Харрер, Карл

Карл Харрер
Председатель НРП
1919 — 1920
Преемник:	Антон Дрекслер
Партия:	Общество Туле Политический рабочий союз НРП
Профессия:	политик

Карл Ха́ррер (нем. Karl Harrer; 8 октября 1890 — 5 сентября 1926) — один из основателей национал-социалистического движения в Германии.

Участник Первой мировой войны, после её окончания вступил в «Общество Туле». Занимался журналистикой. Одно время был редактором «Фёлькишер Беобахтер». В 1918 году создал Политический рабочий союз. 5 января 1919 года в пивной «Штернекерброй» объединил свой Союз с Комитетом независимых рабочих Антона Дрекслера. Новая партия получила название Немецкая рабочая партия (нем. Deutsche Arbeiterpartei), и Харрер был выбран её председателем.

Через некоторое время случается и первый конфликт с Гитлером. Когда Гитлер решил провести широкомасштабный (для того уровня партии) митинг, Харрер выступает против. Также Харрер выступал и против пропагандируемого Гитлером антисемитизма, считая, что это может оттолкнуть рабочих от движения. Перед митингом 24 февраля 1920 года, когда НРП была переименована в НСДАП, покинул свой пост председателя, на котором его и заменил Дрекслер. В ночь на 5 сентября 1926 года Карл Харрер умер в Мюнхене от внезапной остановки сердца.

Ссылка

• [virtlib.odessa.net/encyclopedia/reich/page_who.shtml Третий Рейх в лицах: именной указатель.]
• [www.ufo.obninsk.ru/raih4.htm Тайные общества Третьего рейха]
• [samlib.ru/t/trushnikow_w_w/slon.shtml В. В. Трушников. «О ЧЕМ УПОРНО МОЛЧАТ ОФИЦИАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ ИЛИ НЕСКОЛЬКО МАЛОИЗВЕСТНЫХ И ПРЕЛЮБОПЫТНЫХ ФАКТОВ ИЗ ИСТОРИИ ПРИХОДА К ВЛАСТИ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА».]

Литература

• Гейден К. История германского фашизма. — М.—Л.: Госсоцэкономиздат, 1935.

Отрывок, характеризующий Харрер, Карл

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.