Карл I Гогенцоллерн
Поделись знанием:
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
| Карл I Гогенцоллерн Karl I von Hohenzollern<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Карла I Гогенцоллерна</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 15 января 1525 — 3 марта 1576 | ||
| Предшественник: | Эйтель Фридрих III Гогенцоллерн | |
| Преемник: | Эйтель Фридрих IV Гогенцоллерн-Гехинген, Карл II Гогенцоллерн-Зигмаринген и Кристоф Гогенцоллерн-Хайгерлох | |
| ||
| 10 июня 1558 — 3 марта 1576 | ||
| Предшественник: | Йобст Николай II Гогенцоллерн | |
| Преемник: | графство Хайгерлох вошло в состав графства Цоллерн | |
| Вероисповедание: | католичество | |
| Рождение: | 1516 Брюссель | |
| Смерть: | 18 марта 1576 Замок Зигмаринген, графство Гогенцоллерн | |
| Род: | Гогенцоллерны | |
| Отец: | Эйтель Фридрих III Гогенцоллерн | |
| Мать: | Иоганна фон Виттем | |
| Супруга: | Анна Баден-Дурлахская | |
| Дети: | Ферфрид, Мария, Эйтель Фридрих IV, Карл II, Иоганна, Якоба Мария, Элеонора, Кристоф, Магдалена, Иоахим, Кунегунда | |
Карл I Гогенцоллерн (1516, Брюссель — 18 марта 1576, Замок Зигмаринген) — граф Гогенцоллерн (Цоллерн) (1525—1576). Имперский камергер и председатель надворного совета при императоре.
Содержание
Биография
Старший сын Эйтеля Фридриха III Гогенцоллерна (1494—1525), графа Цоллерна (1512—1525), и Иоганны фон Виттем (ум. 1544), дочери Филиппа, сеньора Берсела и Баутерсема.
В январе 1525 года после смерти своего отца Карл I Гогенцоллерн унаследовал титул графа Цоллерна.
Карл Гогенцоллерн был имперским камергером и председателем надворного совета. В 1534 году он получил во владение от императора Священной Римской империи Карла V Зигмаринген и Веринген в статусе имперских ленов.
В 1558 году после смерти своего бездетного двоюродного племянника Йобста Николая II (1514—1558), графа Хайгерлоха (1538—1558), Карл I Гогенцоллерн получил во владение графство Хайгерлох.
В 1576 году после смерти Карла I Гогенцоллерна его графство было разделено между его тремя сыновьями (Эйтелем Фридрихом, Карлом и Кристофом). Старший сын Эйтель Фридрих IV получил во владение Гехинген и стал родоначальником линии Гогенцоллерн-Гехинген, второй сын Карл II унаследовал замок Зигмаринген и стал основателем ветви Гогенцоллерн-Зигмаринген, а младший сын Кристоф получил во владение замок Хайгерлох и стал родоначальником линии Гогенцоллерн-Хайгерлох.
Семья и дети
В 1537 году Карл Гогенцоллерн женился на Анне (1512—1579), дочери маркграфа Эрнста Баден-Дурлахского. Супруги имели детей:
- Ферфрид (1538—1556)
- Мария (1544—1611), муж Швайкхард фон Хельфенштайн (1539—1599), президент имперского камерального суда и имперский наместник Тироля
- Эйтель Фридрих IV (1545—1605), 1-й граф Гогенцоллерн-Гехинген (1576—1605)
- Карл II (1547—1606), 1-й граф Гогенцоллерн-Зигмаринген (1576—1606)
- Иоганна (1548—1604)
- Якоба Мария (1549—1578), жена Леонарда V Гарраха (1542—1597)
- Элеонора (1551—1598)
- Кристоф (1552—1592), 1-й граф Гогенцоллерн-Хайгерлох (1576—1592)
- Магдалена (1553—1571), монахиня в Хольце
- Иоахим (1554—1587), титулярный граф Гогенцоллерн
- Кунегунда (1558—1595), монахиня в аббатстве Инцигкофен
Источники
- Otto Hintze: Die Hohenzollern und ihr Werk 1415—1915.. Verlag A. Steiger, Solingen 1982, ISBN 3-921564-18-2.
- E. G. Johler: Geschichte, Land- und Ortskunde der souverainen teutschen Fürstenthümer Hohenzollern Hechingen und Sigmaringen. Stettin’sche Buchhandlung, Ulm 1824.
- Gustav Schilling: Geschichte des Hauses Hohenzollern in genealogisch fortlaufenden Biographien aller seiner Regenten von den ältesten bis auf die neuesten Zeiten, nach Urkunden und andern authentischen Quellen. Fleischer, Leipzig 1843.
Напишите отзыв о статье "Карл I Гогенцоллерн"
Ссылки
- [www.hohenzollern.com/schloss-sigmaringen/schloss/stammbaum.php Hohenzollern family tree] on the site of the Hohenzollern family business.
Отрывок, характеризующий Карл I Гогенцоллерн
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
