Страсс, Карл

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Карл Струсс»)
Перейти к: навигация, поиск
Карл Страсс
Karl Struss

Страсс в 1912 году, фото Кларенса Х. Уайта
Дата рождения:

30 ноября 1886(1886-11-30)

Место рождения:

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США

Дата смерти:

15 декабря 1981(1981-12-15) (95 лет)

Место смерти:

Санта-Моника, штат Калифорния, США

Гражданство:

США США

Профессия:

кинооператор, фотограф

Карьера:

1910—1970

Направление:

цветное фотоискусство, пикториализм, стереокинематограф

Награды:

«Оскар» (1929)

Карл Фишер Страсс (англ. Karl Fischer Struss; 30 ноября 1886, Нью-Йорк15 декабря 1981, Санта-Моника) — пионер трёхмерной кинографики, один из инноваторов стереокинематографа, успешный популяризатор искусства цветной фотографии, работавший в области пикториализма. Первый в истории обладатель премии «Оскар» за постановку классики немого кино «Восход солнца», дважды призёр Каннского кинофестиваля[1].

На раннем этапе своей карьеры был известен в Америке как блестящий фотограф, тесно общавшийся с Альфредом Стиглицем и Кларенсом Х. Уайтом[2]. Изобретатель так называемых мягкофокусных одноэлементных «линз Страсса», владелец нескольких фотостудий по всей стране, печатавшийся в ведущих изданиях того времени[1][2]. С 1920 года вошёл в сферу кино, за свою полувековую карьеру снял более 140 лент, работал с ведущими голливудскими режиссёрами, среди которых и близкий друг Страсса Сесиль Б. Демилль.

Самые известные работы Страсса — «Бен-Гур: история Христа» Фреда Нибло, «Восход солнца» Ф. В. Мурнау, «Доктор Джекилл и мистер Хайд» Рубена Мамуляна, «Великий диктатор» и «Огни рампы» Чарли Чаплина, «Муха» Курта Ньюманна[en]. В 1970 году объявил об уходе на пенсию, скончался спустя 11 лет в 95-летнем возрасте.





Биография

Родился 30 ноября 1886 года в Нью-Йорке, в семье производителя ткани Генри Страсса-младшего и его супруги, Мэри, немки по происхождению[1]. Карл был младшим и самым любознательным из шести детей[2]. В 1896 году впервые приобщился к фотоискусству, увидев, как на свою новую камеру Pony Premo делает снимки его брат Уильям[2].

Среднее образование получил в школе ДеУитт Клинтон[en] на Манхэттене[2]. В 1903 году едва не умер от пневмонии, после чего всю оставшуюся жизнь оставался сторонником здорового образа[2]. Оправившись от болезни, устроился на работу в семейную фабрику Seybel & Struss, принадлежавшую его отцу[2].

В 1910 году начал профессионально фотографировать, познакомился с Альфредом Стиглицем, высоко оценившим его первые труды[2]. Именно благодаря Стиглицу фотографии Страсса были презентованы в нью-йоркской галерее Олбрайт[en][2][1]. Приступил к обучению на ночных курсах Колумбийского университета, где его преподавателем был видный пикториалист Кларенс Х. Уайт[2].

В 1913 году фотографии Страсса активно печатали не только журналы, специализирующиеся на фотоискусстве, но и другие издания, например, New York Evening Post[2]. В октябре того же года основал журнал Platinum Print[2]. Долгое время работал на Бермудах[2]. В 1914 году запатентовал мягкофокусные одноэлементные линзы, сильно пригодившиеся Страссу во время осуществления портретных фотографий[2].

С началом Первой мировой войны был призван на фронт, предварительно пройдя базовую подготовку в лагере Вэйл, штат Нью-Джерси[2]. После был отправлен на военную базу Лэнгли-Филд[en], откуда вышел уже сержантом[2]. Недолгое время обучался авиационному делу в Корнелльском университете[2]. Немецкие корни Страсса незамедлительно дали о себе знать — были допрошены его друзья и преподаватели, подняты на поверхность его прежние заявления о симпатии к Германии[2]. В декабре 1917 года начальник штаба сухопутных войск США, военный министр Тэскер Г. Блисс[en] разжаловал Страсса до звания «рядовой» и отправил нести службу в форте Лэвенворт[en], где тот стал официальным фотографом заключённых[2].

В нью-йоркских фотокругах стал персоной нон грата[2]. В феврале 1919 года был выпущен из форта Лэвенворт[2]. Так как в форте Страсс увлёкся кино, посмотрев десятки картин, он отправился в Лос-Анджелес, где начал новую жизнь[2]. Там познакомился с ассистентом режиссёра Хорвицем, который, посмотрев фотоработы Страсса, решил представить его именитому постановщику и продюсеру Сесилю Б. Демиллю[3]. В марте приступил к работе в кинокомпании Lasky Studios[en] под началом Демилля[3].

Вначале являлся ассистентом кинооператора (в основном, Элвина Уискоффа[en]), затем фотографом на съёмочных площадках и к середине 1920-х годов, наконец, стал полноценным оператором-постановщиком[1][3]. В 1924 году был вызван на киностудию MGM самим Ирвингом Тальбергом для съёмок эпического блокбастера «Бен-Гур: история Христа»[3]. С картиной было множество проблем, её состояние было подвешено в воздухе[3]. Страсс, по его словам, снял около половины всего материала, после чего был заменён несколькими другими операторами[3].

После «Бен-Гура» сошёлся с Чарльзом Рошером, с которым поставил несколько лент, в том числе классический «Восход солнца»[3]. Эта операторская работа принесла и Страссу, и Рошеру первую в истории премию «Оскар». В конце десятилетия вступил в ряды Американского общества операторов[1].

Был постоянным оператором Мэри Пикфорд, с её участием снял практически все фильмы[3]. Работал с Чарли Чаплином и Рубеном Мамуляном (постановка «Доктора Джекилла и мистера Хайда» вновь была отмечена номинацией на «Оскар»)[3].

В последние годы снимал рекламные ролики и телесериалы, в частности, вестерн «Мой друг Фликка[en]»[4]. За свои рекламные видео был дважды удостоен специального приза Каннского кинофестиваля[1]. Его заключительной работой в кино стал фильм ужасов «Люди-аллигаторы[en]».

В 1970 году объявил об окончании карьеры, вышел на пенсию, занимался воспитанием внуков[4]. В качестве дани почёта Страссу в 1976 году техасским музеем Амона Картера[en] была проведена ретроспектива его работ, которую посетил он сам[4].

Смерть дочери в июне 1981 года подкосила Страсса, сердце начало сдавать. Ушёл из жизни 15 (по другим данным, 16[5]) декабря 1981 года в госпитале святого Джона в Санта-Монике, штат Калифорния[6]. Похоронен на нью-йоркском кладбище Вудлон.

Частная жизнь

В феврале 1920 года в обществе коллег пикториалистов встретил фотографа Этель Уолл (1898—1983), с которой почти год спустя вступил в брак[3]. У пары родилась дочь Барбара (1922—1981)[3].

До самой смерти строго поддерживал здоровый образ жизни, увлекался гольфом и теннисом[2]. От последнего хобби отстранился только в 88 лет, когда уже зачастую отказывали лодыжки[2].

Напишите отзыв о статье "Страсс, Карл"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 [www.cinematographers.nl/GreatDoPh/struss.htm Karl Struss] (англ.). Cinematographers. Проверено 21 февраля 2014.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 Джон Бэйли. [www.theasc.com/blog/2009/12/14/karl-struss-a-tripod-in-two-worlds-part-one%E2%80%94new-york/ Karl Struss, A Tripod in Two Worlds: Part One—New York] (англ.). American Society of Cinematographers (14 декабря 2009). Проверено 21 февраля 2014.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Джон Бэйли. [www.theasc.com/blog/2009/12/17/karl-struss-a-tripod-in-two-worlds-part-two%E2%80%94early-hollywood-years/ Karl Struss, A Tripod in Two Worlds: Part Two—Early Hollywood Years] (англ.). American Society of Cinematographers (17 декабря 2009). Проверено 22 февраля 2014.
  4. 1 2 3 Джон Бэйли. [www.theasc.com/blog/2009/12/21/karl-struss-a-tripod-in-two-worlds-part-three%E2%80%94paramount-to-3-d/ Karl Struss, A Tripod in Two Worlds: Part Three—Paramount to 3-D] (англ.). American Society of Cinematographers (21 декабря 2009). Проверено 22 февраля 2014.
  5. [www.filmreference.com/Writers-and-Production-Artists-Sh-Sy/Struss-Karl.html STRUSS, Karl] (англ.). Filmreference. Проверено 22 февраля 2014.
  6. [www.nytimes.com/1981/12/19/obituaries/karl-struss-95-cinematographer.html Karl Struss, 95, Cinematographer] (англ.). The New York Times (19 декабря 1981). Проверено 22 февраля 2014.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Страсс, Карл

– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.