Кармен-де-Патагонес
Город
Показать/скрыть карты
|
Ка́рмен-де-Патаго́нес[1][2] (исп. Carmen de Patagones) — город в Аргентине, в провинции Буэнос-Айрес. Самый южный город провинции, расположен на реке Рио-Негро, вблизи её впадения в Атлантический океан. Город является центром муниципалитета (партидо), административной единицы уровня ниже провинции. По данным переписи 2010 года в городе проживает 21 тыс. жителей[3].
Город расположен в 937 км южнее Буэнос-Айреса, на северном берегу Рио-Негро. По реке проходит граница провинций, и на южном берегу реки расположен город Вьедма, административный центр провинции Рио-Негро. Оба города соединены мостом через реку, по которому проходит Национальное шоссе 3, идущее параллельно берегу океана и соединяющее Буэнос-Айрес с Огненной Землёй.
История
Город был основан 22 апреля 1779 года испанским первопроходцем Франсиско Вьедмой (Francisco de Viedma y Narváez), возглавившим экспедицию по колонизации побережья Патагонии. Вьедма дал городу пространное имя Fuerte del Carmen y Fuerte del Río Negro. Впоследствии за ним закрепилось название Кармен-де-Патагонес. Это — один из немногих городов колониального периода южнее Буэнос-Айреса. На противоположном берегу реки был основан форт Нуэстра-Сеньора-дель-Кармен (исп. Nuestra Señora del Carmen). Первоначально город и форт составляли единое целое; город назывался Мерседес-де-Патагонес (исп. Mercedes de Patagones). Форт же получил название Нуэстра-Сеньора-дель-Кармен (исп. Nuestra Señora del Carmen).
В XIX веке форт использовался как тюрьма для роялистов, выступавших за сохранение испанского владычества в Южной Америке.
Во время аргентино-бразильской войны, в Кармен-де-Патагонес была устроена военно-морская база, так как самая удобная морская гавань Аргентины, эстуарий реки Ла-Плата, был блокирован кораблями бразильского флота. Бразильские войска попытались также взять Кармен-де-Патагонес, но нападение было 7 марта 1827 года отражено гражданским населением. Этот день до сих пор празднуется в городе.
В 1878 году форт, получившие название Вьедма стал административным центром Аргентинской Патагонии.
В Кармен-де-Патагонес сохранились здания колониальной эпохи.
См. также
Напишите отзыв о статье "Кармен-де-Патагонес"
Примечания
- ↑ Парагвай, Уругвай, Чили, Аргентина // Атлас мира / сост. и подгот. к изд. ПКО «Картография» в 2009 г. ; гл. ред. Г. В. Поздняк. — М. : ПКО «Картография» : Оникс, 2010. — С. 180—181. — ISBN 978-5-85120-295-7 (Картография). — ISBN 978-5-488-02609-4 (Оникс).</span>
- ↑ Словарь географических названий зарубежных стран / отв. ред. А. М. Комков. — 3-е изд., перераб. и доп. — М. : Недра, 1986. — С. 152.</span>
- ↑ [www.citypopulation.de/php/argentina-buenosaires.php?cityid=06602030 City Population]
</ol>
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Кармен-де-Патагонес
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
