Карл Великий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл Великий
лат. Carolus Magnus
нем. Karl der Große
фр. Charlemagne
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Монета Карла Великого, изображающая Карла в традиционной римской одежде. Карл, будучи в Риме, был вынужден дважды надевать тогу. Надпись: KAROLVS IMP AVG</td></tr>

Король франков
24 сентября 768 — 28 января 814
Коронация: 28 июля 754, аббатство Сен-Дени
Предшественник: Пипин Короткий
Преемник: Людовик I Благочестивый
Король лангобардов
5 июня 774 — 781
Предшественник: Дезидерий
Преемник: титул исчез
Герцог Баварии
788 — 28 января 814
Предшественник: Тассилон III
Преемник: Лотарь I
Император Запада
25 декабря 800 — 28 января 814
Коронация: 25 декабря 800, собор Святого Петра, Рим, Италия
Предшественник: новый титул
Преемник: Людовик I Благочестивый
 
Вероисповедание: христианство
Рождение: 2 апреля 742/747 или 748
Льеж
Смерть: 28 января 814(0814-01-28)
Ахен
Место погребения: капелла Карла Великого, Ахен, Германия
Род: Каролинги
Отец: Пипин Короткий
Мать: Бертрада Лаонская
Супруга: 1-я: Химильтруда
2-я: Дезидерата
3-я: Хильдегарда из Винцгау
4-я: Фастрада
5-я: Лиутгарда
6-я:Герсвинда Саксонская
наложницы:
1-я: Мальтегарда
2-я: Регина
3-я: Адалинда
Дети: От 1-го брака:
сын: Пипин Горбатый
От 3-го брака:
сыновья: Карл Юный, Пипин, Людовик I Благочестивый, Лотарь
дочери: Аделаида, Ротруда, Берта, Гизела, Хильдегарда
От 4-го брака:
дочери: Тетрада, Гильтруда
От 5-го брака:
дочери: Эмма, Ротильда
От 6-го брака:
дочь: Адальтруда
От наложниц:
От 1-й:
дочь: Ротильда
От 2-й:
сыновья: Дрого, Гуго
От 3-ей:
сын: Теодорик

Карл I Вели́кий (лат. Carolus Magnus или Karolus Magnus, нем. Karl der Große, фр. Charlemagne, 2 апреля 742/747[1] или 748[2] — 28 января 814, Ахенский дворец) — король франков с 768 (в южной части с 771) года, король лангобардов с 774 года, герцог Баварии c 788 года, император Запада с 800 года. Старший сын Пипина Короткого и Бертрады Лаонской. По имени Карла династия Пипинидов получила название Каролингов[3]. Ещё при жизни именовался «Великим».





Содержание

Место и год рождения

Биограф Карла Эйнхард сообщал, что оказался не в состоянии узнать сведения о рождении и детстве Карла, но в другом месте замечает, что он скончался на 72-м году жизни, то есть родиться он должен был в 742 году. В несохранившейся ахенской эпитафии было сказано, что Карл умер на 70-м году жизни, то есть он родился в 744 году. В раннесредневековых «Анналах Петау» под 747 годом сказано: «В этом году родился король Карл»[4]. В ней же под 751 годом сказано о рождении младшего брата Карла Карломана, и эта дата сомнению не подвергается.

Место рождения Карла точно неизвестно. Возможно, это произошло в окрестностях Ахена[5], в Юпиль-сюр-Маасе[6], Ингельхайме[7] или Кьерси[8], но и многие другие города делают на то притязания, не подкрепляемые, однако, достаточными свидетельствами.

Начало правления. Смерть Карломана

Когда Карл был ребёнком, законность династии, узурпировавшей трон Меровингов, оставалась под вопросом. Чтобы обеспечить беспрепятственную передачу власти, 28 июля 754 года Карл вместе с братом Карломаном был помазан на царство в церкви аббатства Сен-Дени папой Стефаном II, а после смерти Пипина Короткого вступил вместе с братом на престол[9]. По разделу с братом отцовского наследства, Карл получил во владение земли в форме обширного полумесяца, идущего от Атлантической Аквитании до Тюрингии, через большую часть Нейстрии и Австразии, через Фризию и Франконию и со всех сторон охватывающие владения брата Карломана. Резиденцией Карла был Нуайон.

Братья не ладили между собой, несмотря на старания матери их сблизить. Многие из окружения Карломана старались рассорить братьев и даже довести дело до войны. Когда в 769 году один из сеньоров с юго-запада по имени Гунольд (возможно, это был сын Вайфара) поднял на восстание западных аквитанцев и басков, Карл был вынужден один отправиться на подавление мятежа, так как Карломан отказался присоединиться к нему со своим войском. Несмотря на это, Карл принудил Гунольда бежать в Гасконь, затем перешёл Гаронну и добился у герцога Лупа II выдачи беглеца.

Опасаясь сговора между Карломаном и королём лангобардов Дезидерием, Карл решил опередить события. Он не только сблизился со своим двоюродным братом, герцогом Баварии Тассилоном, который, храня верность традициям своего рода, стал зятем лангобардского короля, но и сам в 770 году по совету матери женился на дочери Дезидерия Дезидерате, отставив на второй план свою законную жену Химильтруду (которая уже успела родить ему сына Пипина). Конфликт мог разгореться нешуточный, если бы Карломан не умер, причём очень своевременно, в декабре 771 года. Карл привлёк на свою сторону некоторых наиболее близких Карломану деятелей и захватил наследство брата. Его невестка Герберга и племянник Пипин, родившийся в 770 году, нашли убежище у Дезидерия.

Личность и внешность Карла

По свидетельству Эйнхарда, Карл «обладал могучим и крепким телом, высоким ростом, однако не превосходил положенного, ибо известно, что был он семи его собственных ступней в высоту»[10]. Его лицо отличали длинный нос и большие, живые глаза. У него были светлые волосы. Если судить по изображениям Карла на монетах, печатях и миниатюрах IX века, а также бронзовой статуэтке из собора в Меце, он по тогдашней франкской моде носил короткую причёску, брил бороду и имел длинные усы. Голос Карла был необычно высоким для такого внушительного мужчины. С годами король начал страдать от хромоты. Прижизненных портретов Карла не сохранилось, и многие позднейшие художники изображали его согласно своей фантазии, чаще всего в виде почтенного старца с длинными седыми волосами и бородой. Хотя многие принимали описание богатырского телосложения Карла за эпическое преувеличение, эксгумация могилы Карла подтвердила правильность описания: длина скелета составила 192 см.

«Король был очень прост и умерен в своих привычках. В обычные дни наряд его мало отличался от одежды простолюдина. Вина он пил мало и ненавидел пьянство. Обед его в будни состоял всего из четырёх блюд, не считая жаркого, которое сами охотники подавали прямо на вертелах и которое Карл предпочитал всякому другому яству. Во время еды он слушал музыку или чтение. Его занимали подвиги древних, а также сочинение святого Августина „О граде Божием“. После обеда в летнее время он съедал несколько яблок и выпивал ещё один кубок; потом, раздевшись донага, отдыхал два или три часа. Ночью же он спал неспокойно: четыре-пять раз просыпался и даже вставал с постели. Во время утреннего одевания Карл принимал друзей, а также, если было срочное дело, которое без него затруднялись решить, выслушивал тяжущиеся стороны и выносил приговор. В это же время он отдавал распоряжения своим слугам и министрам на весь день. Был он красноречив и с такой легкостью выражал свои мысли, что мог сойти за ритора. Не ограничиваясь родной речью, Карл много трудился над иностранными языками и, между прочим, овладел латынью настолько, что мог изъясняться на ней, как на родном языке; по-гречески более понимал, нежели говорил. Прилежно занимаясь различными науками, он высоко ценил учёных, выказывая им большое уважение. Он сам обучался грамматике, риторике, диалектике и в особенности астрономии, благодаря чему мог искусно вычислять церковные праздники и наблюдать за движением звезд. Пытался он также писать, и с этой целью постоянно держал под подушкой дощечки для письма, дабы в свободное время приучать руку выводить буквы, но труд его, слишком поздно начатый, имел мало успеха. Церковь он во все годы глубоко почитал и свято соблюдал все обряды».[10]

Начало войны с саксами

Вскоре после смерти брата Карл начал войну с саксами. Это была самая продолжительная и ожесточенная война в его царствование. С перерывами, прекращаясь и возобновляясь вновь, она продолжалась тридцать три года, до 804 г., и стоила франкам наибольших потерь, так как саксы были свирепы и преданы своим культам. Граница с ними почти везде проходила по голой равнине, и поэтому была неопределённой. Ежедневно здесь происходили убийства, грабежи и пожары. Раздражённые этим франки, в конце концов, на сейме в Вормсе сочли необходимым начать против соседей войну. В 772 г. Карл в первый раз вторгся в Саксонию, разрушил крепость Эресбург и низверг языческую святыню — идола Ирминсула.

Вторжение в Италию

Затем Карл был отвлечён итальянскими делами. В 771 году Карл развёлся с Дезидератой, отправил её к отцу и женился на внучке герцога алеманнов Готфрида Хильдегарде. В 772 году у Карла родился сын от Хильдегарды, получивший тоже имя Карл. Дезидерий не замедлил принять вызов. С первых же дней 772 года он потребовал от папы Адриана I помазания на царство сына Карломана Пипина и возобновил начатое его предшественниками наступление на Папскую область. Папа обратился за помощью к Карлу. В сентябре 773 года сильная франкская армия направилась к Альпам. Лангобарды закрыли и укрепили перевалы, и Карл решился на обходной маневр. По тайным тропам франкский отряд пробрался к врагу с тыла и, одним своим появлением, произвёл общее замешательство в лангобардском войске и вызвал бегство сына короля Дезидерия, Адельхиза. Есть указание, что папа успел посеять измену, как в войске короля лангобардов, так и в его владениях, и что именно это обстоятельство и было причиной весьма слабого сопротивления. Опасаясь окружения, Дезидерий покинул перевалы и отступил к своей столице Павии, рассчитывая отсидеться за её толстыми стенами; его сын Адельхиз с вдовой и детьми Карломана укрылся в Вероне. Франки с боем преследовали врага, по пути овладев многочисленными городами Ломбардии. Оставив часть сил под Павией, Карл с остальным войском подступил в феврале 774 года к Вероне. После короткой осады город сдался. В нём Карл захватил племянников, которыми так пугал его Дезидерий, и их мать.

Карл — король лангобардов

В апреле 774 года франки подошли к Риму. Папа Адриан I устроил Карлу торжественную встречу. Карл отнёсся к первосвященнику с величайшим почтением: прежде чем подойти к руке Адриана, он поцеловал ступени лестницы храма Святого Петра. Ко многим городам, подаренным папе его отцом, он обещал прибавить новые дарения (это обещание потом не было выполнено). В начале июня, не выдержав тягот осады, Дезидерий вышел из Павии и подчинился победителю. Карл завладел столицей лангобардов и королевским дворцом. Так пало королевство лангобардов, последний король их отведён был пленником во Франкское государство, где его заставили постричься в монахи, а сын его бежал к византийскому императору. Приняв титул лангобардского короля, Карл начал вводить в Италии франкское устройство и соединил Галлию и Италию в одно государство[11].

В 776 году Карл должен был снова прибыть в Италию для усмирения восстания. Получив послание папы Адриана I о том, что герцоги Арехис II Беневентский, Гильдепранд Сполетский и Ротгауд Фриульский вступили в союз с византийцами и намереваются возвести на трон Адельхиза, сына свергнутого Дезидерия, правитель франков быстро собрал войско и двинулся в Италию. Однако обвинения папы в мятеже подтвердились лишь в отношении герцога Фриуля, который, не сумев оказать королю серьёзного сопротивления, погиб в одном из первых же боёв. Уже вскоре восстание лангобардской знати было подавлено, а многие мятежники, лишившиеся земель и имущества, были переселены в другие области Франкского государства[12].

Продолжение войны с саксами

В 775 году во главе большой армии Карл углубился на территорию саксов больше обычного, достиг земли остфалов и дошёл до реки Оккер, взял заложников и оставил сильные гарнизоны в Эресбурге и Сигибурге. Следующей весной под ответным натиском саксов Эресбург пал. После этого Карл изменил тактику, решив создать «укрепленный рубеж» (марку), который должен был предохранять франков от вторжений саксов. В 776 году он, вновь укрепив Эресбург и Сигибург, построил новую крепость Карлсбург и оставил в пограничной зоне священников для обращения язычников-саксов в христианскую веру, которое вначале шло довольно успешно. В 777 году саксы опять были разбиты, и тогда большинство саксонских этелингов признало Карла своим повелителем на собрании в Падерборне.

Ронсевальская битва

В 777 году Карл принял мусульманского губернатора Сарагосы, прибывшего просить его о помощи в борьбе против эмира Кордовы Абд ар-Рахмана. Карл согласился, но в 778 году, оказавшись в Испании во главе огромной армии, он потерпел неудачу под Сарагосой, где его предали вчерашние союзники. Тогда франки двинулись в Васконию, захватили и разрушили христианскую Памплону, что вызвало гнев басков. На обратном пути, в Ронсевале, когда войско двигалось растянутым строем, как к тому вынуждали горные теснины, баски устроили засаду на вершинах скал и напали сверху на отряд, прикрывавший обоз, перебив всех до последнего человека. Рядом с командующим отрядом Роландом пали сенешаль Эггихард и граф двора Ансельм. Эйнхард подчеркивает, что только арьергард обоза франков и те, кто шёл в самом конце отряда, были разбиты. В оригинальной версии Анналов королевства франков, составленной в 788—793 годах, в событиях, относящихся к 770-м годам, вообще нет упоминаний об этом сражении. Сказано лишь то, что «после того как были переданы заложники от Ибн-Аль-Араби, Абутария и многих сарацинов, после разрушения Памплоны, покорения басков и наварров, Карл вернулся на территорию Франкии». В исправленной версии Анналов, составленной вскоре после смерти Карла, также нет упоминания об этой битве. Но имеется новый важный пассаж: «Возвращаясь, [Карл] решил пройти через ущелье Пиренейских гор. Баски, устроив засаду на самом верху того ущелья, привели в большое смятение всё войско [Карла]. И хотя франки превосходили басков, как оружием, так и храбростью, однако превосходство то было побеждено благодаря неровности места и невозможности для франков вести сражение. В той битве многие из приближенных, которых король поставил во главе своего войска, были убиты, обоз был разграблен; враг же, благодаря знанию местности, тотчас рассеялся в разные стороны». Эйнхард же в своей работе (это третье описание Ронсевальской битвы) делает два основных изменения. Он заменяет «всё войско» из переписанной версии Анналов франкского королевства на «тех, кто шёл в самом конце отряда» и перечисляет только трёх из знатных франков, которые пали в битве (Эггихард, Ансельм и Руотланд, то есть Роланд (префект бретонской марки) герой эпоса «Песни о Роланде».). Точная дата сражения — 15 августа — известна благодаря эпитафии Эггихарду, стольнику Карла: «она произошла в восемнадцатый день сентябрьских календ». Спустя двадцать лет при описании тех же событий неизвестный переписчик Анналов вставляет такое сообщение, о котором в ранних текстах нет никакого упоминания. По-видимому, привлечение внимания к этому событию было для него важным. Скорее всего, все подробности взяты им из более поздних текстов. Он говорит, что в бой вступило все франкское войско и утверждает, что было убито множество франкских предводителей. Это была настоящая катастрофа. Поражение повергло в панику готских христиан в Испании, среди которых франкское вторжение породило большие надежды, и многие из них укрылись от исламского господства во Франкском государстве.

Видукинд становится во главе сопротивления саксов

По возвращении Карла ждали и другие неприятности: саксы-вестфалы, объединившись вокруг Видукинда, который в 777 г. не явился в Падерборн, а бежал к датскому королю Зигфриду (Сигифриду), забыли свои клятвы и показное обращение и снова начали войну. В 778 г. перейдя границу у Рейна, они поднялись по правому берегу этой реки до Кобленца, всё выжигая и грабя на своём пути, а затем, нагруженные богатой добычей, почти без препятствий возвратились назад. Лишь один раз франкский отряд догнал саксов у Лейсы и нанёс незначительный урон их арьергарду. В 779 г. Карл вторгся в Саксонию и прошёл почти всю страну, нигде не встречая сопротивления. Вновь, как и прежде, в его лагерь явилось множество саксов, которые дали заложников и клятву в верности. Однако король уже не верил в их миролюбие.

Следующий поход 780 года был подготовлен Карлом более тщательно. Вместе со своей армией и священнослужителями Карлу удалось продвинуться до самой Эльбы — границы между саксами и славянами. К этому времени у Карла уже был стратегический план, сводившиеся, в целом, к покорению всей Саксонии через христианизацию. В этом начинании Карлу очень помог англосакс Виллегад, приступивший к активному насаждению новой веры. Всю Саксонию Карл разделил на административные округа, во главе которых поставил графов. 782 год был вновь посвящён саксонским делам. Для усмирения славян-сорбов, напавших на пограничные земли Саксонии и Тюрингии, Карл направил войско, в состав которого входили и верные Карлу саксы. Но как раз в это время из Дании вернулся Видукинд. Вся страна немедленно восстала, сведя на нет все достижения Карла. Множество франков и саксов, принявших новую веру, было перебито, христианские храмы разрушены. Карл вновь потерпел неудачу, поскольку им не была учтена приверженность саксов к своей собственной вере. Войско, посланное против сорбов, попало в засаду возле Везера и было почти полностью перебито мятежниками в сражении у горы Зюнтель. Одновременно усилилось недовольство нововведениями Карла и во Фризии.

Военные действия в Аквитании

В Аквитании, с 779 года Карл начал расселять королевских вассалов и систематически направлять туда графов из числа франков. А в 781 г. он возвёл Аквитанию в ранг королевства, и посадил на её трон своего нового сына от королевы Хильдегарды, появившегося на свет 3 года назад и получившего меровингское имя Людовик. Аквитания должна была стать обширным плацдармом в борьбе против пиренейских басков и против мусульман Испании. С той же целью он создал графство Тулузу и Септиманию и поставил во главе её в 790 г. своего родственника герцога Гийома. В 790-е годы новым королём Людовиком были предприняты кратковременные походы за Пиренеи, в результате чего появился укреплённый рубеж Испанская марка, состоящий из пограничной области с городами Жироной, Урхелем и Виком.

Карл, невзирая на создание королевства Аквитании, отказался от всякого вмешательства в этом регионе, даже в тех случаях, когда города и целые области (Урхель, Жирона, Сердань) заявляли о желании встать под его покровительство, или когда в 793 г. эмир Кордовы совершил рейд до Нарбонна и поставил в трудное положение герцога Гийома. Франки вновь вернули себе инициативу только в самом конце века (с 799 г. власть франков распространилась на Балеарские острова), а первого успеха добились лишь в 801 г., когда король Аквитании Людовик захватил арабский город Барселону и сделал её сначала центром графства, а затем всей Испанской марки, расширившей свои границы (к 804—810 годам) до Таррагоны и горных плато к северу от Эбро. В 806 г. была подчинена Памплона.

Папа освящает назначение сыновей Карла королями

В 781 году, в те же дни когда Людовик стал королём Аквитании, Карл учредил для четырёхлетнего Карломана, другого своего сына, рождённого ему Хильдегардой, «королевство Италию», и весной 781 г. , по просьбе Карла, папа в Риме освятил это назначение, одновременно с посвящением Людовика. Ребёнок получил по этому случаю королевское имя Пипин, что фактически исключало из наследования его единокровного брата, сына Химильтруды, уже носящего это имя.

Жестокие меры Карла в отношении саксов. Крещение Видукинда

Карл собрал новую армию, явился в Верден, вызвал к себе саксонских старейшин и принудил их выдать 4500 зачинщиков мятежа. Все они в один день были обезглавлены. Видукинд успел бежать. Тогда же был обнародован так называемый «Первый Саксонский капитулярий», который предписывал наказывать смертью всякое отступление от верности королю и всякое нарушение общественного порядка, а также рекомендовал меры по искоренению любых проявлений язычества. В 783 году сражения при Детмольде и на реке Хаза, близ Оснабрюка, принесли победу Карлу Великому. Следующие два года Карл почти не покидал Саксонию. В ходе этой упорной войны он бил саксов в открытых сражениях и в карательных рейдах, брал сотни заложников, которых увозил из страны, уничтожал селения и фермы непокорных. Зима 784−785 года, в отличие от предыдущих зим, являвшихся для Карла временем отдыха; была также проведена им в Саксонии, в Эресбурге, куда он переселился вместе с семьёй. Летом 785 г. франки перешли Везер. Обескровленный многими поражениями Видукинд запросил пощады и завязал с Карлом переговоры в Бернгау. Осенью вожди саксов Видукинд и Аббион явились, наконец, ко двору Карла в Аттиньи, крестились (причём Карл был крестным отцом Видукинда), присягнули в верности и получили из его рук богатые дары. Это был переломный момент в Саксонской войне. В летописи 785 г. было записано, что король франков «подчинил всю Саксонию». После этого сопротивление побежденных стало ослабевать.

Карл подчиняет лангобардские герцогства в Италии

После похода Карла в Италию страна представляла собой, за исключением областей франкских и церковных, ещё две лангобардские области: герцогства Сполето и Беневенто. Первое, правда, скоро подчинилось Каролингам, но Беневенто, защищённый горами Абруццо с севера, мог долее удерживать самостоятельность. Война с Беневенто представлена Эйнхардом крайне упрощенно, причём он всё пытается свести к страху Арехиса перед Карлом. В действительности, война была долгой: беневентцы непрерывно восставали и франкам приходилось вновь совершать карательные походы в их страну. Герцог Беневента Арехис был женат на дочери Дезидерия и поэтому считал себя единственным наследственным представителем прав лангобардов. В особенности с тех пор, как Адельхиз, сын Дезидерия, нашёл себе приём в Константинополе и получил здесь сан патриция, сношения Беневента с империей и образование здесь византийской партии были весьма естественными. Карл, знавший о планах соперника от папы Адриана, решил подчинить себе остатки королевства Дезидерия. В конце 786 г. Карл выступил против Арехиса. Тот, не получив поддержки от союзников, направил к Карлу в качестве заложника своего старшего сына Румольда с богатыми дарами с целью остановить нападение Карла на свою территорию. Карл, приняв заложника, всё же перешёл границу и прибыл в Капую. Арехис, отступив к Салерно, направил Карлу в качестве заложников своего второго сына Гримоальда и двенадцать знатных лангобардов, обещая полное повиновение. Карл, согласившись, отпустил в Беневент старшего сына герцога, отправив с ним своих уполномоченных для принятия присяги от Арехиса и его народа, с выплатой ежегодной дани. Однако как только Карл ушел из Италии, Арехис нарушил клятву и заключил союз с Византией для ведения дальнейших боевых действий против Карла. Одновременно с этим Адельхиз, сын Дезидерия, направился со своей армией к Тревизо и Равенне, чтобы подчинить север страны. Все военные достижения Карла были поставлены под угрозу. Но 26 августа 787 г. Арехис неожиданно умер, причём за месяц до этого скончался его сын Румольд, что привело к провалу византийско-беневентский договор, тем более, что второй сын Арехиса, Гримоальд, всё ещё находился в качестве заложника у Карла.

Адельхиз, сын Дезидерия, после смерти своих сторонников пытался продолжить начатые против Карла действия, вступив в контакт с Атабергой, вдовой Арехиса, и начав наступление на папские владения. В ответ Карл, несмотря на призывы папы о помощи, а именно, идти обратно в Италию и продолжать удерживать Гримоальда заложником, поступил противоположным образом. Он не пошёл в Италию и отпустил Гримоальда. Впоследствии это действие помогло Карлу, так как когда началась война с Византией, Гримоальд поддержал франкскую армию, что привело Карла к победе, в результате которой он завладел Истрией.

Подчинение Баварии

Развязав себе руки в Саксонии и Италии, Карл обратился против баварского герцога Тассилона III, старого союзника лангобардов. В 787 г. Карл окружил Баварию с трёх сторон войсками и потребовал от Тассилона возобновить вассальные обязательства, данные им когда-то Пипину. Тассилон вынужден был явиться к франкскому королю, дать ему повторную клятву верности и выдать заложников (в том числе, своего старшего сына и соправителя Теодона III). Герцогство было торжественно передано Карлу, который уступил его в качестве бенефиция Тассилону, но вся баварская аристократия дала клятву верности королю. Но Тассилон, которого его жена Лиутберга, дочь Дезидерия, постоянно подбивала к измене, вступил в союз с аварами Паннонии, что грозило нарушить складывающееся на западе равновесие.

Через год, в 788 году, на генеральном сейме в Ингельгейме, Тассилона заставили признаться в плетении интриг вместе со своей женой и приговорили к смертной казни, которую Карл заменил заточением в монастырь в Жюмьеже. Такая же участь была предназначена его жене и детям. Что касается герцогства, Карл включил его в королевство, разделил на несколько графств, подчинив их власти единого префекта, назначив на этот пост своего двоюродного брата Герольда. При этом Карл присоединил к своей территории южно-славянские области Карантанию и Крайну. Но прежде чем предпринять полную оккупацию, франкский король выслал многих представителей баварской знати. По-видимому, у Карла были сложности в процессе полного подчинения страны, поскольку спустя шесть лет (в июне 794 г.), во время генерального сейма во Франкфурте, Тассилон был вызволен из монастыря на кратковременный срок и доставлен в город для повторного отказа от притязаний на власть.

Поход против славян

В 789 году Карл совершил экспедицию для защиты мекленбургских ободритов против славянского племени лютичей (вильцев). Франки навели два моста через Эльбу, перешли реку и при поддержке союзников (саксов, фризов, ободритов и лужицких сербов) нанесли страшный удар лютичам. Согласно летописям, те дрались упорно, но устоять перед огромными силами союзников не смогли. Карл гнал вильцев до реки Пены, всё уничтожая на своём пути. Их столица капитулировала, а князь Драговит покорился и дал заложников.

Война с аварами

Затем началась тяжелая война против аваров, продолжавшаяся с 791 по 803 годы. По свидетельству Эйнхарда, она была самой значительной и ожесточённой после саксонской и потребовала от франков очень больших издержек. Авары находились в союзе с Тассилоном. Обещав ему вторгнуться на территорию франков в 788 г., они выполнили своё обязательство (не зная о свержении Тассилона). Летом 791 г. армия Карла тремя различными путями вторглась в страну аваров и дошла до Венского леса, где были их главные укрепления. Покинув свой лагерь, авары бежали в глубь страны, франки преследовали их до впадения реки Рабы в Дунай. Дальнейшее преследование прекратилось вследствие массового падежа лошадей. Армия вернулась в Регенсбург, нагруженная добычей.

Новое восстание саксов

В 792 году сын Карла от его первой жены Химильтруды Пипин, прозванный Горбатым, узнав, что он отстранён от наследования, поднял восстание. Он сумел увлечь за собой несколько графств, но потерпел поражение. Весь год Карл провёл в Регенсбурге, но от нового похода против авар его отвлекло восстание саксов. Размах его превзошёл даже события 785 года. К саксам присоединились фризы и славяне. Повсюду были разрушены храмы и перебиты франкские гарнизоны. Летом 794 г. Карл и его сын Карл Юный во главе двух армий вторглись в Саксонию. Видя себя окруженными, саксы массами бросились к Эресбургу, принесли клятвы верности, дали заложников и вернулись к христианству. Осенью 795 г. король с сильной армией вновь опустошил Саксонию и дошёл до нижней Эльбы. Узнав, что саксы убили его союзника, князя ободритов, он подверг страну вторичному опустошению, взял до 7000 заложников и возвратился во Франкское государство. Едва он ушёл, восстали саксы в Нордальбингии. Карл должен был обратиться против них.

Новое восстание на севере

Однако в 793 г. на севере вновь вспыхнуло восстание, которое охватило не только Саксонию, но и другие территории, на которых жили фризы, авары и славяне. С 794 по 799 гг. вновь шла война, носившая уже характер истребительной, сопровождающаяся массовыми захватами заложников и пленных, с последующим их переселением в качестве крепостных во внутренние области государства. Сопротивление саксов шло с большим ожесточением (особенно в Вихмодии и Нордальбингии). Желая достичь победы над ними, Карл заключил союз с ободритами, и вновь вместе с семьей провёл зиму 798—799 в Саксонии, на Везере, где разбил лагерь, а по сути выстроил новый город с домами и дворцами, назвав это место Герштель (то есть «Стоянка армии»). Весной он подошёл к Миндену и опустошил всю область между Везером и Эльбой, в то время как его союзники ободриты успешно воевали в Нордальбингии. В 799 г. был ещё один поход Карла вместе с сыновьями в Саксонию, в котором сам король не проявил никакой активности.

Продолжение войны с аварами

Война с аварами шла с переменным успехом. Франкскому королю потребовалось мобилизовать все свои силы и заключить союз с южными славянами (как и ранее в войне с саксами) для противостояния кочевникам. Анналы королевства франков (запись 796 г.) так описывают одно из важнейших событий этой войны: франки под предводительством юного сына Карла Пипина в союзе с хорутанским князем Войномиром возобновили войну против аваров, взяли «столицу» их каганов, фактически представлявшую собой гигантский укреплённый лагерь, расположенный у слияния Дуная и Тисы, и захватили там богатую добычу, вывезенную обозом из пятнадцати огромных телег. Сокровища аваров, накопленные за несколько столетий грабительских походов, позволили Карлу до конца жизни не скупиться при строительстве дворцов и храмов[13].

После этого похода, по словам Эйнхарда, в Паннонии не осталось в живых ни одного её обитателя, а место, на котором находилась резиденция кагана, не сохранило и следов человеческой деятельности. Народ аваров, в течение нескольких столетий мешавший многим в Восточной Европе, перестал существовать, а земля их спустя столетие была заселена кочевниками-мадьярами. Полоса земли, идущая от Эна до Винервальда, была постепенно захвачена франками и превратилась в Восточную марку.

Продолжение войны с саксами

Тем временем Карл с сыновьями, Карлом Юным и Людовиком, воевал в Саксонии. Армия прочесала всю страну вплоть до Нордальбингии, а затем возвратилась в Ахен с заложниками и большой добычей. В конце лета — начале осени Карл организовал грандиозную экспедицию в Саксонию по суше и по воде; опустошая всё на своем пути, он подошёл к Нордальбингии. Со всех сторон страны к нему сбежались саксы и фризы, дав большое число заложников. В ходе экспедиции Карл расселил в Саксонии франков, а многих саксов увёл с собой в Галлию. Всю зиму он провёл здесь, занимаясь саксонскими делами. Весной 798 г. он подверг полному опустошению земли между Везером и Эльбой. Одновременно ободриты разбили нордальбингов у Свентаны, перебив до 4000 человек. После этого Карл смог вернуться домой, ведя за собой до полутора тысяч пленных. Летом 799 г. король вместе с сыновьями отправился в последний поход против саксов. Сам он оставался в Падерборне. Тем временем Карл Юный завершил усмирение Нордальбингии. Как обычно, Карл вернулся во Францию, ведя с собой множество саксов с жёнами и детьми для расселения их во внутренних областях государства. Но Карл Великий сумел начать подготовку будущего, издав в 797 г. новый «Саксонский капитулярий» (Capitulare Saxonicum), которым отменялся режим террора, установленный капитулярием 785 года, и вводилось прогрессивное равенство саксов и франков перед законом. В Миндене, Оснабрюке, Фердене, Бремене, Падерборне, Мюнстере и Хильдесхайме были учреждены саксонские епископские кафедры, принадлежащие отчасти к кёльнскому, отчасти к майнцскому диоцезам.

Военные действия в Бретани

Авторитет короля был почти незыблем в Нейстрии и Австразии, но Карлу оставалось ещё замирить юг Галлии и её крайний запад. Карл неоднократно вторгался в Бретань. На подступах к ней в конце 770-х годов возникла пограничная марка, включавшая города Ренн, Тур, Анжер и Ванн. В 799 г. Ги, представитель влиятельного австразийского рода Ламбертидов, правитель этой провинции, воспользовавшись раздором среди бретонских вождей, осуществил решающую экспедицию на полуостров. В 800 г. вожди бриттов принесли Карлу клятву верности в Туре. Но эта страна не покорилась до конца, сохранив собственные религиозные нравы и обычаи. Уже через несколько лет возникла необходимость в новой кампании. Она была проведена в 811 г. и показала всю непрочность власти франков в этом регионе.

Карл Великий — император Запада

Осенью 800 года Карл отправился в Рим, где знатные римляне устроили заговор против папы Льва III, арестовав его во время торжественной процессии. Угрожая ослеплением, они требовали от Льва отречься от сана, однако папе удалось сбежать из города и добраться до Падерборна, где в это время находился Карл. По совету Алкуина, Карл обещал папе поддержку. Карл провёл в Риме почти полгода, разбирая распри между папой и местной знатью. 25 декабря он слушал праздничную мессу в соборе Святого Петра. Вдруг папа приблизился к своему гостю и возложил ему на голову императорскую корону. Все находившиеся в соборе франки и римляне дружно воскликнули: «Да здравствует и побеждает Карл Август, Богом венчанный великий и миротворящий римский император». Хотя всё это не стало для Карла неожиданностью, он, по свидетельству Эйнхарда, первое время делал вид, что недоволен «самовольным» поступком папы. Карл утверждал даже, что, знай он заранее о намерениях Льва III, он бы в тот день не пошёл в церковь, невзирая на Рождество. Делал он это, как видно, для того, чтобы успокоить Константинопольский двор. Ненависть ромейских императоров, тотчас возникшую, Карл, впрочем, перенёс с великим терпением. В конце концов византийским императорам пришлось признать новый титул владыки франков. В сложившейся обстановке наметился брачный союз между императрицей Ириной и Карлом, с целью соединить, таким образом, Восток и Запад. Западные послы должны были прибыть в Константинополь осенью 802 года для обсуждения этого вопроса, но в ту же осень 21 октября в византийской столице произошёл дворцовый переворот, лишивший Ирину власти. Престол занял Никифор I, который отказался признать Карла в качестве императора. В ответ Карл после довольно продолжительной войны (806—810) овладел Венецией и Далмацией и, благодаря союзу с багдадским халифом аль-Амином, заставил Никифора, который вёл войну в Болгарии, пойти в 810 году на мирные переговоры. Через 12 лет после начала конфликта византийский император Михаил I, преемник погибшего в Болгарии Никифора, формально признал новый титул императора, в расчёте на поддержку Запада в борьбе с болгарами. За это Карл уступил Михаилу Венецию и Далмацию. Но законность признания титула оспаривалась византийцами в XII и XIII вв.

Сам же Карл, придавая немалое значение своему новому титулу, потребовал после коронования новой присяги (802) и подчеркивал своё положение Богом поставленного попечителя о благе народа и церкви. Полный титул Карла был: Karolus serenissimus augustus a Deo coronatus magnus pacificus imperator Romanum imperium gubernans qui et per misericordiam dei rex Francorum atque Langobardorum (примерно: «Карл милостивейший августейший, коронованный Богом, великий властитель-миротворец, правитель Римской империи, милостью Божьей король франков и лангобардов»).

Конец войны с саксами и первые столкновения с данами

В 804 году был положен конец изнурительной саксонской войне. Карл прибыл в Гольденштедт и переселил из Нордальбингии 10 тысяч саксонских семей во внутренние области государства. Обезлюдевшая Нордальбингия была передана ободритам.

На рубеже VIII—IX веков франки впервые впрямую столкнулись с данами. В 804 году король Южной Дании Годфред собрал войско и флот в Слиесторпе (Хедебю), на границе с Саксонией, намереваясь напасть на франков. Противники вели переговоры, результат которых неизвестен, но, вероятно, прямое столкновение было предотвращено. Более активно Годфред действовал в 808 году. Он напал на страну ободритов и опустошил её так, что ободриты вынуждены были просить о мире, обещая платить ему дань. Во время похода Годфред стёр с лица земли один из важнейших центров западнобалтийской торговли Рерик и вывез из него ремесленников и купцов в Хедебю. Сразу после похода он построил укрепления на границе с саксами по северному берегу реки Айдер: вал «от западного океана до восточного залива, ведущего в Балтийское море», с одними воротами, чтобы пропускать всадников и повозки. Со своей стороны, франки в Нордальбингии, вновь отобранной у ободритов, построили несколько крепостей; так было положено начало Датской пограничной марке.

Борьба за торговые пути и за влияние на североморско-балтийскую торговлю объясняет и следующую известную акцию Годфреда: в 810 году с большим флотом он прошёл по побережью Фризии, одерживая победы, и вернулся, получив выкуп в 100 фунтов серебра. Обеспокоенный Карл собрал флот для похода в Данию, но необходимость в походе неожиданно отпала: в том же году Годфред был убит своим дружинником, и власть оказалась в руках его племянника Хемминга. Далеко не столь воинственно настроенный, Хемминг согласился на мирные переговоры и в 811 году заключил договор, которым подтверждалась незыблемость южной границы Дании по реке Айдер.

Набеги викингов

В последние годы правления Карла над империей нависла новая опасность: набеги викингов. С конца 799 г. их парусные суда стали появляться у берегов Вандеи и высаживать банды грабителей. А в 810 г. опасность приблизилась на расстояние нескольких дневных конных переходов от Ахена, как раз в то время, когда Карл был занят в Нордальбингии укреплением Датской марки, в борьбе против беспокойных датчан. Для отражения норманнских набегов Карл велел строить корабли на реках, которые протекали по Галлии и Северной Германии. Во всех портах и устьях судоходных рек по его приказу были устроены стоянки для судов и выставлены сторожевые корабли, дабы предупредить вторжение неприятеля.

Внутренняя политика

Своими успешными войнами Карл раздвинул границы Франкского государства на огромное расстояние. Столь же неутомимо, входя во все мелочи, заботился он об улучшении государственного устройства, о материальном и духовном развитии своего государства. Военное могущество его он значительно возвысил посредством упорядочения сбора ополчения, а границы укрепил военной организацией марок, управляемых маркграфами. Он уничтожил казавшуюся ему опасной для короля власть герцогов. Отдельными округами управляли графы, сосредоточившие в своих руках функции административные, финансовые, военные и отчасти судебные. Два раза в год — в конце весны или в начале лета и осенью — вокруг самого императора собирались государственные сеймы; на весенний могли являться все свободные люди, на осенний приглашались только наиболее важные «советники» государя, то есть люди из придворного круга, высшей администрации и высшего духовенства. На осеннем собрании обсуждались различные вопросы государственной жизни и составлялись по ним решения, получившие форму так называемых капитуляриев. На весеннем собрании капитулярии представлялись на одобрение собравшихся; здесь же государь получил от съехавшихся сведения о состоянии управления, о положении и нуждах той или иной местности.

Карл много заботился о сельском хозяйстве и об управлении дворцовыми имениями; от него остались подробные и обстоятельные постановления, касающиеся этого управления (Capitulare de villis). По приказанию Карла осушались болота, вырубались леса, строились монастыри и города, а также великолепные дворцы и церкви (например в Ахене и в Ингельгейме). Затеянное в 793 году устройство канала между Редницем и Альтмюлем, которым соединились бы Рейн и Дунай, Северное и Чёрное моря, осталось неоконченным.

Оказывая энергичное содействие распространению христианства, покровительствуя духовенству и устанавливая для него десятину, будучи в наилучших отношениях с папой, Карл сохранял за собою, однако, полную власть в церковном управлении: он назначал епископов и аббатов, созывал духовные соборы, постановлял на сеймах решения, касавшиеся церковных дел. Хотя сам Карл не знал грамоты[14], он положил начало Каролингскому возрождению. По утверждениям придворных биографов, император приказал составить грамматику народного языка, в которой установил франкские названия месяцев и ветров, а также велел собирать народные песни. Он окружал себя учёными (Алкуин, Павел Диакон, Эйнхард, Рабан Мавр, Теодульф) и, пользуясь их советами и содействием, стремился дать образование духовенству и народу. В особенности он заботился об устройстве школ при церквах и монастырях; при своем дворе он устроил род академии для образования своих детей, а также придворных и их сыновей.

В 794 году на месте термального курорта кельтов и римлян в Ахене, Карл начал строительство огромного дворцового комплекса, законченного в 798 году. Превратившись сначала в зимнюю резиденцию Карла, Ахен постепенно стал постоянной резиденцией, а с 807 года — постоянной столицей империи. Карл укрепил денье, которое стало весить 1,7 грамма.

Слава Карла распространилась далеко за пределами его владений. Посольства из чужих земель часто появлялись при его дворе, как, например, посольство Харун ар-Рашида, в 798 году доставившее властителю франков богатые подарки, включая слона, названного Абуль-Аббасом.

Заботы о преемственности

В феврале 806 года Карл Великий завещал разделить империю между своими тремя сыновьями. Людовику должны были отойти Аквитания и Бургундия, Пипину — Италия и Германия к югу от Дуная, а Карлу Молодому — Нейстрия, Австразия и Германия к северу от Дуная. Но в 810 году умер Пипин, а в 811 году — Карл Молодой.

Незадолго до смерти, в 813 году, Карл призвал к себе Людовика, единственного оставшегося в живых своего сына от Гильдегарды, и, созвав торжественное собрание знатных франков всего королевства, 11 сентября назначил его, с общего согласия, своим соправителем и наследником, а затем возложил ему на голову корону и приказал впредь именовать его императором и августом.

Смерть Карла Великого

Вскоре после этого, сраженный сильной лихорадкой, Карл Великий слёг в постель. В начале января 814 года к лихорадке присоединился плеврит, и 28 января император умер. Был похоронен в построенной им же дворцовой церкви Ахена.

29 декабря 1165 года по настоянию императора Фридриха I Барбароссы поставленный им антипапа Пасхалий III канонизировал Карла Великого[15]. Но Римско-католическая церковь официально так и не признала этого акта. Несмотря на это, Карл Великий почитается в Ахене как святой покровитель города[16].

Семья

Жёны и дети

  • с 768 г. — Химильтруда (или Гимильтруда; Himiltrude), дочь Девума I (Devum I), графа Бургундского. Развод.
    • Пипин Горбатый (Pépin le Bossu; 769/770 — 811). В 792 г. участвовал в заговоре против отца, но неудачно. Был заточен отцом в монастырь.
    • Rothais, (784 — ?)

Кроме шести жён известны три любовницы Карла Великого и несколько детей-бастардов.

Предки

Династия Каролингов
Предшественник
Пипин Короткий
Король франков
768 — 814
Император Запада
800 — 814
Преемник
Людовик I Благочестивый

См. также

Напишите отзыв о статье "Карл Великий"

Примечания

  1. [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/karolinger_familie_karls/karl_1_der_grosse_frankenkoenig_814.html Karl I. der Grosse] (нем.). Die Genealogie der Franken und Frankreichs - Die fränkischen Adelsgeschlechter des Mittelalters. Проверено 8 января 2012. [web.archive.org/web/20080607014538/www.mittelalter-genealogie.de/karolinger_familie_karls/karl_1_der_grosse_frankenkoenig_814.html Архивировано из первоисточника 7 июня 2008].
  2. [fmg.ac/Projects/MedLands/CAROLINGIANS.htm#_Toc240955192 Kings of the Franks 751—840 (Carolingians)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 января 2012.
  3. Смирнов Ф. А. Каролинги // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  4. [www.vostlit.info/Texts/rus15/Ann_Petaviani/text.phtml?id=1082 Петавианские анналы] = Annales Petaviani / Monumenta Germaniae Historica. Bd. 1. — Hannover, 1826.
  5. [fmg.ac/Projects/MedLands/CAROLINGIANS.htm#_Toc240955192 Franks, Carolingian kings]
  6. [books.google.ru/books?id=L2jVCRca0x0C&pg=PA84 Biermé P., Nève F.-X. Chez Edgar P.]
  7. [books.google.ru/books?id=usUTAAAAQAAJ&pg=PA120 Le Mayeur A. J. J. Les Belges.]
  8. [pagesperso-orange.fr/memoires-du-chaunois/annalesquierzy/annalesquierzy.htm#chapitre_5 Annales Quierzy-sur-Oise]
  9. Карл Великий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  10. 1 2 Эйнхард. Жизнь Карла Великого, 22.
  11. Хэгерманн Д. Карл Великий. С. 105—120.
  12. Хэгерманн Д. Карл Великий. С. 132—134.
  13. Judith M. Bennett, Charles Warren Hollister. Medieval Europe. 10th ed. McGraw-Hill, 2006. Page 107.
  14. The Cambridge Companion to the Epic. Cambridge University Press, 2010. Page 55.
  15. [www.bautz.de/bbkl/k/Karl_I_k.shtml Karl I. der Grosse]
  16. [www.newadvent.org/cathen/03610c.htm Charlemagne]

Литература

  • Эйнхард. [www.vostlit.info/Texts/rus11/Einhard/frametext.htm Жизнь Карла Великого]. — М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005. — С. 303. — ISBN 5-94242-013-0.
  • [www.vostlit.info/Texts/rus15/Ann_St_Amandi/text.phtml?id=725 Анналы Святого Аманда].
  • Хэгерманн Д. Карл Великий. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2003. — ISBN 5-17-018682-7, 5-9577-0127-0.
  • Левандовский А.П. Карл Великий. — М.: Молодая гвардия, 1999.
  • Лэмб Г. Карл Великий. Основатель империи Каролингов. — М.: Центрполиграф, 2010. — С. 352. — ISBN 978-5-9524-4784-4.
  • Пирен А. Империя Карла Великого и Арабский халифат. Конец античного мира. — М.: Центрполиграф, 2011. — С. 356. — ISBN 978-5-9524-4969-5.
  • Bauer H. Reise in die Karolingerzeit. — Leipzig, 1974.
  • Chamberlin R. The Emperor Charlemagne. — London, 1986.
  • Renée Mussot-Goulard. Charlemagne. — Paris: Presses universitaires de France, collection « Que sais-je ? », 1984, 1992, 1998.
  • Ноткер Заика, «Деяния Карла Великого» (лат. Gesta Caroli Magni), ок. 880 г.
  • [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/CAROLINGIANS.htm#CharlemagneB CHARLES I 768—814] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 16 июня 2012.
  • [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/57131/ «Был ли великим Карл Великий»] — передача Н. Басовской «Всё так» на радиостанции «Эхо Москвы» (аудиозапись и текст)
  • [www.monsalvat.globalfolio.net/rus/dominator/charlemange/index.php Собрание материалов о Карле Великом]
Императоры Священной Римской империи (до Оттона I — «Императоры Запада») (800—1806)
800 814 840 843 855 875 877 881 887 891
   Карл I Людовик I  —  Лотарь I Людовик II Карл II  —  Карл III  —    
891 894 898 899 901 905 915 924 962 973 983
   Гвидо Ламберт Арнульф  —  Людовик III  —  Беренгар I  —  Оттон I Оттон II   
983 996 1002 1014 1024 1027 1039 1046 1056 1084 1105 1111 1125 1133 1137 1155
    —  Оттон III  —  Генрих II  —  Конрад II  —  Генрих III  —  Генрих IV  —  Генрих V  —  Лотарь II  —    
1155 1190 1197 1209 1215 1220 1250 1312 1313 1328 1347 1355 1378 1410
   Фридрих I Генрих VI  —  Оттон IV  —  Фридрих II  —  Генрих VII  —  Людвиг IV  —  Карл IV  —    
1410 1437 1452 1493 1508 1519 1530 1556 1564 1576 1612 1619 1637
   Сигизмунд Фридрих III Максимилиан I Карл V Фердинанд I Максимилиан II Рудольф II Матвей Фердинанд II   
1637 1657 1705 1711 1740 1742 1745 1765 1790 1792 1806
   Фердинанд III Леопольд I Иосиф I Карл VI  —  Карл VII Франц I Стефан Иосиф II Леопольд II Франц II   

Каролинги — Саксонская династия — Салическая династия — Гогенштауфены — Виттельсбахи — Габсбурги

Отрывок, характеризующий Карл Великий

– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.