Карлтон, Гай

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гай Карлтон, 1-й барон Дорчестер
англ. Guy Carleton, 1st Baron Dorchester
Дата рождения

3 сентября 1724(1724-09-03)

Место рождения

Страбан, Тирон, Ирландия

Дата смерти

10 ноября 1808(1808-11-10) (84 года)

Место смерти

Мейденхед, Беркшир

Принадлежность

Великобритания Великобритания

Род войск

Британская армия

Годы службы

1742—1796

Звание

Генерал-майор

Командовал

Британские войска в Северной Америке

Сражения/войны

Война за австрийское наследство,
Семилетняя война,
Война за независимость США

Награды и премии

Гай Ка́рлтон, 1-й барон Дорчестер (англ. Guy Carleton; 1724 — 1808) — британский военачальник и колониальный администратор. В его честь назван бывший округ Карлтон, составлявший примерно половину территории современного города Оттава.





Биография

Родился в протестантской семье военного Кристофера Карлтона и Екатерины Болл. Карлтоны поселились в Ирландии ещё в XVII веке. Гай был старшим ребёнком с семье, у него был брат Томас и сестра Коннолли, в замужестве Кроуфорд. В 1738 году Кристофер Карлтон умер. Екатерина Болл вторично вышла замуж за священника Томаса Скилтона.

21 мая 1742 году Карлтон, в чине энсина, поступил в 25-й пехотный полк. В 1745 году получил чин лейтенанта. С 1747 года участвовал в войне за австрийское наследство. Служил в Голландии. В 1751 году переведён в 1-й гвардейский пехотный полк (Гвардейские гренадеры). В 1752 году получил чин капитана. В том же году подполковник Джеймс Вольф рекомендовал его на должность военного наставника для Чарльза Леннокса, 3-го герцога Ричмонда.

Семилетняя война

В начале Семилетней войны Карлстон был направлен в Обсервационную армию герцога Камберлендского в Ганновере. В 1757 году участвовал в неудачном для англичан сражении при Хастенбеке. После подписания Цевенской конвенции вернулся в Англию.

В 1758 году получил чин подполковника и назначен командиром 72-го пехотного полка. В том же году, под началом бригадного генерала Вольфа, который сделал его своим помощником, отправился в Северную Америку. Участвовал в осаде Луисбурга и битве на Авраамовом поле, во время которой был ранен.

В начале 1761 года вместе, со своим полком, вернулся в Европу. В том же году участвовал в осаде Бель-Иля. В 1762 году — в осаде Гаваны, где снова был ранен.

В 1764 году переведён в 93-й пехотный полк.

В Канаде

7 апреля 1766 года назначен лейтенант-губернатором провинции Квебек. 22 сентября прибыл в Квебек и вступил в должность. Во время отсутствия губернатора Джеймса Мюррея, два года, до 12 апреля 1768 года, управлял колонией. Администрация колонии состояла из губернатора, Совета по делам провинции Квебек и Собрания. Губернатор мог наложить вето на любое решение Совета, но в инструкциях из Лондона от Карлтона требовали, чтобы все его действия одобрялись Советом. Так как колониальные чиновники не получали жалованья и жили на доходы от сборов, он решил заменить эту систему единым сбором, доходы от которого поступали бы на регулярное жалованье чиновникам, но его планы не встретили поддержки в Лондоне. Карлтон отказался от сборов в свою пользу, что вызвало недовольство вернувшегося Мюррея.

28 октября 1768 года сменил Мюррея на посту губернатора. В отличие от своего предшественника, Карлтон, несмотря на незнатное происхождение, пользовался значительной политической поддержкой в метрополии: ему покровительствовал герцог Ричмонд, в то время Государственный секретарь по делам Североамериканских колоний, военным наставником которого был Карлтон. Кроме того, он сумел заручиться поддержкой британских торговцев, приняв несколько решений в их пользу. Преобладание французского населения заставило Карлтона покровительствовать «природным» лидерам из «старых» колонистов — помещикам и католическому духовенству. Помогал населению в разных вопросах, благоприятствуя промышленности, меховой торговле и рыболовству. Реформировал систему правосудия, учредив «Суд общих споров».

25 мая 1772 года получил чин генерал-майора.

Видя необходимость пересмотра Королевской декларации 1763 года, Карлтон 9 августа 1770 года оставляет управление колонией на лейтенант-губернатора Эктора Теофила де Крамаэ и отправляется в Лондон. Он, в частности, предлагал вернуть французские законы и обычаи в гражданской сфере, хотя был против создания представительного собрания. Его усилия принесли плоды: 22 июня 1774 года Парламент принял Акт о Квебеке. Вернувшись 18 сентября 1774 года в Квебек, Карлтон столкнулся с массовым недовольством населения колонии деятельностью де Крамаэ.

Акт о Квебеке встретил неоднозначную оценку среди населения колонии. Его одобрили помещики и католическое духовенство. Но британские торговцы и выходцы из Тринадцати колоний осуждали ряд его положений и называли Акт «недемократическим» и «прокатолическим». Многие жители колонии были недовольны восстановлением десятины для католической церкви, системы сеньората и разрешением католикам занимать должности в колониальной администрации. Акт был осуждён и Первым Континентальным конгрессом, который в конце 1774 года отправил в Монреаль обличительные письма. В начале 1775 года агент Бостонского комитета по переписке Джон Браун прибыл в Монреаль и призывал жителей провинции Квебек послать своих делегатов на Второй Континентальный конгресс, который должен был открыться в мае. Карлтон был в курсе действий Конгресса, но репрессий не предпринимал, ограничившись запретом печатать письма Конгресса в газетах колонии.

Война за независимость США

Вести о начале восстания в Тринадцати колониях достигли провинции Квебек ещё в мае 1775 года. Уже 10 мая восставшие захватили форт Тикондерога, на следующий день пал форт Краун-Пойнт, начались нападения на форт Сен-Жан.

Ранее Карлтон отправил два полка в осаждённый Бостон. В Квебеке оставалось только около 800 солдат регулярных войск. Попытка собрать ополчение серьёзных успехов не имела. Индейцы были готовы сражаться на стороне англичан, но Карлтон опасался, что они начнут нападать на местное население: прибывшим из Нью-Йорка ирокезам он разрешал действовать только в окрестностях Квебека.

Всё лето шла подготовка к обороне. В сентябре Континентальная армия вторглась в Квебек. Уже 17 сентября был осаждён форт Сен-Жан. 3 ноября защитники капитулировали. Карлтон был вынужден поспешно оставить Монреаль. 31 декабря он сумел отбить штурм Квебека. Под его руководством оборона города продолжалась до мая 1776 года, когда подошли подкреплении во главе с генерал-майором Бергойном. 8 июня Карлтон нанёс поражение частям Континентальной армии при Труа-Ривьер. В том же месяце награждён орденом Бани.

Под командование Карлтона перешла английская флотилия на реке Ришельё. Кульминацией всей Канадской кампании 11 октября стал бой у острова Валькур на озере Шамплейн между английской и американской флотилиями. Американская флотилия бригадного генерала Арнольда была разбита. Континентальная армия окончательно оставила провинцию Квебек. Но наступление на захваченный американцами форт Тикондерога в 1776 году не состоялось.

Несмотря на военные успехи, Карлтон подвергся критике за недостаток энергии при преследовании американцев. Кроме того, в 1777 году подчинённый ему генерал-майор Бергойн, посланный на соединение с главными силами генерал-лейтенанта Хау, был разбит и капитулировал при Саратоге. 27 июня 1778 года Карлтон оставил пост губернатора и отплыл в Англию.

В 1780 году премьер-министр Норт назначил его членом Комиссии по расследованию государственных финансов.

В мае 1782 года сменил генерал-лейтенанта Клинтона на посту главнокомандующего британскими войсками в Северной Америке. В это время, после капитуляции Йорктауна, активных боевых действий уже не велось. В июле были эвакуированы английские войска и беженцы-лоялисты из Саванны. В декабре — из Чарльстона. В августе 1783 года началась эвакуация из Нью-Йорка 30 тысяч солдат и 29 тысяч беженцев-лоялистов, а также беглых негров-рабов, и их переселение в другие колонии Великобритании, в частности в Новую Шотландию и Квебек. Во время встречи с Вашингтоном Карлтон отказался выдавать беглых негров-рабов, обещая, что их бывшим хозяевам Великобритания выплатит компенсации. Это обещание так и осталось пустым звуком. Эвакуация британских войск завершилась 25 ноября 1783 года. В следующем месяце Карлтон сложил с себя полномочия главнокомандующего и вернулся в Англию.

Снова в Канаде

22 апреля 1786 года Карлтон вновь был назначен губернатором провинции Квебек, а также генерал-губернатором Британской Северной Америки: ему должны подчинятся лейтенант-губернаторы Новой Шотландии, Нью-Брансуика и острова Сент-Джонс. 21 августа он был возведён в пэрское достоинство с титулом барон Дорчестер. 23 октября прибыл в Квебек.

Во время своего второго губернаторства он показал себя менее благосклонным к французам. В частности, он принял меры по содействию поселению бывших американских лоялистов к юго-западу от Монреаля, путём земельной концессии и фригольда, а не по помещичьей системе. Но продолжал поддерживать католическое духовенство, например, позволив определённому числу священников, эмигрировавших во Францию, вернуться в Канаду. Он не занял твёрдой позиции в выборе между французской и английской судебными системами, оставив существовавшую юридическую расплывчатость, которая была причиной недовольства всех сторон.

В 1791 году Парламент принял Конституционный акт, разделявший с 26 декабря провинцию Квебек на Верхнюю (английскую, с центром в Ньюарке) и Нижнюю (французскую, с центром в Квебеке) Канаду. Карлтон не участвовал в разработке этого Акта. 19 августа 1791 года он оставляет управление колонией на лейтенант-губернатора Алуреда Кларка и отправляется в Лондон. С 7 февраля 1792 года — заседает в Палате лордов. 24 сентября 1793 года — возвращается в Квебек.

В феврале 1794 года Карлтон, при встречи с представителями индейских племён, сделал неосторожное заявление о возможной новой войне с США. После американских протестов, министр внутренних дел Дандас рекомендовал ему быть более умеренным в высказываниях. 15 декабря 1796 года Карлтон подаёт в отставку и навсегда покидает Канаду.

После отставки проживал в своих поместьях в графствах Гэмпшир и Беркшир. После смерти был похоронен в церкви Сент-Свитун в деревне Нейтли-Скьёз, графство Гэмпшир.

Биографам с трудом удалось составить чёткое представление о личности Гая Карлтона. Он действительно был очень скрытным и сдержанным: приказал, чтобы после его смерти были уничтожены все его личные документы. Его называли хладнокровным, строгим и держащимся на расстоянии, но при этом честным, справедливым и неподкупным. Его недоверие к учреждению представительной формы правления свидетельствует о сильной тенденции к автократии. Лучшие годы его правления пришлись на режим Акта о Квебеке, который, благодаря принятию французских обычаев и учреждений, позволил выжить и даже увеличиться в числе канадцам французского происхождения. Он также создал модель, которую переняли в других колониях Британской империи, где нужно было примирить разнородное население.

Поддерживал многочисленные контакты с масонами, в его честь названо несколько лож.

Личная жизнь

22 мая 1772 года женился на Марии Говард, дочери Томаса Говарда, 2-го графа Эффингхем, которая была моложе его на 29 лет.

Дети:

См. также

Напишите отзыв о статье "Карлтон, Гай"

Литература

  • Нохрин И.М. [www.academia.edu/6668370/_._._1763-1791_._ Канада: английская или французская? Утверждение британской колониальной администрации в Квебеке и первые попытки урегулирования межэтнических противоречий (1763–1791 гг.)]]. – Челябинск: Энциклопедия, 2013. – 160 с. ISBN 978-5-91274-197-5
  • Browne G. P. [www.biographi.ca/009004-119.01-f.php?&id_nbr=2310 Carleton, Guy, 1er baron Dorchester] // Dictionnaire biographique du Canada en ligne. — University of Toronto et Université Laval. — 2000.
  • Nelson P. D. General Sir Guy Carleton, Lord Dorchester: Soldier-statesman of Early British Canada. — Madison, NJ: Fairleigh Dickinson Univ Press. — 2000. ([books.google.ca/books?id=WkdegDYPwdQC&hl=fr краткое изложение])
Предшественник:
Джеймс Мюррей
Фредерик Халдиманд
Губернатор провинции Квебек
28 октября 1768 — 27 июня 1778
22 апреля 1786 — 26 декабря 1791
Преемник:
Фредерик Халдиманд
должность упразднена
Предшественник:
Генри Клинтон
Главнокомандующий в Северной Америке
май 1782 — декабрь 1783
Преемник:
Джон Кэмпбелл
Предшественник:
должность учреждена
Генерал-губернатор Британской Северной Америки
22 апреля 1786 — 15 декабря 1796
Преемник:
Роберт Прескотт
Предшественник:
должность учреждена
Губернатор Нижней Канады
26 декабря 1791 — 15 декабря 1796
Преемник:
Роберт Прескотт

Отрывок, характеризующий Карлтон, Гай

В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.