Карл II (король Наварры)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл II Злой
Charles II de Navarre, Charles le Mauvais<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">А. де Невиль. Карл Злой. Портрет из книги Гизо Ф.
A Popular History of France From The Earliest Times,
т. 6 (1862 год)</td></tr>

Король Наварры
1349 — 1387
Предшественник: Филипп III д'Эврё и Хуанна II Наваррская
Преемник: Карл III Благородный
Граф д'Эврё
1349 — 1378
Предшественник: Филипп III д'Эврё
Преемник: Присоединено к королевскому домену
 
Рождение: 10 октября 1332(1332-10-10)
Эврё
Смерть: 1 января 1387(1387-01-01) (54 года)
Памплона
Род: Капетинги, ветвь Эврё
Отец: Филипп III д'Эврё
Мать: Жанна II Наваррская
Супруга: Жанна Французская
Дети: сыновья: Карл III Благородный, Пьер и Филипп
дочери: Мария, Бонна, Жанна и Бланка

Карл II Злой (фр. Charles le Mauvais, 10 октября 13321 января 1387) — король Наварры с 1349 года, граф д'Эврё 13491378, сын Филиппа д’Эврё и Жанны Наваррской, дочери короля Людовика Х Французского. Происходил из боковой ветви династии Капетингов — дома Эврё. Являлся одним из участников Столетней войны между Францией и Англией. Своим прозвищем «Злой» Карл обязан тому, что он будто бы приказал повесить пришедших к нему жаловаться дворян[1] (в реальности это прозвище ему дали в начале XVI в.).





Родительское наследство

Карлу II принадлежали большие владения, доставшиеся ему от родителей:

  • Пиренейское королевство Наварра, в котором проживало 200 000 человек, известное своим производством металлов (медь и др.)[2]
  • Земли в Нормандии, унаследованные им, главным образом, от матери, принявшей их в качестве компенсации за отказ от претензий на французский трон в 1329 году и окончательно переданные ей в 1336 году:

Биография

Поскольку Карл II был праправнуком по мужской линии Филиппа III Смелого, его отец Филипп III д’Эврё был двоюродным братом короля Франции Филиппа VI, а мать Жанна II Наваррская — единственным выжившим ребёнком Людовика X, он имел определённые шансы на французскую корону. После смерти отца в 1343 году унаследовал графство Эврё и ряд других владений во Франции, а после смерти матери в 1349 году — королевство Наварра. Карл II короновался в качестве короля Наварры летом 1350 года, но первые 12 лет своего царствования провёл во Франции, лишь изредка и ненадолго появляясь в Наварре. Своё королевство монарх расценивал, в основном, как источник средств, необходимых для поддержки претензий на корону Франции. В отсутствие Карла II Наваррой управлял его брат Луи.

Убийство коннетабля Карла де ла Серда и отношения с королём Франции Иоанном II (1351—1356)

В 1351 году Карл II служил королевским наместником в Лангедоке. Несмотря на свои претензии на французскую корону, которой владел Иоанн Добрый, в 1352 году Карл женился на его дочери Жанне.[3]

Карл Злой завидовал коннетаблю Франции Карлу де Ла Серда, которому Иоанн Добрый пожаловал графства Шампань, Бри и Ангулем. Эти территории ранее принадлежали матери Карла королеве Наварры Жанне II, но за денежную компенсацию она была вынуждена уступить их королю Франции.[4] После ссоры с коннетаблем на Рождество 1353 года в Париже Карл организовал его убийство, осуществлённое 8 января 1354 года в деревне Л’Эгль родным братом Карла Филиппом, графом де Лонгвилем. Карл не скрывал своего участия в заговоре и в течение нескольких дней вёл переговоры с англичанами по поводу их военной поддержки против короля Иоанна II, фаворитом которого являлся убитый коннетабль.[5] Отношения между ним и Иоанном II снова ухудшились, и Иоанн вторгся во владения Карла II в Нормандии в конце 1354 года, когда тот начал подготавливать почву для высадки английских войск совместно с эмиссаром Эдуарда III, Генри Гросмонтом, герцогом Ланкастером.

В это время продолжались мирные переговоры между Англией и Францией, проводившиеся в Авиньоне зимой 1354—1355 годов.[6] Карл II снова перешёл на другую сторону: угроза английского вторжения вынудила Иоанна II заключить 10 сентября 1355 года соглашение в Валони, которое в дальнейшем не продлевалось. Карл оказывал поддержку и пытался влиять на дофина. В декабре 1355 года он, очевидно, был вовлечён в неудачный государственный переворот, целью которого была замена Иоанна II дофином. Жан попытался примириться с сыном, даровав ему титул нормандского герцога. Имевший ленные владения в Нормандии, Карл Злой постоянно находился при новом герцоге, что порождало опасения Иоанна Доброго о возможном новом заговоре против короны. 5 апреля 1356 года Иоанн II под предлогом охоты неожиданно прибыл в Руан и, ворвавшись в замок дофина во время пира, неожиданно арестовал Карла Злого и заключил его в тюрьму. Четверо его главных сторонников (двое из которых участвовали в убийстве Карла де ла Серда) были казнены без суда. Карл был отправлен в Париж, а затем перевозился из тюрьмы в тюрьму. Для ещё большего устрашения Карл Злой был заключён в итоге в Шато-Гайар, где сорока годами ранее умерла (скорее всего, была убита) его бабка Маргарита Бургундская.[7]

Карл II против дофина (1356—1358)

После битвы при Пуатье и пленения англичанами Иоанна II, Карл Злой оставался в тюрьме. Но у него имелись сторонники в Генеральных Штатах, учреждении, пытавшемся управлять страной и удержать её от анархии из-за пленения короля. Они оказывали давление на дофина, чтобы тот освободил Карла Злого. В то же время его брат Филипп выступил на стороне англичан и участвовал в борьбе с войсками дофина в Нормандии. 9 ноября 1357 года Карл II был освобождён из тюрьмы в замке Арль группой из 30 человек из Амьена.[8] Принятый в Амьене как герой, он получил приглашение посетить Генеральные Штаты в Париже, что и сделал вместе с большой свитой и был «принят как недавно коронованный монарх».[9] Там 30 ноября он обратился к народу, перечислив все унижения, полученные от заключивших его в тюрьму. Этьен Марсель потребовал «права на правосудие для короля Наварры», которое дофин не мог не принять. Карл Злой потребовал компенсацию за весь ущерб, нанесённый его владениям, пока он был заключён в тюрьме; помилования за все преступления, совершённые им и его сторонниками; пышных похорон для тех из них, кто был казнён Жаном II в Руане. Также он потребовал себе находящиеся в личном домене дофина герцогство Нормандию и графство Шампань, которые сделали бы его сильным правителем северной Франции. Дофин фактически был бессилен, но пока он и Карл II продолжали переговоры, их достигли новости о том, что Эдуард III и Жан II подписали мирное соглашение в Виндзоре. Соглашение между монархами, каждого из которых король Наварры неоднократно предавал, могло доставить Карлу только неприятности, поэтому он покинул Париж для укрепления своих позиций в Нормандии.[10] Карл Злой торжественно похоронил 10 января 1358 года своих казнённых сторонников в Руанском соборе. После этого он фактически начал гражданскую войну, поведя объединённое англо-наваррское войско против дофина, пытавшегося собрать собственную армию.

Карл II, Парижское восстание и Жакерия (1358)

Тем временем в Париже происходило восстание. 22 февраля 1358 года главные офицеры дофина, маршалы Жан де Конфлан и Роберт де Клермон были убиты в его дворце ворвавшейся толпой во главе с купеческим прево Этьеном Марселем. Тот фактически сделал дофина своим заключённым и пригласил Карла Злого возвратиться в город. 26 февраля тот вернулся в Париж. Дофин был вынужден согласиться на многие из территориальных требований Карла II и финансировать его армию в 1 000 человек.[11] Однако болезнь воспрепятствовала встрече Карла с дофином в Санлисе и Провене. Дофин смог выехать из Парижа и начал военные действия с востока против восставших. Этьен Марсель просил Карла Злого ходатайствовать за них перед дофином, но безуспешно. Земли вокруг Парижа подвергались грабежам со стороны войск Карла Злого и дофина. В последние дни мая на севере от Парижа началась Жакерия — стихийное крестьянское восстание против благородного сословия. Этьен Марсель публично объявил поддержку Жакерии. Будучи не в состоянии получить военную помощь от дофина, рыцари северной Франции обратились к Карлу II, чтобы именно он повёл их против крестьян. Хотя Карл был в союзе с парижанами, он чувствовал, что Этьен Марсель сделал фатальную ошибку. Он не отказался от возможности стать лидером французской аристократии, и в битве при Мелло 10 июня 1358 года устроил резню мятежников, обманом захватив их вождя — Гильома Каля.[6] После этого он возвратился в Париж и настойчиво убеждал народные массы выбрать его «Капитаном Парижа».[12]

Из-за этого Карл II потерял поддержку многих дворян, которые начали покидать его ради дофина. В то же время он нанял солдат — в основном англичан — для «защиты» Парижа. Однако те расположились вне города, совершая набеги на его окрестности. Дофин был более силён, чем Карл, но обещал ему большие деньги и территории, если Париж сдастся. Парижане не поверили этой сделке между принцами и отказались от её выполнения. Вскоре повсюду начались антианглийские бунты и Карл II преднамеренно привёл парижан в английскую засаду в лесах около моста в Сен-Клу, где 600 горожан были убиты.[13]

Карл сдаётся (1359—1360)

Когда Этьен Марсель был убит, и дофин восстановил контроль над Парижем, Карл II покинул город. Тогда же он начал переговоры с английским королём, предлагая раздел Франции: если Эдуард вторгается во Францию и поможет ему победить дофина, то Карл II признаёт его королём Франции в обмен на Нормандию, Пикардию, Шампань и Бри.[14] Но англичане больше не доверяли королю Наварры, которого считали препятствием для заключения мира.

24 марта 1359 года Эдуард и Иоанн Добрый подписали новый договор в Лондоне, по которому, в обмен на отказ Эдуарда III от французского трона, Иоанн II освобождался при условии уплаты огромного выкупа и передаче Англии в суверенное (без вассальных обязательств по отношению к королю Франции) владение следующих территорий: Аквитании, Анжу, Мэна, Пуату, Турени, Нормандии, Понтье и других. В этих землях находились все французские владения Карла Злого, и если бы он не подчинился, короли Англии и Франции совместно начали бы войну против него.[15] Однако Генеральные Штаты отказались принять это соглашение, убеждая дофина продолжить войну. Из-за этого Эдуард III потерял терпение и принял решение о вторжении во Францию. В связи с этой новостью и ухудшением своего положения Карл Злой решил достигнуть соглашения с дофином. 19 августа 1359 года в Понтуазе на второй день переговоров Карл II публично отказался от всех своих требований территорий и денег.[16]

Весной 1360 года англичане согласились на переговоры — в ходе войны армия дофина не принимала главных сражений и придерживалась тактики выжженной земли, и в мае 1360 года был подписан мирный договор в деревушке Бретиньи близ Шартра. В то же время Иоанн II заключил мир с Карлом Злым в Кале. Карлу были прощены все его преступления против Франции и возвращены все права, 300 его сторонников получили королевскую амнистию. Взамен он возобновил свою поддержку французской короне и обещал помочь очистить Францию от банд мародёров, основу которых часто составляли его бывшие наёмники.[17]

Бургундское наследство и потеря Нормандии (1361—1365)

В 1361 году после преждевременной смерти своего кузена Филиппа I, герцога Бургундии, Карл Злой потребовал себе его герцогство на основании своего династического старшинства. Он являлся внуком Маргариты Бургундской, самой старшей дочери Роберта II, герцога Бургундии. Однако, герцогство было взято королём Иоанном II, сыном Жанны Бургундской, второй дочери Роберта II. Иоанн передал Бургундию своему любимому сыну Филиппу Смелому.

Титул герцога Бургундии дал бы Карлу больший вес во французской политике, и невыполнение его претензий вызвало у него горечь. После отказа папы римского поддержать его, Карл Злой возвратился в своё королевство Наварра в ноябре 1361 года. Вскоре он организовал заговор, целью которого был захват власти во Франции. Восстание сторонников в Нормандии в мае 1362 года закончилось провалом. В 1363 году он решил сформировать две армии, одна из которых пойдёт морским путём в Нормандию, а другая, под командованием его брата Луи, соединится с гасконцами каталонской компанией в Центральной Франции.[18] Далее, согласно его плану, эти армии должны были вторгнуться в Бургундию, таким образом угрожая французскому королю из обеих частей его королевства. В январе 1364 года Карл встретился с Эдуардом Чёрным принцем в Ажене, чтобы договориться о проходе своих войск через подконтрольное англичанам герцогство Аквитания. Принц согласился с этим, возможно, из-за дружбы с новым военным советником Карла Жаном III де Грелли, капталем[19] де Бюш. Жан де Грелли был женихом сестры Карла и должен был возглавить армию, направлявшуюся в Нормандию. В марте 1364 года капталь прибыл в Нормандию для охраны владений Карла.

Иоанн II возвратился в Лондон для проведения переговоров с Эдуардом III, и защита Франции находилась в руках дофина. Королевская армия под номинальным руководством графа Ашера, а фактическим — Бертрана дю Геклена осаждала город Рольбуаз в Нормандии. Планы Карла II были уже известны, и в начале апреля 1364 года, ещё до того, как капталь де Бюш смог достигнуть Нормандии были захвачены многие из крепостей. В Нормандии де Бюш начал собирать свои войска вокруг Эврё, возвращение которой требовал Карл II, возглавлявший свою армию на востоке. 16 мая 1364 года де Бюш был побеждён Бертраном дю Гекленом в сражении при Кошереле. Иоанн II умер в Англии в апреле, и новости о победе достигли дофина 18 мая в Реймсе, где на следующий день он был коронован как Карл V.[20] Он немедленно утвердил своего брата Филиппа в качестве герцога Бургундии.

Не испугавшись возможного поражения, Карл Злой настаивал на своём. В августе 1364 года его люди начали борьбу в Нормандии, в то время как маленькая армия наваррцев под руководством Родриго де Урисе приплыла из Байонны в Шербур. Тем временем брат Карла Злого Луи возглавил армию, увеличевшуюся за счет войск, обещанных капитанами Великой Компании и флибустьером Сегеном де Бадефолем. Войско прибыло в Нормандию 23 сентября, пройдя через территорию Чёрного принца и французские земли, уклоняясь от сражения с королевской армией. Услышав о завершении гражданской войны в Бретани после битвы при Оре, Луи отказался от вторжения в Бургундию и вместо этого решил приступить к отвоёвыванию Котентена.

Тем временем Сеген де Бадефоль и его товарищи-капитаны захватили город Анса на бургундской границе, но использовали его только в качестве центра проведения набегов. Хотя Карл предложил лорду Альбрету Бернарду-Эйзу V принять команду над его силами в Бургундии, он понял, что не может противостоять королю Франции и должен договориться с ним. В мае 1365 года в Памплоне, он согласился на договор, в соответствии с которым объявлялась амнистия его сторонникам, останки казнённых наваррцев должны были быть возвращены их семьям, а заключённые взаимно освобождались без уплаты выкупа. Карлу были оставлены его завоевания 1364 года, за исключением цитадели Меулан, которая должна была быть разрушена. В качестве компенсации Карл II получил Монпелье в Лангедоке. Его требования по поводу Бургундии были переданы на арбитраж папы римского.[21] Папа римский фактически никогда не высказывался по данному вопросу. В декабре 1365 года Сеген де Бадефоль прибыл в Памплону, требуя значительных сумм, которые Карл II обязался выплатить ему за услуги в Бургундии. Во время визита Сегена в Наварру, он был отравлен одним из слуг Карла Злого, действовавшим на основании приказа короля, решившего не платить наемнику (это случилось в конце января или начале февраля 1366 г.). Как человек, не лишенный прагматичного цинизма, Карл оплатил похороны самого Сегена и возместил расходы его людей, сопровождавших своего капитана в Наварру![22]

Карл и испанские войны (1365—1368)

Прекращение войны во Франции оставило французских, английских, гасконских наёмников Карла II без работы, и многие из них скоро оказались вовлечёнными в войны Кастилии и Арагона. С каждым из этих государств Наварра имела общую границу. Карл Наварский пытался это использовать, заключая соглашения с обеими сторонами и надеясь с их помощью увеличить территорию своего королевства. Он являлся союзником кастильского короля Педро I Жестокого, но в конце 1365 года заключил секретное соглашение с королём Арагона Педро IV Церемонным. В соответствии с соглашением, наваррская армия во главе с Бертраном дю Гекленом и Хью Кэльвели вторглась в Кастилию через южную Наварру и свергла Педро I при поддержке брата и противника последнего Энрике Трастамарского.[23] Однако Карл Злой не смог удержать границы своего государства в безопасности и заплатил большую сумму для защиты от грабежей.

После того, как Энрике II захватил трон Кастилии, Педро I переправился в Аквитанию к Эдуарду Чёрному Принцу. Тот начал подготовку для его возвращения, посылая армии через Пиренеи. В июле 1366 года Карл II приехал в Бордо для консультаций с Педро I и Чёрным Принцем. В итоге он согласился держать горные перевалы Наварры открытыми для прохода армии в обмен на получение кастильских областей Гипускоа и Алава, обеспечивающими выход к морю, дополнительных крепостей и 200 000 флоринов.[24] Тогда же в декабре он встретил Энрике на границе Наварры и обещал держать проходы закрытыми, взамен пограничного города Логроньои и 60 000 дублонов. Узнав об этом, Чёрный принц приказал Хью Кэльвели вторгнуться в Наварру из северной Кастилии и убедить Карла придерживаться заключённого с ним соглашения. Карл II сразу начал утверждать, что никогда не был искренним в своих отношениях с Энрике, и открыл проходы для армии принца.[25] Карл Злой сопровождал его в поездке, но не желал принимать участие в военной кампании лично. Он заставил Оливье де Мони организовать засаду, в которой король был «захвачен» и удерживался до полного завоевания Кастилии.[26] Уловка была неудачной, что сделало Карла II посмешищем в Западной Европе.[27]

Утрата последних французских владений и унижение Наварры (1369—79)

С возобновлением войны между Францией и Англией в 1369 году Карл II видел новые возможности для повышения собственного статуса во Франции. Он встретился с герцогом Бретани Жаном V в Нанте. Между ними была достигнута договорённость о взаимной помощи в случае нападения Франции. Базируясь в Шербуре, главном городе своих владений в северной Нормандии, Карл Злой отправил послов к Карлу V и Эдуарду III. Он предложил свою помощь французскому королю в случае возвращения своих прежних территорий в Нормандии, признания его прав на Бургундию и передачи ему Монпелье. Английскому королю он предложил союз против Франции, за это Эдуард III мог использовать нормандские территории Карла Злого в качестве плацдарма для атаки на французов. Как и в предыдущих случаях, Карл II в действительности не желал иметь английскую армию на своих землях, заключив союз с английским королём, он хотел оказать давление на Карла V, но тот отказался от своих требований.[28] Соблюдая договор с Карлом Наваррским, Эдуард III в июле 1370 года послал экспедиционный отряд к устью Сены под командованием сэра Роберта Кноулза. Эдуард пригласил Карла Злого в Англию, тот прибыл туда через месяц. Карл Наваррский вступил в секретные переговоры с Эдуардом III, однако они были недолгими.[29] Одновременно он продолжал переговоры с Карлом V, опасавшимся присоединения войск Карла II к армии Кноулза, действовавшей в Северной Франции. 2 декабря 1370 года Эдуард III заключил соглашение с Карлом Злым, но оно утратило силу вследствие разгрома армии Кноулза при Понтваланне несколько дней спустя. Понимая, что Наварра окружена франко-кастильским союзом, а англичане в затруднительном положении, Карл Наваррский возвратился во Францию для подписания договора в Верноне: он принял условия 1365 года и 25 марта 1371 года, склонив колено к земле, впервые принёс оммаж сюзерену Карлу V за свои французские владения и обещал ему «веру, лояльность и повиновение»[30] Во время своей поездки через Нормандию, он безуспешно пытался вести переговоры о перемирии с гасконскими гарнизонами, занимавшимися грабежом его владений.[31] Во многом из-за своего бессилия перед мародёрами не он, а Карл V стал олицетворять собой защитника и, следовательно, правителя Нормандии.

Практически ничего не выиграв в результате своих интриг, Карл Злой возвратился в Наварру в начале 1372 года. Впоследствии Карл II был вовлечён, по крайней мере, в две попытки отравить Карла V и сам поощрял различные заговоры против него.[32] Затем он вступил в переговоры с Джоном Гонтом, герцогом Ланкастерским, стремившемся стать королём Кастилии на основании брака с Констанцией Кастильской, дочерью убитого Педро I. Но в 1373 году кастильский король Энрике II, победил союзника Англии Португалию, и вынудил Карла Наваррского сдать спорные крепости и закрыть границы Наварры для армии Джона Гонта.[33] В марте 1374 года Карл Злой встретился в Гаскони, в городе Дакс с Гонтом, и позволил тому использовать Наварру в качестве плацдарма для вторжения в Кастилию при условии возвращения городов, отданных Энрике II. Внезапное возвращение Гонта спустя несколько дней в Англию Карл Наваррский воспринял как личное предательство. Чтобы умиротворить кастильского короля, он согласился на брак своего старшего сына Карла III и Элеоноры, дочери Энрике II в мае 1375 года.[34]

В 1377 году Карл Злой намеревался предоставить в распоряжение англичан подконтрольные ему гавани и замки для объединённого нападения на Францию, также он предложил выдать свою дочь замуж за Ричарда II.[35] Но угроза нападения Кастилии из-за постоянных ссор с Энрике II вынудила Карла II остаться в Наварре.[36] В связи с этим было заключено соглашение с Ричардом II, по которому тот арендовал Шербур на 3 года, передав Карлу отряд из 1000 солдат (500 стрелков и 500 воинов)[37] Вместо себя Карл Злой отправил в Нормандию своего старшего сына вместе со многими чиновниками. Среди свиты был гофмейстер Жак де Рю, которому было поручено подготовить замки для приёма англичан, а также проникнуть в королевские кухни в Париже и отравить короля Франции.[38] Но в марте 1378 года заговор был раскрыт благодаря эффективным действиям шпионской сети Карла V.[39] На пути в Нормандию наваррская делегация были арестована в Немуре. Обнаруженные договоры и письма англичанам, вместе с признаниями Жака де Рю, раскрыли предательство Карла Наваррского. Карл V направил армию в северную Нормандию для захвата всех оставшихся владений Карла Злого (апрель—июнь 1378 года). Только Шербур не сдавался: Карл Наваррский просил у англичан подкрепления, но вместо того, чтобы оказать помощь, они захватили город. Сын Карла подчинился французскому королю и стал протеже бургундского герцога, сражавшегося во французских войсках. Жак де ла Рю и другие видные наваррские чиновники во Франции были казнены. Все французские владения Карла Злого были переданы Карлом V его сыну Карлу Благородному.[40]

В июне—июле 1378 года армия Кастилии под командованием Энрике II вторглась в Наварру и начала её разорение. Карл II отступил по Пиренеям к Сен-Жан-П’е-де-Пору, и в октябре он пробился к Бордо, умоляя о военной помощи сэра Джона Невилла, лейтенанта Гаскони. Невилл послал маленький отряд в Наварру под руководством рыцаря сэра Томаса Тривета, но англичане мало чего достигли за зиму. В феврале Энрике II объявил о том, что его сын повторно вторгнется в Наварру весной. В условиях отсутствия союзников и предложений о мире, Карл II запросил перемирия. В Брионсе 31 марта 1379 года, был подписан договор, удовлетворивший требования Энрике. По нему Карл Злой соглашался быть в неразрывном военном союзе с Кастилией и Францией против англичан, и сдать 20 крепостей южной Наварры, включая город Тудела кастильским гарнизонам.[41]

Политическим амбициям Карла II пришёл конец. Хотя он и сохранил корону и страну, но в результате его интриг были потеряны обширные французские владения его рода, а его пиренейское королевство было опустошено разрушительными войнами и набегами. Хотя он продолжал интриговать и считать себя законным королём Франции, по существу, он был окончательно нейтрализован на годы, которые оставались до его смерти.

Брак и дети

Карл II был женат на дочери Жана II, Жанне Французской (1343—1373), от которой он имел детей:

  1. Мария (1360—1400) — 20 января 1393 вышла замуж в Туделе за Альфонсо Арагонского, герцога Гандии (умер в 1412)
  2. Карл III (1361—1425) — король Наварры.
  3. Бонна (1364—1389).
  4. Пьер д’Эвре, граф Мортен (31 марта 1366—29 июля 1412).
  5. Филипп (1368), умер юным.
  6. Жанна Наваррская (1370—1437) — сначала вышла замуж за Жана V, герцога Бретани, потом за Генриха IV, короля Англии.
  7. Бланка (1372—1385).

Смерть

Карл Злой умер 1 января 1387 года во дворце Сан-Педро при весьма подозрительных обстоятельствах. Существовало множество версий о причинах его смерти, самая известная из которых гласила, что он сгорел заживо. Она часто цитировалась, а иногда иллюстрировалась хрониками Западной Европы.[42]

Ниже представлена интерпретация Фрэнсиса Блэгдона, 1801 год:

«Карл Злой, впал в такое состояние, что не мог пользоваться своими конечностями. Консультировавший его врач, приказал обернуть его с головы до пят в льняной ткани, пропитанные бренди, чтобы они покрывало его тело до самой шеи. Этот процесс проходил ночью. Одна из служанок, которой приказали пришить ткань, окутывавшую пациента, дошила до шеи, где и должна была закончить свой шов. Однако там ещё оставался кусок нитки. Вместо того, чтобы просто отрезать его ножницами, она использовала свечку, которая подожгла всю ткань. Испугавшись, служанка убежала, оставив своего короля, который таким образом сгорел заживо в своём собственном дворце.»

В 1385 году, Карл Наваррский составил завещание, по которому его останки будут похоронены в трёх различных местах: его тело в Нотр-Дам де Памплон, его сердце в Нотр-Дам де Ухуэ и его внутренности — в Нотр-Дам де Ронсесвальес. Завещание получило разрешение епископа.[43]

Корону Наварры наследовал сын Карла II — Карл III, который отказался от притязаний на французскую корону и стал верным союзником Кастилии и Франции.

Итоги правления

Политические итоги

Наваррские бароны охотно выбрали Жанну II в качестве своей королевы, чтобы ускользнуть от французской опеки, а в самой Наварре был сильный парламент. Карл Наваррский намеревался управлять Францией с помощью подобной системы, и его можно считать представителем модернизаторского движения. Этот шанс был у него в 1358 году, но его английские наемники служили ему в той эпохе, когда рождались национальные чувства.

В конечном счете, Карл II потерпел неудачу во всех своих претензиях: он не стал ни королём Франции, ни герцогом Бургундии или Шампани. Он потерял все свои владения во Франции.

Неверность короля союзным договорам в итоге привела его к дискредитации и дипломатической изоляции.

Экономические итоги

Экономические итоги правления Карла также отрицательные. Вначале под контролем Карла Злого находились богатые регионы. Но, в отличие от своего соседа Гастона III де Фуа, графа Фуа, использовавшего свой нейтралитет во время Столетней войны для экономического развития своих земель, Карл отяготил налоговую систему для поддержки армии. Нормандию разорили английские войска, которые держали её крепости, а жители Наварры были недовольны дорогостоящими планами своего короля, что приводило к бунтам в стране.

Карл Злой в литературе

Напишите отзыв о статье "Карл II (король Наварры)"

Примечания

  1. Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — С. 494—495. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.
  2. Georges Minois, La guerre de Cent Ans, Perrin, 2008, p. 126.
  3. Jonathan Sumption, Trial by Fire: The Hundred Years War II (London: Faber & Faber, 1999), pp. 107-8.
  4. Sumption(1999), p. 103.
  5. Sumption(1999), pp. 124-5.
  6. 1 2 Наталья Басовская, «Столетняя война: леопард против лилии» (Москва: Астрель, 2003).
  7. Sumption(1999), pp. 206-7.
  8. Sumption (1999), pp. 294-5.
  9. Sumption (1999), pp. 295-6.
  10. Sumption (1999), p. 302.
  11. Sumption (1999), pp. 314-15.
  12. Françoise Autrand, Charles V, Fayard 1994, p. 332—333
  13. Sumption (1999), pp. 338—344.
  14. Sumption (1999), p. 348.
  15. Sumption (1999), pp. 400—401.
  16. Sumption (1999), p. 418-21.
  17. Sumption (1999), p. 453.
  18. Jean Favier, La guerre de Cent Ans, Fayard 1980, p. 294
  19. Капталь — титул
  20. Sumption (1999), pp. 508-11.
  21. Sumption (1999), pp. 520-23.
  22. Sumption (1999), pp. 525.
  23. Jean Favier, La guerre de Cent Ans, Fayard 1980, p. 308
  24. Georges Minois, La guerre de Cent Ans, Perrin, 2008, p. 196
  25. Georges Minois, La guerre de Cent Ans, Perrin 2008, p. 197
  26. Georges Minois, La guerre de Cent Ans, Perrin 2008, p. 198
  27. Sumption (1999), pp. 545, 548-9.
  28. Jonathan Sumption, «Divided Houses: The Hundred Years War III» (London: Faber & Faber, 2009), pp. 64-7.
  29. Sumption (2009), pp. 72-74.
  30. Françoise Autrand, Charles V, Fayard 1994, p. 584.
  31. Françoise Autrand, Charles V, Fayard 1994, p. 582.
  32. Sumption (2009), p. 312.
  33. Sumption (2009), pp. 179—180.
  34. Sumption (2009), pp. 201—202.
  35. Sumption (2009), p. 313.
  36. Françoise Autrand, Charles V, Fayard 1994, p. 810
  37. Françoise Autrand, Charles V, Fayard 1994, p.810.
  38. Sumption (2009), p. 314.
  39. Françoise Autrand, Charles V, Fayard 1994, p. 812
  40. Sumption (2009), pp. 317—321.
  41. Sumption (2009), pp. 333—339.
  42. Barbara Tuchman;«A Distant Mirror», 1978, Alfred A Knopf Ltd
  43. P.Tucoo-Chala, Le dernier testament de Charles le Mauvais en 1385 — Revue de Pau et du Béarn, 1974, pp 187—210

Литература

  • Ramirez de Palacios, Bruno. Charles dit le Mauvais, roi de Navarre, comte d'Evreux, prétendant au trône de France. — Paris: La Hallebarde, 2015. — P. 530. — ISBN 978-2-9540585-3-5.
  • Autrand Françoise. Charles V: Le Sage. — Paris: Fayard, 1994. — P. 909. — (Grandes chroniques de France). — ISBN 2213027692.
  • Favier Jean. La guerre de Cent Ans. — Paris: Fayard, 1980. — 678 p. — (Les Grandes études historiques). — ISBN 2213008981. (русское издание: Фавье Жан. Столетняя война / Пер. с франц. М. Ю. Некрасова. — СПб.: Евразия, 2009. — 656 с. — (Clio). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-91852-004-8.)
  • Басовская Н. И. Столетняя война: леопард против лилии. — М.: АСТ, Астрель, 2007. — 448 с. — (Историческая библиотека). — 4 000 экз. — ISBN 978-5-17-040780-4.
  • Bordonove Georges. Charles V le Sage. — Pygmalion, 1985. — 314 p. — (Les Rois qui ont fait la France, Les Valois). — ISBN 2-85704-185-3.
  • Перруа, Эдуард. Столетняя война. — Санкт-Петербург: Евразия, 2002. — 480 p. — 1500 экз. — ISBN 5-8071-0109-Х.
  • Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.

Ссылки

  • Карл Злой // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.britannica.com/EBchecked/topic/106870/Charles-II Charles II (king of Navarre)] (англ.). Britannica Online Encyclopedia. Проверено 6 февраля 2010. [www.webcitation.org/650bbvrbR Архивировано из первоисточника 27 января 2012].
  • [charles.le.mauvais.free.fr/index.htm Карл_II_(король_Наварры) (Charles II de Navarre, dit Charles le Mauvais)]
  • [fmg.ac/Projects/MedLands/NAVARRE.htm#CarloIIdied1387 KINGS of NAVARRE 1328-1479 (CAPET-EVREUX)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 6 февраля 2010. [www.webcitation.org/650bd5Bzx Архивировано из первоисточника 27 января 2012].


Отрывок, характеризующий Карл II (король Наварры)

В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.