Карл (герцог Бретани)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Карл де Блуа, герцог Бретонский»)
Перейти к: навигация, поиск
Карл де Блуа-Шатильон
фр. Charles de Blois<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Карл де Блуа, герцог Бретонский</td></tr>

герцог Бретонский
1341 — 1364
Предшественник: Жан III Добрый
Преемник: Жан V
сеньор де Гиз
1342 — 1360
Предшественник: Ги I де Шатильон
Преемник: Людовик I Анжуйский
 
Рождение: 1318(1318)
Смерть: 29 сентября 1364(1364-09-29)
Оре
Род: Дом де Шатильон
Отец: Ги I де Шатильон
Мать: Маргарита де Валуа
Супруга: Жанна де Пентьевр
Дети: сыновья: Жан I, Ги, Генрих

дочери: Мария, Маргарита

Карл де Блуа-Шатильон (фр. Charles de Blois), также называемый блаженным Карлом Блуасским (1319, Блуа — 29 сентября 1364, Оре) — герцог Бретонский с 1341 года, сеньор де Гиз с 1342 года. Сын Ги I де Шатильона, графа де Блуа и Маргариты де Валуа, сестры Филиппа VI. Происходил из дома Шатильон.





Благочестивый герцог

Карл с детства был набожным человеком, со всей страстностью умерщвлявшим свою плоть. Он насыпал мелкие камешки себе в обувь, туго подвязывался вервием и каждую ночь исповедовался, опасаясь отходить ко сну во грехе. Верный своему религиозному пылу, он никогда не принимал на себя роль полноценного полководца.

Женитьба и война за Бретонское наследство

4 июня 1337 года в Париже он женился на Жанне де Пентьевр, дочери Ги Бретонского, племяннице и наследнице герцога Жана III, внучке герцога Артура II Бретонского. Став таким образом бароном Мэнским он всю жизнь боролся за право на титул герцога Бретонского и графа Пентьеврского. Вместе Карл и Жанна, при поддержке короля Франции, боролись в войне за Бретонское наследство (1341—1364) с Домом Монфоров в лице юного Жана де Монфора, вошедшего в историю под именем герцога Бретонского Жана V Доблестного (1339—1399).

Вопреки своему благочестию, Карл, не колеблясь, повелел перебить 2000 жителей после осады Кемпера.

Плен и освобождение

Однако первоначальные успехи сменились жестоким поражением. Карл был взят в плен англичанами при осаде Ла-Рош-Деррьен в 1347 году. Располагая 4-тысячным войском против 100—150 человек англичан в Ла-Рош-Деррьене, составив хитрый план предстоящей битвы с силами англичан (ок. 1000 солдат), шедших на помощь осаждённому английскому гарнизону Ла-Рош-Деррьен, Карл, тем не менее, потерпел поражение. Главной причиной разгрома и позорного пленения стала безынициативность военачальников Карла и неожиданная вылазка ожесточённых многодневной осадой горожан.

В плену Карл, помимо прочего, написал житие Святого Ива, покровителя Бретани.

Спустя девять лет, 10 августа 1356 года, Карл вышел на свободу в обмен на выкуп в 700 000 золотых флоринов и продолжил войну против Монфоров.

Гибель и венец святого

Однако сразу после своего освобождения герцог зимой босым совершает паломничество в Трегье, в церковь Святого Ива. Местные жители, желая облегчить его путь, устилали дорогу полотном и ветками, но герцог выбирал другую дорогу. По завершении паломничества Карл целых две недели не мог ходить.

Карл погиб 29 сентября 1364 года в битве при Оре, знаменовавшей конец войны и победу Монфоров. Под его доспехами была обнаружена власяница, которую Карл носил на голом теле.

За свою набожность Карл Блуасский был причислен к лику святых, однако процесс беатификации не был завершён по причине протестов герцога Жана V Доблестного. Позже, в 1904 году Карл де Блуа всё-таки был беатифицирован.

Семья и дети

Жена: (с 4 июня 1337, Париж) Жанна де Пентьевр, дочь Ги Бретонского, племянница и наследница герцога Жана III, внучка Артура II Бретонского. Имели 5-х детей:


Напишите отзыв о статье "Карл (герцог Бретани)"

Отрывок, характеризующий Карл (герцог Бретани)

– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.