Кармен (опера)

О других произведениях на этот сюжет см. Кармен.

Опера

Кармен
Плакат к премьере, 1875
Источник сюжета	Новелла Проспера Мериме «Кармен»
Жанр	Музыкальная драма
Год создания	1874
Место первой постановки	Париж

«Карме́н» — опера Жоржа Бизе в 4 актах, либретто Мельяка и Галеви по мотивам одноимённой новеллы Проспера Мериме.

История создания, премьера и первые отзывы

Жорж Бизе начал работать над разговорной оперой «Кармен» в 1874 году. Премьера «Кармен» состоялась во Франции в Париже в театре «Опера-Комик» 3 марта 1875 года и закончилась полным провалом. Даже парижане, считавшиеся искушёнными зрителями, оказались не готовы к подобному реализму на сцене. Столичные французские газеты соревновались в хлесткости критических отзывов об опере «Кармен»:

• В повести, действительно, гибель Кармен есть лишь справедливое возмездие за все те преступления, на которые она наталкивает Хозе, это месть за всех тех, кого она заставила убить; здесь же (в опере), наоборот, Кармен никогда не была виновницей чьего бы то ни было убийства. Единственная её вина — в том, что она совратила с прямого пути склонного к любовным авантюрам солдата, и она является почти невинной жертвой, в то время как истинный преступник — её убийца.

• Скромные матери, почтенные отцы семейства! С верой в традицию вы привели ваших дочерей и жен, чтобы доставить им приличное, достойное вечернее развлечение. Что испытали вы при виде этой проститутки, которая из объятия погонщика мулов переходит к драгуну, от драгуна к тореадору, пока кинжал покинутого любовника не прекращает её позорной жизни.

Именно такие рецензии создали «Кармен» огромную популярность. Только на сцене парижской Комической оперы и только в премьерный сезон прошло не менее пятидесяти спектаклей. Тем не менее, «Кармен» надолго исчезла с парижских подмостков и была возобновлена лишь в 1883 году в редакции Эрнеста Гиро (Гиро заменил разговорные диалоги речитативами, а также добавил несколько балетных сцен, использовав музыку из других произведений Жоржа Бизе). В немалой степени возвращению оперы на парижскую сцену способствовало триумфальное шествие оперы «Кармен» по городам Европы, России и Америки. В 1880 году русский композитор Пётр Ильич Чайковский писал:

Опера Бизе — шедевр, одна из тех немногих вещей, которым суждено отразить в себе в сильнейшей степени музыкальные стремления целой эпохи. Лет через десять «Кармен» будет самой популярной оперой в мире…

Опера «Кармен» и по сей день является одним из самых популярных театральных представлений.

В 1967 году Родионом Щедриным с использованием музыкального материала оперы была написана «Кармен-сюита».

Действующие лица

Партия	Голос	Исполнитель на премьере 3 марта 1875 Дирижёр: Адольф Делофр
Кармен	меццо-сопрано или сопрано	Селестина Галли-Марье
Дон Хозе	тенор	Поль Лери
Эскамильо	баритон	Жак Буи
Микаэла	сопрано	Маргарита Шапюи
Цунига	бас	Эжен Дюфриш
Моралес	баритон	Эдмон Дювернуа
Фраскита	сопрано	Алиса Дюкасс
Мерседес	меццо-сопрано	Эстер Шевалье
Данкайро	баритон	Пьер-Арман Потель
Ремендадо	тенор	Барно
Лилас-Пастья	без пения	M. Nathan
Проводник	без пения	М. Тест
Офицеры, солдаты, уличные мальчишки, работницы сигарной фабрики, молодые люди, цыгане и цыганки, контрабандисты, тореадоры, пикадоры, народ

Краткое содержание

Действие происходит в Испании, примерно 1830 год

Действие первое

В Севилье, возле сигаретной фабрики, остановился драгунский эскадрон. Солдаты любуются красивыми девушками — работницами фабрики. В поисках драгуна Хозе приходит Микаэла, но солдаты говорят ей, что Хозе в другом эскадроне и что скоро тот эскадрон придёт к ним на смену. Микаэла уходит. Вскоре происходит смена эскадрона. Капитан Цунига, беседуя с сержантом Хозе, выражает восхищение работницами сигаретной фабрики, но Хозе единственный, кто не интересуется ими — у него есть невеста Микаэла, которая ему милее всех. Слышится фабричный звонок и девушки выходят на улицу на перерыв. Все они держат во рту сигареты. Их тут же окружают мужчины. Но вот появляется та из них, которую ждут с особым нетерпением — жгучая цыганка Кармен. Она привыкла к тому, что все мужчины вокруг не отрывают от неё взгляда, сама же она испытывает наслаждение от издевательства над ними, над их чувствами. Никто, да и она сама, не может знать, кто сегодня станет объектом её внимания, а кто завтра. Однако ей не нравится, что Хозе — единственный, кто не обращает на неё никакого внимания, и она бросает ему под ноги цветок. Снова звенит звонок и девушки уходят обратно на работу.

Возвращается Микаэла и передаёт Хозе привет от его матери, которая ждёт его в деревне. Между ними происходит взаимное любовное признание. После ухода Микаэлы из фабрики доносится шум. Оказалось, что среди работниц возникла ссора с поножовщиной, одна из них ранила другую. Виновницей оказывается Кармен. Капитан Цунига приказывает Хозе стеречь Кармен, а сам отправляется за ордером на её арест. Однако за это время Кармен удаётся, используя всё своё обаяние, обольстить Хозе, и он расслабляется. Когда Цунига приносит ордер на арест Кармен, Хозе помогает ей бежать из-под стражи.

Действие второе

Прошло два месяца. В таверне «Лилас Пастья» Кармен с подругами Фраскитой и Мерседес плясками развлекает посетителей. Здесь же и капитан Цунига. Он сообщает, что Хозе за то, что помог ей бежать, отбыл тюремный срок и разжалован в солдаты, а теперь вышел на свободу и скоро придёт к Кармен. В окружении толпы входит тореадор Эскамильо и тоже удивляется красоте и обаянию Кармен. После закрытия таверны для обычных посетителей в ней остаются только контрабандисты — Данкайро, Ремендадо, Кармен, Фраскита и Мерседес. Они собираются идти на очередное дело, только Кармен отказывается. Она хочет дождаться Хозе, в которого сейчас влюблена. Тогда контрабандисты предлагают ей привлечь Хозе к своим делам. Хозе приходит, однако вскоре издали послышался звук трубы, призывающей его в казарму на вечернюю поверку. Кармен вновь применяет всё своё актёрское мастерство, чтобы Хозе остался с ней. Он долго колеблется между солдатским долгом и любовью к ней. Но тут подворачивается случай, который расставляет всё по своим местам: возвращается капитан Суньига и приказывает Хозе возвращаться в казарму. Хозе отказывается выполнить приказ и обнажает шпагу. Так он становится дезертиром и вынужден остаться с Кармен и с контрабандистами. Данкайро и Ремендадо обезоруживают Цунигу и уводят с собой, чтобы он не поднял тревогу и тем самым не расстроил их дела с контрабандой.

Действие третье

В горах недалеко от границы по прошествии ещё некоторого времени. Контрабандисты на очередном деле. Однако Кармен уже охладела к Хозе, да и ему самому не по душе такое ремесло. Между ним и Кармен начались размолвки. Контрабандисты уходят к границе, оставив Хозе здесь на страже. Превозмогая страх, в горы в поисках Хозе приходит Микаэла. Она видит, как Хозе в кого-то стреляет и прячется. Однако Хозе промахнулся, и перед ним возникает Эскамильо, который признаётся ему, что тоже ищет Кармен и что он всё знает про самого Хозе. Соперники готовы выяснить отношения на кинжалах, но в это время возвращаются контрабандисты за оставленным товаром и дуэль приходится прекратить. Забрав товар, контрабандисты хотят уйти, но замечают Микаэлу и хотят убить девушку, но Хозе спасает её. Между Хозе и Эскамильо происходит бурное выяснение отношений, он готов наброситься на него, но Микаэла сообщает, что мать Хозе при смерти и ждёт его, и он останавливается. Сейчас он пойдёт к матери, но потом он клянётся найти Кармен и довести этот разговор до конца.

Эскамильо уходит, приглашая всех в Севилью на бой быков, который он посвятит Кармен.

Действие четвёртое

Площадь перед цирком в Севилье. Идут приготовления к бою быков. Площадь полна народа, кругом царит веселье. Наконец появляется Эскамильо. Толпа чуть ли не на руках вносит его в цирк. Фраскита и Мерседес предупреждают Кармен, что за ней следит Хозе. Но она не боится встречи с ним. Все уходят в цирк, а Хозе находит Кармен и преграждает ей дорогу. Он напоминает ей о том, как раньше она его любила, и просит вернуться к нему, затем слёзно умоляет и, наконец, угрожает. Но всё напрасно. Кармен больше не любит его. И в конце концов это окончательно доводит Хозе до полного отчаяния: он убивает Кармен. Его арестовывают.

Среди известных постановок

Опера обошла сцены всего мира.

Первая постановка — 3 марта 1875 года, Париж, «Опера комик» (Кармен — Галли-Марье, Хозе — Поль Лери, Эскамильо — Жак Буи, Микаэла — Маргерит Шапюи, Суньига — Эжен Дюфриш, Фраскита — Алис Дюкас, Мерседес — Эстер Шевалье, Ремендадо — Барноль (Поль Флёре), Моралес — Эдмон Дювернуа, Данкайро — Пьер-Арман Потель).

23 октября 1875 года — в Вене (на нем. яз.) с речитативами Э. Гиро.

Во Франции не сразу оценили высокий уровень музыкального произведения, однако опера многократно ставилась в других странах.

Постановки в России

28 февраля 1878 года — Петербург, первая постановка в России, итальянская труппа.

Дальнейшие постановки в России шли на русской сцене:

• 30 сентября 1885 года — Мариинский театр (перевод А. Горчаковой, дирижёр Направник, балетмейстер Иванов; Кармен — Славина, Хозе — Васильев 3-й, Эскамильо — Мельников, Микаэла — Клямжинская, Фраскита — Добровольская, Мерседес — Фриде, Ремендадо — Васильев 2-й, Данкайро — Павловский, Цунига — Стравинский, Моралес — Муратов)
• 21 июня 1898 года — Большой театр. В последующих дореволюционных постановках Большого театра выдающиеся исполнители: Петрова-Званцева, М. Фигнер, Збруева, Стефанович (Кармен); Нежданова (Микаэла); Н. Фигнер, Боначич, Дамаев (Хозе); Тартаков, Бакланов, Г. Пирогов (Эскамильо).
• 13 мая 1922 года — Большой театр (дирижер В. Сук, реж. Санин, худ. Федоровский, балетмейстер Горский; Кармен — Тихонова, Хозе — Евлахов, Эскамильо — Савранский, Микаэла — Степанова, Фраскита — Попова, Мерседес — Барсова, Цунига — Лосский, Ремендадо — Эрнст, Данкайро — Политковский, Моралес — Ухов).
• 1924 год — Музыкальный театр Немировича-Данченко под названием «Карменсита и солдат» (новый текст Липскерова, режиссёры Немирович-Данченко, Баратов, Котлубай, художник Исаак Рабинович; Карменсита — Бакланова, Хосе — Великанов, Лукас — Саратовский, две цыганки — Кемарская, Дурасова, адъютант — Камерницкий, Данкайро — Мамаев, Ромендадо — Пермяков).
• 1935 год — Оперный театр Станиславского (дирижер Онисим Брон, постановка Станиславского, режиссёр Румянцев, художник Ульянов, хормейстер Тихонравов; Кармен — Гольдина, Хозе — Воскресенский, Эскамильо — С. И. Бителев, Микаэла — Мельтцер, Цунига — Степанов).
• 15 июля 2015 года — Большой театр. Постановка Алексея Бородина. Художник — Станислав Бенедиктов. Дирижёр — Туган Сохиев. Кармен — Агунда Кулаева.

Опера неоднократно ставилась в Большом театре (Москва) и Театре оперы и балета им. Кирова (Ленинград — Санкт-Петербург) и других городах: Харьков (1936, 1946); Киев (1939); Баку (1939, 1945), Ереван (1941), Одесса (1941, 1944, 1953), Уфa (1945), Таллин (1947), Фрунзе (1954), Минск (1956), Улан-Удэ 2016

Дискография

• 1930 год (отрывки): Кармен — Кончита Супервиа, Дон Хозе — Гастон Мичелетти, дирижёр — Густав Клоец.
• 1937 год: Кармен — Вера Давыдова, Дон Хозе — Никандр Ханаев, Эскамильо — Владимир Политковский, Микаэла — Наталья Шпиллер, Суньига — Михаил Соловьёв, Моралес — Иван Хапов, Фраскита — Лариса Махова, Мерседес — Евдокия Сидорова, Данкайро — Иван Скобцов, Ремендадо — Александр Перегудов, оркестр и хор Большого театра СССР, дирижёр — Александр Мелик-Пашаев.
• 1953 год: Кармен — Вероника Борисенко, Дон Хозе — Георгий Нэлепп, Эскамильо — Алексей Иванов, Микаэла — Елизавета Шумская, Суньига — Всеволод Тютюнник, Моралес — Евгений Белов, Фраскита — Аида Думанян, Мерседес — Надежда Косицына, Данкайро — Иван Скобцов, Ремендадо — Александр Хоссон, хор и оркестр Большого театра СССР, дирижёр — Василий Небольсин.
• 1958 год (отрывки, нем. яз.): Кармен — Оралия Домингес, Дон Хозе — Йозеф Шиманди, Эскамильо — Йозеф Меттерних, Микаэла — Мария Штадер, Баварская государственная опера, дирижёр — Ференц Фричаи.
• 1959 год: Кармен — Ирина Архипова, Дон Хозе — Марио дель Монако, Эскамильо — Павел Лисициан, Микаэла — Ирина Масленникова, оркестр и хор Большого театра СССР, дирижёр — Александр Мелик-Пашаев.
• 1964 год: Кармен — Мария Каллас, Дон Хозе — Николай Гедда, Эскамильо — Робер Массар, Микаэла — Андреа Гийо, хор п/у Жана Пено, оркестр театра «Гранд-опера», дирижёр — Жорж Претр.
• 1978 год: Кармен — Тереса Берганса, Дон Хозе — Пласидо Доминго, Эскамильо — Шерил Милнс, Микаэла — Илеана Которубас, Амвросианский оперный хор, Лондонский симфонический оркестр, дирижёр — Клаудио Аббадо.
• 1979 год: Кармен — Тамара Синявская, Дон Хозе — Зураб Соткилава, Эскамильо — Юрий Мазурок, Микаэла — Людмила Сергиенко, Суньига — Юрий Королёв, Фраскита — Татьяна Тугаринова, хор и оркестр Большого театра СССР, дирижёр — Фуат Мансуров.
• 1988 год: Кармен — Джесси Норман, Дон Хозе — Нил Шикофф, Эскамильо — Саймон Эстес, Микаэла — Мирелла Френи, хор Французского радио, Национальный оркестр Франции, дирижёр — Сэйдзи Одзава.

В астрономии

В честь главной героини оперы назван астероид (558) Кармен , открытый в 1905 году.

Примечания

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Опера Кармен (фр).

Ссылки

• [libretto-oper.ru/bizet/carmen Полный текст либретто оперы «Кармен»]

Отрывок, характеризующий Кармен (опера)

– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.