Карл Смелый

Карл Смелый Charles le Téméraire<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
граф Фландрии и Артуа
1467 — 1477
Предшественник:	Филипп III Добрый
герцог Бургундии
1467 — 1477
Предшественник:	Филипп III Добрый
Преемник:	Мария Бургундская
граф Шароле
1433 — 1477
Предшественник:	Филипп III Добрый
Преемник:	включён в королевский домен
граф Бургундии
1467 — 1477
Предшественник:	Филипп III Добрый
Преемник:	Мария Бургундская
Рождение:	10 ноября 1433(1433-11-10) Дижон (герцогство Бургундия)
Смерть:	5 января 1477(1477-01-05) (43 года) ок. Нанси (герцогство Лотарингия)
Место погребения:	церковь Богоматери, Брюгге
Род:	Валуа
Отец:	Филипп III Добрый
Мать:	Изабелла Португальская, герцогиня Бургундская
Супруга:	Екатерина Французская, Изабелла де Бурбон, Маргарита Йоркская
Дети:	Мария Бургундская
Награды:

Карл Смелый (фр. Charles le Téméraire, 10 ноября 1433, Дижон — 5 января 1477, около Нанси) — последний Герцог Бургундии из династии Валуа, сын герцога Филиппа Доброго. Мечтал повысить свой титул до королевского и близко подошёл к осуществлению этой цели. Его гибель в сражении под Нанси стала поворотным моментом в европейской истории. После гибели Карла его обширные владения были поделены между Францией и Габсбургами (через брак с его наследницей Марией Бургундской). Ни одна сторона не была удовлетворена результатами, что привело к противостоянию французских королей с Габсбургами, которое продлилось несколько столетий (до переворачивания альянсов в середине XVIII века).

Начало деятельности

Родился в Дижоне в семье бургундского герцога Филиппа Доброго и португальской инфанты Изабеллы. С ранней юности он страстно занимался рыцарскими играми и военными упражнениями; получил хорошее образование, так что без труда читал латинских писателей. Уже 19-летним юношей в битве при Гаверене выказал ту упрямую, доходившую до безрассудства отвагу, которая на всю жизнь осталась основной чертой его характера. Жил просто, чуждаясь роскоши и волокитства, царивших при дворе его отца.

В 1440 году, в семилетнем возрасте Карла женили на Катрин, дочери Карла VII, французского короля, и сестре дофина (впоследствии Людовика XI). Она была на 5 лет старше своего мужа, и умерла в 1446 году в возрасте 18 лет. У них не было детей.

20-ти лет он женился на двоюродной сестре Изабелле, принцессе Бурбонской, которой постоянно оставался верен. В 1465 Изабелла умерла, оставив Карлу единственного ребёнка — Марию Бургундскую.

Людовик XI ещё дофином прятался в Бургундии от своего отца, и именно тогда между ним и Карлом завязались приятельские отношения. Но став королём, Людовик начал продолжать политику своего отца. Ещё при жизни отца Карл Смелый, имевший тогда титул графа Шароле, вёл войну (1464—1465) с французским королём Людовиком XI, своим коварством раздражавшим всех владетелей, находившихся в вассальных отношениях к нему, и заставившим их заключить между собой «Лигу общего блага».

В качестве третьей жены Карл Смелый выбрал Маргариту Йоркскую. Таким образом Карл решил объединиться со старым союзником Бургундии — Англией. Людовик XI приложил все усилия, для предотвращения брака, но летом 1468 года свадьба роскошно праздновалась в Брюгге. У пары не было детей, но Маргарита посвятила себя своей падчерице Марии; спустя много лет после смерти Марии она заботилась о её двух детях.

Ранние битвы

12 апреля 1465 года, Филипп передал правление Карлу, который провел следующее лето, продолжая войну «Лиги общего блага» против Людовика XI. Карл остался владеть областью после битвы при Монтлери (16 июля 1465), где он был ранен, но это не помешало королю вернуться в Париж и заявить о решающей победе над Карлом. В октябре 1465 года Людовик заключил мир в Конфлане с герцогом Бургундским и особый договор с остальными союзниками в Сен-Мере. Король отдал Карлу Смелому города и земли на Сомме, незадолго до того выкупленные у него за 400 тысяч золотых экю. Во время переговоров 25 сентября жена герцога Изабелла внезапно умерла, что сделало возможным заключить политический брак. Как часть соглашения Людовик обещал Карлу руку своей дочери Анны, с графствами Шампань и Понтье в качестве приданого, но брак не состоялся.

Одержав верх над Людовиком, Карл обратил свои силы против Льежа (Люттиха), вследствие притеснений и обременительных налогов восставшего (1464) против бургундской власти в надежде на помощь Людовика. К этому примешались действия в городе Динан: в течение войны в нём радовались слухам, о том, что Карл был побежден в Монтлери и тому, что он на самом деле был незаконным сыном герцогини Изабеллы и предыдущего льежского епископа (умер в 1455). 25 августа 1466 года, Карл пришёл в Динан, решив отомстить за оскорбление чести его матери, и разрушил город, убив всех мужчин, женщин и детей в его пределах. При этом он успешно вел в это же время переговоры с Льежским епископством. Смерть Филиппа Доброго (15 июня 1467 года) послужила Льежу сигналом к вторичному восстанию. Но Карл Смелый победил их в битве при Синт-Трёйдене, и совершил победный вход в Льеж, разрушив стены города, лишив его самоуправления и наложив на него тяжелую контрибуцию. Другие волновавшиеся города — Гент, Малин (Мехельн), Антверпен — не посмели сопротивляться его воле, и он стал править единолично.

Соглашение в Перонне (1468)

Скоро, однако, Льеж сделал третью попытку возвратить себе самостоятельность, пользуясь тем, что в это время против Карла поднялся и Людовик XI, желавший возвратить себе Бургундию. Карл находился в затруднительном положении, но ему повезло. Незадолго до начала льежского восстания Людовик XI прибыл к Карлу на переговоры в Перонну. Людовик XI отправился в Перонну, взяв с собой всего сто человек свиты, поверив обещаниям герцога о дружественном приеме и полной безопасности . Но едва начались переговоры, как пришло сообщение, что Льеж восстал. Горожане захватили в плен своего епископа и подняли знамя короля Франции.

Обвинив во всем короля, Карл велел запереть ворота. От скорой расправы Людовика спас Филипп де Коммин, посоветовавший королю принять все условия герцога. В октябре 1468 года Людовик подписал предложенный ему договор, по которому признавал, что парижский парламент не имеет власти над Фландрией и Пикардией, а сам он не имеет никаких ленных прав на эти области. Людовик соглашался отдать своему брату герцогу Беррийскому Шампань. Наконец, обещал, что примет участие в походе против города Льежа и будет присутствовать, с бургундским крестом на шляпе, при казни своих тайных союзников, льежских мятежников. Через неделю после подписания договора Льеж был захвачен на глазах униженного Людовика и жестоко разграблен.

По истечении одного года перемирия, последовавшего за соглашением, король обвинил Карла в измене, и захватил некоторые из городов на Сомме (1471 год). Герцог принял ответные меры: вторгнувшись во Францию с большой армией, овладел городом Нель и уничтожил его жителей. Но потерпев неудачу, в атаке на Бове, Карл должен был довольствоваться только разорением страны до Руана, и в конечном счете отступить, не достигнув какого-нибудь полезного результата.

Внутренняя политика

Отказавшись от расточительного великолепия, которым славилась Бургундия при его отце, он направил все свои усилия на развитие военной и политической власти. С начала своего правления он начал реорганизацию армии и управления герцогства. Сохраняя принципы феодального пополнения, он пытался установить систему твердой дисциплины среди войска, которое он усилил, нанимая иностранных наемников (англичане, итальянцы), и развивая артиллерию.

Имперские амбиции

Желая присоединить к Бургундии Эльзас и Лотарингию и возвести её на степень королевства, Карл шёл в своих честолюбивых замыслах ещё дальше: при начавшихся переговорах о браке его единственной дочери Марии с сыном императора Фридриха он ставил условием согласия своего на этот брак избрание своё в римские короли, мечтая и об императорской короне в будущем; но недоверие к возраставшему могуществу Бургундии со стороны Франции, Швейцарии и Северной Италии помешало тогда осуществлению этого плана. Император ограничился обещанием содействовать коронации Карла в качестве первого короля Бургундии.

В 1473 году архиепископ Кёльнский Рупрехт, ограниченный в своей власти сеймом, обратился за помощью к Карлу, который принял это предложение, надеясь подчинить своей власти прирейнские города; но стойкое сопротивление города Нойса (1474—1475) и приближение императорского войска заставило Карла отступить. Незадолго перед тем Сигизмунд, эрцгерцог австрийский, заложил свои эльзасские владения Карлу, который поставил над ними жестокого фогта.

Война с Лотарингией и швейцарцами

Людовик XI, боявшийся теперь сам воевать с Карлом, устроил «вечный мир» между Габсбургами и швейцарцами, уверив последних в намерении Карла подавить их свободу, а Сигизмунда снабдил деньгами для выкупа заложенных имений. Карл медлил с их возвращением; теснимые эльзасцы, уверенные в помощи швейцарцев, прогнали бургундский гарнизон и казнили осужденного чрезвычайным судом фохта (Гагенбаха). Разгневанный Карл напал на Лотарингию, овладел её столицей Нанси и двинулся через Юру против швейцарцев. Так начались Бургундские войны, приведшие к краху герцогства. Участь изменнически захваченного гарнизона города Грансон, отчасти повешенного, отчасти утопленного в Невшательском озере, воодушевила швейцарцев, и их войско в битве под Грансоном (1476) нанесло полное поражение бургундцам. По некоторым оценкам, бургундская армия насчитывала от 30 до 40 тысяч воинов, армия конфедератов - 20 тысяч. Однако цифры ненадёжны - в то время никто не мог точно подсчитать численность армий. Победителям досталась вся превосходная артиллерия Карла и его великолепный лагерь, полный сокровищ, молва о которых ходила по всей Европе. Это поражение не отучило Карла от самонадеянности; в битве с швейцарцами под Муртеном (1476) он получил ещё более тяжелый удар. Вне себя от ярости, Карл отвергал всякое посредничество и в третий раз выступил против закаленного в боях врага.

Смерть в Нанси

См. также: Битва при Нанси

Предпринимая последние усилия, Карл сформировал новую армию и 22 октября осадил город Нанси. На выручку осажденным поспешила армия лотарингцев и их союзников — австрийцев, эльзасцев, французов и швейцарцев (до 20 тыс. человек). Потеряв многих солдат из-за сильных холодов, но не решившись снять осаду с находящегося на грани сдачи голодающего города, Карл решил принять бой.

5 января 1477 года на обледеневших полях близ Нанси войско Карла потерпело страшное поражение, отчасти обусловленное изменой итальянского кондотьера Кампобассо (изменой по отношению к Карлу: на самом же деле Кампобассо был вассалом сторонника Людовика XI, и был вынужден следовать за своим сюзереном). Почти все бургундское войско было перебито или пленено, Карл Смелый был убит. Его обмороженное, голое и изуродованное тело обнаружили несколько дней спустя в соседней реке. Голова Карла была расколота алебардой, на животе и пояснице были следы от многочисленных ударов копий, а лицо было настолько обезображено дикими животными, что лишь личный врач смог опознать его по боевым шрамам.

Могила Карла Смелого находится в церкви Богоматери в Брюгге. Врагам Карл запомнился как Карл Ужасный. Это прозвище он получил из-за своего жестокого поведения в отношении неприятеля, особенно во время войны с Францией в конце 1471 года: из-за отказа французов участвовать в открытом сражении, и их нападениями на его незащищенные границы в Геннегау и Фландрии, Карл прошел своей армией от Иль-де-Франса до бургундской территории, по дороге предав огню более чем две тысячи селений.

Наследие

После смерти Карла, не оставившего сыновей, его преемницей стала 19-летняя дочь Мария Бургундская. Вскоре его обширные владения, истощённые войнами, де-факто прекратили существование как суверенное государство, будучи поделены между Людовиком XI и мужем Марии, императором Максимилианом Габсбургом. Последним суверенным герцогом Бургундским был сын Марии по имении Филипп. Попытки французских королей завладеть наследием бургундских Валуа вылились в череду конфликтов с Габсбургами.

Предки

Карл Смелый — предки

Иоанн Добрый               Филипп II Смелый                       Бонна Люксембургская               Жан Бесстрашный                             Луи Мальский               Маргарита Мальская                       Маргарита Брабантская               Филипп III Добрый                                   Людвиг Баварский               Альбрехт Голландский                       Маргарита Голландская               Маргарита Баварская                             Людвик Бжегский               Маргарита Бжегская                       Агнешка Жаганская               Карл Смелый                                         Афонсу IV Португальский               Педру I Португальский                       Беатриса Кастильская               Жуан I Португальский                             Лоуренсо Мартинс               Тереза Лоуренсо                       Изабелла Португальская                                   Эдуард III Английский               Джон Гонт                       Филиппа Геннегау               Филиппа Ланкастерская                             Генри Гросмонт               Бланка Ланкастерская                       Изабелла Бомон             </center>

Литература

• [www.zorich.ru/books/charles_the_duke/index.htm А. Зорич. Карл, герцог]
• Вальтер Скотт "Карл Смелый"
• Вальтер Скотт "Квентин Дорвард"

Образ Карла Смелого в кино

• «Чудо волков» / «Le miracle des loups» (Франция; 1924) режиссёр Раймон Бернар, в роли Карла — Ванни Марку.
• «Приключения Квентина Дорварда, стрелка королевской гвардии» (СССР; 1988) режиссёр Сергей Тарасов, в роли Карла — Александр Яковлев.

Ссылки

• Карл Смелый // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Карл Смелый

На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.