Карлштадт, Андреас

Андреас Карлштадт

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Карлштадт (нем. Karlstadt; собственно Андрей Рудольф Боденштайн, Andreas Rudolff-Bodenstein von Karlstadt; ок. 1482, Карлштадт — 24 декабря 1541, Базель) — религиозный писатель, богослов, полемист, проповедник, представитель немецкого протестантизма, выдающийся деятель Реформации, вошедший в историю под прозвищем по родному городу. С 1517 года сподвижник Мартина Лютера, впоследствии его идейный противник.

Жизнь, религиозная деятельность, сочинения

Карлштад происходил из семьи Петера Боденштайна, уроженца небольшого городка Карлштадт на р. Майн, в политическом и церковном отношении зависевшего от расположенного неподалёку Вюрцбурга. Точная дата рождения Карлштадта долгое время была неизвестна, вследствие чего в литературе давались различные предположительные датировки (напр., 1477). В 80-х гг. XX в. был обнаружен памятный листок, выпущенный в Базеле вскоре после смерти Карлштадта, где сообщалось, что он скончался "на пятьдесят пятом году жизни; на основании этого заключают, что он род. в 1486 г.. При рождении Карлштадту было дано имя Андреас Рудольф; прозвище Карлштадт (первоначально фон Карлштадт, т..е «из Карлштадта») он начал использовать в Виттенберге наряду с родовой фамилией; впоследствии оно вытеснило фамилию и именно под ним Карлштадт стал широко известен.

Отец Карлштадт был состоятельным человеком и несколько раз избирался городским бургомистром. По словам Карлштадта, он с детства был воспитан в католическом благочестии. Первые документальные сведения о Карлштадте относятся к концу 1499 года, когда он прибыл в Эрфурт и начал обучение на факультете искусств Эрфуртского университета. В течение нескольких семестров он учился в университете вместе с Лютером, который находился в Эрфурте с 1501 года, однако нет сведений об их общении в это время. Хотя многие преподаватели университета были приверженцами номинализма и via moderna в схоластике, Карлштадт, по-видимому, не проявлял интереса к новым веяниям в схоластической теологии. Царивший в Эрфурте дух гуманизма был ему чужд, и во многом вследствие желания получить более традиционное теологическое образование Карлштадт переехал в Кёльн.

17 июня 1503 года имя Карлштадта было внесено в матрикул Кёльнского университета; он был принят в состав коллегии (бурсы) Монтанум. Вскоре после прибытия Карлштадта в Кёльн ректор университета томист Валентин Энгельхарт инициировал переработку учебной программы коллегиума, направленную на то, чтобы обучение студентов в нём осуществлялось преимущественно по сочинениям Фомы Аквинского (1225—1274) и в русле его философско-богословских взглядов. Каких-либо подробностей о пребывании в Кёльне не известно, однако предполагается. что именно во время обучения в Кёльне Карлштадт стал убеждённым приверженцем томизма.

Схоласт в Виттенберге (1505—1516)

Учился в итальянских университетах, с 1510 года — профессор в Виттенберге, был там каноником и архидиаконом. Сначала противник Лютера, Карлштадт перешёл на его сторону и опубликовал 152 тезиса против схоластиков. Участник эпохального Лейпцигского диспута (1519 года) (Карлштадт и Лютер против Иоганна Экка), во время которого Лютер провозгласил приоритет Библии над решениями Соборов и папскими буллами.

В отсутствие Лютера, когда тот находился в Вартбурге, Карлштадт потребовал более радикальных реформ — выступил за богослужение на немецком языке, за причащение под обоими видами и уничтожение икон и ликвидацию целибата. Справедливости ради необходимо заметить, что в конечном итоге все эти реформы в германской Реформации были воплощены. Первым начал вести богослужения в светской одежде. Требовал запрета использования музыки в церкви (он говорил: «Органы, трубы, флейты — это для театра») — однако эта инициатива не была реализована в Лютеранской церкви. При бездействии властей начал самостоятельно уничтожать изображения в церквях. Под влиянием пророков из Цвиккау, утверждавших, что «Бог прямо говорит сердцу человека», Карлштадт объявил школы и образование препятствием к истинному благочестию. В результате в городе заметно уменьшилось количество школьников и студентов. В 1523 году он оставил профессуру.

После своего возвращения Лютер оспорил наиболее радикальные решения Карлштадта, добился изгнания цвиккауских пророков и лишения Карлштадта постов. В результате Карлштадт перебрался в Орламюнде, где стал пресвитером и обличал Лютера за нерешительность. Так же он вёл активную антикатолическую пропаганду, отказался от любых титулов, требовал, чтобы его называли «брат Андреас», а на жизнь зарабатывал физическим трудом, начал проповедовать полигамию как библейскую норму. В свою очередь Лютер яростно полемизировал с Карлштадтом практически до конца Крестьянской войны.

После войны, вынужденный скрываться, Карлштадт обратился за помощью к Лютеру, который решил помочь старому соратнику. Однако Карлштадту запретили проповедовать и печатать свои труды.

Но в 1527 году, во время спора о евхаристии между Лютером и швейцарцами, Карлштадт снова выступил против Лютера и в 1529 году бежал из Саксонии. В 1532 году, после долгих скитаний, Карлштадт оказался в Швейцарии, где стал приходским священником в Цюрихе и профессором в Базеле. Умер в Базеле в 1541 году от чумы.

Ссылки

• Карлштадт (Боденштейн) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Карлштадт, Андреас

И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.