Карл V (король Франции)

Карл V Мудрый фр. Charles V le Sage<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Франции
8 апреля 1364 — 16 сентября 1380
Коронация:	19 мая 1364, Реймсский собор, Реймс, Франция
Предшественник:	Жан II Добрый
Преемник:	Карл VI Безумный
Дофин Франции
22 августа 1350 — 8 апреля 1364
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Жан
Рождение:	21 января 1338(1338-01-21) Венсен, Франция
Смерть:	16 сентября 1380(1380-09-16) (42 года) Боте-сюр-Марн, Франция
Место погребения:	Базилика Сен-Дени, Париж, Франция
Род:	Валуа
Отец:	Жан II Добрый
Мать:	Бонна Люксембургская
Супруга:	Жанна де Бурбон
Дети:	сыновья: Жан, Жан, Карл VI Безумный, Людовик I Орлеанский дочери: Жанна, Бонна, Жанна, Мария, Изабелла, Екатерина

Карл V Мудрый (фр. Charles V le Sage; 21 января 1338 — 16 сентября 1380) — король Франции с 1364 года из династии Валуа. Старший сын короля Франции Иоанна II Доброго и его первой жены Бонны Люксембургской. В 1356—1360 годах и в начале 1364 года (во время пребывания отца, Иоанна II, в английском плену) — регент Франции. Его царствование знаменует собой конец первого этапа Столетней Войны: Карл V смог практически полностью вернуть территории, потерянные его предшественниками, и восстановить власть над государством.

В течение некоторого времени Карл был близок к реформаторскому движению. Когда его отец Иоанн Добрый был в плену в Англии, дофин оказался главой контролируемой монархии. Несмотря на амбициозные проекты Карла Наваррского и Этьена Марселя, Карлу удалось спасти корону Валуа, хотя страна в тот момент погрузилась в гражданские войны. После коронации 1364 года Карл восстановил королевскую власть, сделав ставку на правовое государство и следуя политике твердой монеты, заложенной еще советниками его отца. В результате люди начали сравнивать правление Карла V с благословенными временами Людовика Святого, который традиционно считался хорошим королём (фр. bon roi).

Карл V формализовал децентрализацию власти с помощью политики раздачи апанажей, над которыми он сохранял власть, финансируя их благодаря введению долговременных налогов. Эти новые доходы позволили ему также создать во Франции регулярную армию, которая вместе с войсками его братьев покончила с «большими компаниями» (фр. Grandes compagnies), разорявшими страну, а затем и нанести поражение англичанам. Эта победа стала возможной благодаря и дипломатическим успехам: Карл V смог вернуть под свою власть гасконских вассалов, которые относились к Англии благосклонно, и изолировать их ото всей Европы. Эти победы в большой степени повлияли на формирование зарождавшегося национального самосознания, в результате которого англичане стали восприниматься французами как захватчики. И, наконец, царствование Карла V ознаменовано Великой Схизмой.

Характеристика и внешний облик Карла V

Карл V резко выделяется из числа своих ближайших предшественников и преемников. Несмотря на серьёзную болезнь, перенесённую Карлом V в молодости, в 1349 году, он не был таким тщедушным человеком, как его описывали (в 1362 году после долгой болезни король весил 73 кг, а в 1368 — 77,5 кг). Но хрупкое здоровье заставляло его держаться на расстоянии от турниров и полей сражений: его правая рука была такой опухшей, что он не мог в ней держать тяжёлые предметы. В силу своего слабого здоровья Карл V первым из французских королей даже номинально не командовал войсками, передоверив эту ранее исключительно королевскую функцию профессиональным военным, из которых самым выдающимся был коннетабль Бертран Дюгеклен.

У Карла V был живой ум, его можно было бы назвать даже коварным человеком. Кристина Пизанская характеризовала короля как «мудрого и хитрого» («sage et visseux»). Характер Карла V сильно отличался от темперамента его отца, который часто подвергался яростным, но непродолжительным вспышкам гнева. Кроме того, Иоанн Добрый окружал себя только теми людьми, с которыми его связывали узы дружбы: Карл поступал иначе. Такое различие между отцом и сыном приводило к постоянным ссорам, которые впервые начались ещё когда Карл был мальчиком.

Зато Карл V проявлял необычный для монархов того времени интерес к искусству, литературе, архитектуре. Он был очень образованным человеком. Та же Кристина Пизанская описывает его как интеллектуала, в совершенстве овладевшем всеми семью свободными искусствами. Кроме того, Карл был и чрезвычайно набожным королём. Это благочестие позволяло ему переносить все невзгоды, в том числе и проблемы со здоровьем, поправить которое медицина того времени была не в силах. Среди всех монашеских орденов он выделял целестинцев, которых постоянно поддерживал. Король также был любителем астрологии и других оккультных наук. Инвентарная опись его библиотеки 1380 года включает около 30 произведений, повествующих о геомантии, а примерно седьмая часть всех его книг была посвящена астрологии, астрономии и другим наукам, связанных с гаданиями. Однако эти его увлечения противоречили доктринам церкви и университета, поэтому все оккультные верования составляли лишь часть личной жизни государя и не влияли на принятие им политических решений.

Подобно Людовику Святому и Филиппу IV Карл V ясно сознавал как величие своего сана, так и огромную ответственность, возложенную на него вместе с короной. Всегда и во всем Карл V будет доказывать окружающим, что все его войны справедливы, решения направлены законом, налоги собираются исключительно для блага страны. Неагрессивный и юридически дотошный король усвоил для себя стратегию поведения, позволившую Франции преодолеть катастрофу первых десятилетий Столетней войны и получить необходимую передышку.

Детство короля

Карл V воспитывался при дворе вместе с другими детьми своего возраста. Позднее он оставался близок с людьми, которые окружали его в этот ранний период жизни. Среди них были его дядя Филипп Орлеанский, три его брата Людовик, Жан и Филипп, а также Людовик де Бурбон, Эдуард и Роберт де Бар, Годфруа де Брабант, Луи д’Эврё (брат Карла Злого), Жан и Карл д’Артуа, Карл д’Алансон и Филипп Руврский. Наставником будущего короля был, возможно, Сильвестр де ля Сервель, который обучал мальчика латыни и грамматике.

Первый дофин

Граф Гумберт (Юмбер) II, разорившийся и оставшийся без наследников после смерти единственного сына, решил продать земли Дофине, которые входили в состав Священной Римской империи. Но так как ни папа, ни император не отреагировали на его предложение, то он заключил сделку с французским королём Филиппом VI. Согласно договору, эти земли должны были быть переданы сыну будущего короля Иоанна Доброго. Таким образом, Карл, старший сын Иоанна, стал первым дофином во французской истории. Ему едва исполнилось 11 лет, однако уже тогда он впервые ощутил груз власти на своих плечах. Карл привел к присяге прелатов и получил оммаж от своих новых вассалов.

Контроль над этими землями был очень важен для Франции, так как Дофине находилось в долине Роны, через которую проходил важнейший еще со времен античности торговый путь, соединяющий Средиземноморский регион и север Европы. Французы, таким образом, могли теперь напрямую связываться с Авиньоном, папским городом и важнейшим дипломатическим центром всей средневековой Европы. Несмотря на свой юный возраст, дофин начал добиваться, чтобы его подданные признали своего нового господина, а также вмешался в междоусобную войну между его вассалами. Тогда он получил первый опыт управления, чрезвычайно пригодившийся ему в будущем.

Свадьба

8 апреля 1350 года в Тэн-л’Эрмитаж дофин женился на Жанне де Бурбон, внучке Карла Валуа, который приходился ему прадедом. Для этого ему пришлось предварительно получить у папы разрешение на брак с родственницей. Возможно, именно такое близкое родство стало причиной психического заболевания Карла VI и ослабило здоровье других детей Карла и Жанны. Брак был заключен позже, чем собирались, из-за смерти матери Карла Бонны Люксембургской и его бабушки Жанны Бургундской, погибших во время эпидемии чумы 1349 года (в тот момент Карл уехал от двора в Дофине). Да и сам дофин перенес тяжёлую болезнь, от которой никак не мог оправиться с августа по декабрь 1349 года. Из-за бушевавшей во Франции эпидемии люди боялись больших скоплений народа, поэтому свадьба дофина прошла довольно скромно, при малом количестве свидетелей.

Сближение с реформаторской партией

Экспедиция в Нормандию

22 августа 1350 года умер дед дофина, король Филипп VI. Карл был вызван в Париж, а 26 сентября 1350 года участвовал в Реймсе в коронации своего отца Иоанна II. Тогда же последний сделал Карла рыцарем Ордена Звезды. Однако наследственное право на престол как самого Иоанна, так и всего рода Валуа, ставилось некоторыми феодалами под сомнение. Отец Иоанна, Филипп VI, которого иногда называли «обретённым королём» (фр. roi trouvé), потерял всякое доверие своих подданных после сокрушительного поражения при Креси, потери Кале, вследствие гибельных последствий эпидемии чумы и обесценивания денег. Поэтому королевская партия столкнулась с оппозиционными настроениями, распространившимися по всей стране. Одну из таких противоборствующих партий возглавил Карл II Наваррский, прозванный Злым, чья мать Жанна отказалась в 1328 году от французской короны в пользу наваррской. Карл II в тот момент стал старшим представителем своего рода. Амбициозный человек, он сумел объединить вокруг себя всех недовольных правлением первых Валуа. В этом деле его поддерживали родственники и их союзники: семьи из Булони (граф Булонский, кардинал, два их брата и их родственники из Оверни), шампаньские бароны, верные Жанне Наварской (матери Карла Злого и внучке последней графини Шампаньской), а также приверженцы Роберта д’Артуа, изгнанного из французского королевства Филиппом VI. Более того, Карл Злой опирался на могущественный Парижский университет и на торговцев северо-западной части Франции, которые жили только благодаря торговле через Ла-Манш.

Для королевской партии Нормандия создавала определённые проблемы. Это герцогство зависело как от морской торговли через Ла-Манш, так и от речного пути по Сене. Нормандия уже более 150 лет не была английской землёй, но владельцы земли (представители дворянства и духовенства) часто имели владения как по эту сторону пролива, так и по ту (со времен нормандского завоевания Англии или в результате удачно заключённых браков, на правах наследования). Поэтому официальное признание французского или английского суверена могло в любом случае привести к конфискации части их земель. Нормандские феодалы объединились между собой, чтобы в случае необходимости дать совместный отпор врагу, кем бы тот ни был. Тем более у них были хартии, которые гарантировали Нормандии довольно широкую автономию. Рауль де Бриенн — довольно показательный пример подобной автономии. Он вёл независимую внешнюю политику, и даже если он и командовал французской армией, посланной в Шотландию, то лишь как капитан, нанятый по контракту, а не связанный обязательствами перед королём.

Регентство 1356—1360. Внутренняя смута и её преодоление

После пленения Иоанна II при Пуатье (19 сентября 1356) бежавший с поля боя дофин Карл неожиданно для себя стал у руля французской монархии с титулом главного наместника королевства. Положение было критическим: король — в плену, англичане оккупировали значительную часть страны, правящую элиту раздирали неурядицы.

Необходимой мерой стал созыв в октябре 1356 года Штатов Лангедойля. Среди депутатов Штатов преобладали представители городов Северной Франции (во главе с парижским прево Этьеном Марселем) и сторонники Карла Злого, заключённого в тюрьму Иоанном II. В качестве условия предоставления Карлу дополнительной денежной помощи Штаты потребовали освобождения Карла Злого и административной реформы. В частности, предлагалось создать при дофине для контроля над финансовой деятельностью правительства избираемый Штатами совет из 4 прелатов, 12 рыцарей и 12 горожан. Нуждаясь в деньгах и не имея возможности вступить в конфликт со Штатами, Карл тянул время: он уехал в Мец для встречи с императором Карлом IV. По возвращении его, новая сессия Штатов вынудила Карла издать 3 марта 1357 года Великий ордонанс. Согласно ордонансу назначением и снятием чиновников отныне должна была ведать комиссия Штатов, в Королевский Совет были введены 6 представителей Штатов, расходование дофином экстраординарных субсидий контролировалось Штатами, сами Штаты должны были созываться регулярно. Попытка Карла летом 1357 года отменить ордонанс была сорвана Этьеном Марселем. В ноябре 1357 года из тюрьмы бежал Карл Злой, в феврале 1358 года Штаты заставили дофина Карла примириться с этим опасным соперником. Мятежники, подстрекаемые Этьеном Марселем, ворвались во дворец дофина, перебили его приближённых (два маршала были убиты на глазах Карла).

Карл решительно порвал с зарвавшимися Штатами: 14 марта 1358 года он принял титул регента, 25 марта 1358 года он бежал из Парижа в Санлис. В противовес мятежным парижским Штатам в Компьене были созваны лояльные дофину Генеральные Штаты.

Летом 1358 года вся Центральная Франция была потрясена стихийным крестьянским восстанием Жакерией. Этьен Марсель пытался использовать это восстание в своих целях, но просчитался: перед лицом общей опасности знать сплотилась, армия под командованием Карла Злого разбила «жаков». Дофин, умело растравливая конфликты между парижскими мятежниками и Штатами, добился цели: 31 июля Этьен Марсель был убит горожанами, а Карл Злой покинул Париж. 3 августа дофин вернулся в Париж моральным победителем; наиболее активные участники восстания были казнены, однако уже 10 августа дофином была объявлена всеобщая амнистия. Внутренняя смута закончилась, Великий ордонанс отменён, молодой регент сумел преодолеть небывалый кризис центральной власти.

Французские короли
Капетинги
дом Валуа

Филипп VI Дети    Иоанн II Иоанн II Дети    Карл V    Людовик I Анжуйский    Иоанн Беррийский    Филипп II Бургундский Карл V Дети    Карл VI    Людовик Орлеанский Карл VI Дети    Изабелла Валуа    Екатерина Валуа    Карл VII Карл VII Дети    Людовик XI Людовик XI Дети    Карл VIII Карл VIII

Мир в Бретиньи (1360)

Следующей заботой Карла стало прекращение войны и освобождение отца. Умело затягивая переговоры и сбор денег для выкупа, дофин сумел свести на нет катастрофические для территориальной целостности Франции так называемые Первый и Второй Лондонский миры (январь 1358 года и март 1359 года), подписанные пленённым Иоанном II. Разъярённый Эдуард III лично возглавил очередной набег на Францию, закончившийся для англичан позорной неудачей: генерального сражения французы так и не приняли, деморализованная английская армия была способна только к грабежам и насилиям. 8 мая 1360 года дофин Карл и Эдуард Чёрный принц согласовали в Бретиньи условия «вечного мира».

По условиям мирного договора в Бретиньи на юго-западе Франции образовывалась государство, включавшее в себя английскую Гиень, Сентонж, Пуату, Руэрг, Лимузен и Бигор. Это государственное образование, обычно называемое Великой Аквитанией, переходило Эдуарду Чёрному Принцу и полностью освобождалось от вассальных уз к Франции. Собственно Англии отходили фактически захваченные ею Кале, Понтье, Гин. Выкуп за Иоанна II сокращался с 4 до 3 млн золотых экю. Эдуард III отказывался навсегда от претензий на корону Франции. Учитывая трагические обстоятельства первых десятилетий войны, тяжелейшие поражения при Слёйсе, Креси и Пуатье, едва преодолённый кризис государственной власти, для Франции этот мир был несомненным успехом.

Окончательный мир был ратифицирован Эдуардом III и Иоанном II в Кале 24 октября 1360 года. Хитроумный дофин в последний момент добился внесения в текст договора крохотной оговорки, оказавшей важное влияние на последующие события Столетней войны. Обмен отречениями (Эдуард III отрекался от французской короны, а Иоанн II — от суверенитета над Великой Аквитанией) должен был состояться не в момент подписания договора (так предполагалось в Бретиньи), а только после полной передачи англичанам уступаемых территорий. Поскольку передача территорий затянулась на много лет, обмена отречениями так и не состоялось, и французская корона сохранила за собой права сюзерена над отторгнутыми областями.

После подписания мира Иоанн II был освобождён, до полной выплаты выкупа его в плену заменили другие заложники. Полномочия Карла прекратились, и он отошёл в тень.

Успехи первых лет царствования (1364—1368)

Летом 1363 года бежал из плена Людовик I Анжуйский, один из французских заложников, которые должны были находиться в Кале вплоть до выплаты полного выкупа за Иоанна II. Иоанн II Добрый счёл себя обесчещенным поступком сына и в январе 1364 года вернулся в Лондон. Отъезд Иоанна II вновь сделал дофина Карла регентом. Скоропостижная кончина Иоанна II в Лондоне 8 апреля 1364 года превратила дофина в короля Карла V.

Первые годы царствования Карла V были посвящены решению нескольких тактических вопросов, препятствовавших стабилизации Франции. Королю удалось решить четыре основных: сломить Карла Злого, добиться оммажа от герцога Бретонского, удалить из страны рутьеров, устроить выгодный для Франции брак своего младшего брата Филиппа II Смелого.

После смерти последнего герцога Бургундии в 1361 году Иоанн II, пренебрегши законными правами Карла Злого на бургундское наследство, присоединил Бургундию к домену, а затем в 1363 году передал её в апанаж своему самому младшему сыну Филиппу II Смелому. Карл Злой начал в 1364 году войну против короля, положение было критическим, так как Париж был окружён со всех сторон городами, принадлежавшими мятежнику. Но 16 мая 1364 года французы под командованием Дюгеклена разбили Карла Злого при Кошереле, а в следующем году Карл Злой сложил оружие. Все города вокруг Парижа, ранее принадлежавшие мятежнику, были у него отняты, а взамен отдан далекий Монпелье. Разбитый Карл Злой перестал быть опасным для Карла V.

В Бретани положение было худшим, и только дипломатия Карла V сумела превратить в победу то, что должно было стать поражением. Продолжавшаяся четверть века война за бретонское наследство между французским претендентом Карлом Блуаским и английским — семьей Монфоров закончилась 24 сентября 1364 года поражением и гибелью Карла Блуаского. В апреле Карл V признал Иоанна IV Монфора герцогом Бретонским, одновременно добившись оммажа от этого рьяного друга Англии. Таким образом, Бретань, хоть и доставшаяся английскому ставленнику, осталась вассалом Франции.

Проблема рутьеров — наводнивших Францию наёмников — после прекращения войны перешедших к грабежам и насилию над мирным населением, была решена Карлом V не менее талантливо. Они под руководством Дюгеклена были посланы в Кастилию на помощь Энрике Трастамаре в борьбе с королём Педро Жестоким. Хотя военный успех не всегда сопутствовал Дюгеклену, проблема была решена — рутьеры во Францию уже не вернулись.

Удачным был для Франции и организованный Карлом V фламандский брак его брата Филиппа II Смелого. Между Англией и Францией развернулось соперничество за руку богатейшей наследницы — Маргариты Фландрской, которая должна была унаследовать от своего отца Людовика Мальского Фландрию, Невер и Ретель, а от бабки (Маргариты, дочери французского короля Филиппа V) — Артуа и Франш-Конте. Эдуард III и Людовик Мальский уже договорились о браке Маргариты с четвёртым сыном Эдуарда Эдмундом, герцогом Йоркским. Предполагалось, что Эдмунд получит от отца в апанаж Кале, Понтье и Гин, что вместе с наследством Маргариты привело бы к созданию сильного проанглийского государства на севере и окончательному выходу Фландрии из-под французского влияния.

Карл V добился от папы Урбана V запрета на предполагаемый англо-фламандский брак. В противовес в 1367 году в мужья Маргарите был предложен Филипп II Смелый. Бабка невесты, будучи француженкой, приветствовала этот союз, а вот согласие Людовика Мальского было получено ценой невероятных дипломатических усилий только в 1369 году Брак Филиппа II Смелого и Маргариты Фландрской положил навсегда конец англо-фламандскому союзу, избавив Францию от угрозы с севера.

Возобновление Столетней войны (1368—1374)

Первые годы своего царствования Карл V строго соблюдал условия мира в Бретиньи. К 1368 году передача англичанам уступленных им по договору земель практически завершилась. Более половины выкупа за Иоанна II было внесено, за что Эдуард III освободил всех принцев — заложников. Тем не менее, обмена отречениями, который по мирному договору должен был завершить примирение бывших противников, так и не произошло. Этим и воспользовался Карл V.

Правивший Великой Аквитанией Эдуард Чёрный принц для покрытия расходов на свою амбициозную внешнюю политику и расплаты со своими наёмниками ввёл в начале 1368 года подымную подать. Местные Штаты покорно согласились с этим, но против высказались двое крупных вассалов — д’Арманьяк и д’Альбре, запретившие взимать подать на своих землях. Не придя к соглашению с Эдуардом, эти двое прибыли в июне 1368 года в Париж и принесли жалобу на Чёрного принца Карлу V как верховному суверену Аквитании. Согласно миру в Бретиньи Аквитания вышла из состава Франции, но, поскольку обмена отречениями так и не состоялось, Карл V принял жалобу и передал её в парламент. 3 декабря 1368 года Карл V объявил, что в соответствии с законом он не может отказать в правосудии своим подданным, в январе 1369 года парламент вызвал Чёрного принца на суд в Париж, в мае 1369 года парламент заочно осудил Эдуарда, а 30 ноября 1369 года Карл V объявил о конфискации владений принца. Столетняя война возобновилась.

Карл V убедил Дюгеклена придерживаться непривычной для рыцарства тактики. Дюгеклен не вступал в большие сражения, нападал только на небольшие отряды противника и своими манёврами вынуждал англичан отступать. Все грабительские набеги англичан заканчивались безрезультатно. В это же время Людовик I Анжуйский, королевский наместник в Лангедоке, действуя где подкупами, а где играя на патриотизме местных жителей, шаг за шагом освобождал от англичан территории Великой Аквитании. В итоге за пять лет войны (1369—1374) от английских владений на юго-западе остались только Бордо и Байонна с прилегающими областями; Великая Аквитания, созданная по условиям мира в Бретиньи, перестала существовать.

В январе 1374 года Дюгеклен и Джон Гонт, третий сын Эдуарда III, от имени своих властителей подписали перемирие в Перигё, закрепившее успехи французов.

Последние годы царствования (1374—1380)

Неожиданный успех французов в конфликте 1369—1374 годов позволил Карлу V свести на нет все негативные последствия мира в Бретиньи. Но, отказавшись от этого мира, Карл V не смог довести войну до победы. Перемирие в Перигё, продлённое впоследствии до 1377 года, было следствием истощения обоих противников. Переговоры же о настоящем мире, продолжавшиеся при посредничестве Людовика Мальского и легатов Григория XI, зашли в тупик. Война, возобновившаяся в 1377 году, свелась к обычной череде мелких стычек и непродолжительных набегов англичан.

Вновь обострились отношения с Карлом Злым. В 1378 году был открыт инспирированный последним заговор с целью убийства Карла V. Король поручил Дюгеклену занять именем короля принадлежавшие Карлу Злому Эвре и Котантен, но Карл Злой успел перед конфискацией продать порт Шербур англичанам.

В 1372 году изменил Франции герцог Бретонский Жан IV, только лишь в 1365 году принесший оммаж Карлу V. Дюгеклен по указанию Карла V занял практически всю Бретань, англичанам удалось удержать только Брест и Орей. В 1378 году Карл V, опираясь на ранее достигнутые успехи, объявил о конфискации Бретани у изменника Жана IV. Но население Бретани, не противившееся временной оккупации, отказалось признать конфискацию герцогства. Дюгеклен потерпел поражение, а западная часть Бретани вновь вернулась под контроль Жана IV и его нового английского сюзерена.

Но самой крупной неудачей короля был отъезд папского двора из Авиньона. Жившие на берегах Роны папы, хоть и далеко не всегда были преданными слугами Франции, но оказывали все же значительную помощь династии Валуа. Папы, заинтересованные в прекращении англо-французского конфликта, постоянно вмешивались в ход переговоров, добивались перемирий, а, главное, самим своим присутствием придавали Франции несравненный моральный престиж. С отъездом Григория XI в Рим в конце 1376 года Карл V и его преемники навсегда потеряли очень важного союзника. В 1378 году началась Великая Западная Схизма — на папский престол были выбраны двое пап — итальянец Урбан VI, обосновавшийся в Риме, и Климент VII, бежавший сначала в Неаполь, а затем вернувшийся в Авиньон. В избрании обоих пап были скользкие моменты, позволявшие оспаривать их легитимность. Карл V, однозначно поддержавший Климента VII, неожиданно оказался в изоляции: кроме него авиньонского папу поддержали только Неаполь и Шотландия, остальные европейские монархии, в том числе Англия, признали Урбана VI. Отныне соперничающие папы будут активно вмешиваться в Столетнюю войну, но не с целью примирения противников, а для большего разжигания конфликта.

Последние годы царствования Карла V, таким образом, стали чередой неудач и просчётов. Последним аккордом стала череда восстаний в Лангедоке против всё более увеличивающегося налогового бремени и произвола чиновников Людовика Анжуйского. Хоть и легко подавленные, эти волнения оказали большое воздействие на короля, и без того сомневавшегося в законности введения новых налогов. В результате Карл V отозвал брата из Лангедока, а на смертном одре отменил подымную подать. Успокоив на пороге смерти встревоженную совесть, Карл V, отменив этот постоянный налог, лишил своих преемников важного инструмента управления.

Карл V оставил своим наследником старшего сына Карла VI. Поскольку наследник был несовершеннолетним, Карл V в завещании предусмотрел порядок управления страной в переходный период. Сразу же после смерти короля его завещание было нарушено.

Семья и дети

Жена: (с 8 апреля 1350) Жанна де Бурбон (3 февраля 1337 — 6 февраля 1378), дочь Пьера I, герцога де Бурбон, и Изабеллы де Валуа. Приходилась Карлу V кузиной. Из их десяти детей до взрослого возраста дожили только 2 сына:

1. Жанна (1357—1360);
2. Жан (1359—1364);
3. Бонна (1360—1360);
4. Жанна (1366—1366);
5. Жан (7 июня 1366 — 21 декабря 1366);
6. Карл VI Безумный (3 декабря 1368 — 21 октября 1422), король Франции;
7. Мария (1370—1377);
8. Людовик I Орлеанский (13 марта 1372 — 23 ноября 1407), герцог Орлеанский, основатель Орлеанской ветви дома де Валуа. Его внук взошёл на престол Франции под именем Людовика XII;
9. Изабелла (1373—1378);
10. Екатерина (1378—1388).

Литература

• Autrand F. Charles V. — P.: Fayard, 1994.
• Перруа Э. Столетняя война. — СПб.: Евразия, 2002.
• Рыжов К. Все монархи мира: Западная Европа. — М.: Вече, 2001.
• Фавье Ж. Столетняя война = La guerre de cent ans. — СПб.: Евразия, 2009.

Ссылки

• [genealogy.euweb.cz Genealogy.eu] — сайт, посвященный генеалогии знатных фамилий Европы.

Династия Валуа
Предшественник  Иоанн II	Король Франции  1364—1380	Преемник Карл VI

Короли и императоры Франции (987—1870) Капетинги (987—1328) 987 996 1031 1060 1108 1137 1180 1223 1226 Гуго Капет Роберт II Генрих I Филипп I Людовик VI Людовик VII Филипп II Людовик VIII 1226 1270 1285 1314 1316 1316 1322 1328 Людовик IX Филипп III Филипп IV Людовик X Иоанн I Филипп V Карл IV Валуа (1328—1589) 1328 1350 1364 1380 1422 1461 1483 1498 Филипп VI Иоанн II Карл V Карл VI Карл VII Людовик XI Карл VIII 1498 1515 1547 1559 1560 1574 1589 Людовик XII Франциск I Генрих II Франциск II Карл IX Генрих III Бурбоны (1589—1792) 1589 1610 1643 1715 1774 1792 Генрих IV Людовик XIII Людовик XIV Людовик XV Людовик XVI 1792 1804 1814 1824 1830 1848 1852 1870 — Наполеон I (Бонапарты) Людовик XVIII Карл X Луи-Филипп I (Орлеанский дом) — Наполеон III (Бонапарты)

Отрывок, характеризующий Карл V (король Франции)

Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.