губернатора Джона Уайта Стивенсона. Карлайл занимался юридической практикой, стал активным членом Демократической партии, в 1859 году он был избран в палату представителей штата, затем два срока был членом сената штата. С 1871 по 1875 годы Карлайл занимал пост вице-губернатора Кентукки[1].

В 1876 году Карлайл был избран в Палату представителей США от шестого округа Кентукки. Там он стал самым ярым борцом за снижение пошли с целью увеличения экспорта и снижения цен. В 1883 году он был избран спикером Палаты представителей. Перед президентскими выборами 1884 года Карлайл рассматривался как один из возможных кандидатов от Демократической партии, однако ему предпочли Гровера Кливленда. После победы республиканца Бенджамина Гаррисона на президентских выборах 1888 года сторонники Карлайла в Палате представителей оказались в меньшинстве[1].

В 1890 году Карлайл заменил скончавшегося Джеймса Бека в Сенате, где вновь яро выступал против повышения пошлин и в частности голосовал против тарифа Маккинли. Проводимая республиканцами и демократами-протекционистами политика высоких пошлин в итоге оказалась непопулярной и на президентских выборах 1892 года вновь победил Кливленд, причём Карлайл вновь рассматривался как один из вероятных кандидатов. В 1893 году Карлайл был назначен министром финансов в кабинете Кливленда, через несколько недель США потряс крупный финансовый кризис. Действия правительства по разрешению кризиса были малоэффективными, и хотя к 1896 году экономическая ситуация начала исправляться, Демократическая партия понесла серьёзный политический ущерб. Самого Карлайла во время чтения речи о едином золотом стандарте доллара в Ковингтоне забросали тухлыми яйцами. После окончания президентского срока Кливленда в 1897 году закончилась и политическая карьера Карлайла. В последние годы жизни он занимался юридической практикой в Нью-Йорке[1].

Напишите отзыв о статье "Карлайл, Джон Гриффин"

Примечания

  1. 1 2 3 Robert E. Dewhirst. Encyclopedia of the United States Congress. — Facts of File, 2006. — P. 84-86. — ISBN 978-0816050581.

Отрывок, характеризующий Карлайл, Джон Гриффин

«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.