Карнеги, Эндрю

Эндрю Карнеги
Andrew Carnegie
Портрет 1913 года
Род деятельности:	Финансовый магнат и филантроп
Дата рождения:	25 ноября 1835(1835-11-25)
Место рождения:	Данфермлин, Шотландия, Великобритания
Гражданство:	США США
Дата смерти:	11 августа 1919(1919-08-11) (83 года)
Место смерти:	Ленокс, Массачусетс, США
Супруга:	Луиза Уитфилд
Дети:	Маргарет Карнеги Миллер

Э́ндрю Ка́рнеги (англ. Andrew Carnegie, МФА: [ˈændru 'kɑɹnəgi]; 25 ноября 1835 — 11 августа 1919) — американский предприниматель, крупный сталепромышленник, мультимиллионер и филантроп.

Карнеги родился в Данфермлин, Шотландия, а впоследствии перебрался в Соединенные Штаты вместе с родителями. Его первой работой в США стала работа «смотрителем бобин» на ткацкой фабрике. Чуть позже он стал регистратором проектов на этой же фабрике. Затем Карнеги работал рассыльным, после чего перешёл на более высокооплачиваемую работу в телеграфной компании. Позже основал собственную компанию Carnegie Steel Company в Питтсбурге, в результате объединения которой с Federal Steel Company и другими более мелкими фирмами образовалась компания U.S. Steel.

Известен своей благотворительной деятельностью. В сфере культуры он, в частности, финансировал строительство Карнеги-холла в Нью-Йорке (открыт в 1891). В сфере образования он основал Корпорацию Карнеги в Нью-Йорке, Фонд Карнеги за Международный Мир, Институт Карнеги в Вашингтоне, Университет Карнеги-Меллона и Музей Карнеги в Питтсбурге.

Ранние годы

Эндрю Карнеги родился в Данфермлине, Шотландия, в семье ткачей, в коттедже, который они делили с другой семьей. Единственная комната служила гостиной, столовой и спальней одновременно. Он был назван в честь деда по отцовской линии. В 1836 году семья переехала в большой дом на Эдгар-стрит (напротив парка Reid’s). В надежде на лучшую жизнь в 1848 году Уильям Карнеги решил переселиться с семьей в Аллегейни, штат Пенсильвания в США. Семье пришлось влезть в долги для переезда. В 13 лет он устроился смотрителем бобин на ткацкую фабрику. Его рабочий день составил 12 часов. Работал он шесть дней в неделю. Его зарплата составляла 2 доллара в неделю. Карнеги-старший работал на хлопчатобумажной фабрике и из-за нехватки средств торговал постельным бельем. Мать Эндрю, Маргарет Моррисон Карнеги, зарабатывала деньги починкой обуви.

В 1850 году Карнеги становится рассыльным в Питтсбургском телеграфном офисе и зарабатывает 2.5 долларов в неделю. Его работа дает ему много преимуществ, в том числе бесплатные билеты в местный театр. Своим рвением в работе он обратил на себя внимание начальства и вскоре был назначен оператором.

Начиная с 1853 года, он работает как оператор связи за 4 доллара в неделю. В возрасте 18 лет он быстро продвигается по служебной лестнице и вскоре становится начальником телеграфного отдела в Питтсбурге. Его заинтересованность в железнодорожном бизнесе сыграет важную роль в его последующем успехе. Железные дороги были первым большим бизнесом в Америке, а Пенсильванская компания была одной из самых больших. Карнеги многое узнает о железнодорожном бизнесе от Томаса А.Скотта. Скотт также помог ему с его первыми инвестициями. Многие из них были частью коррупции, которой занимался Скотт и президент Пенсильванской компании Дж. Эдгар Томсон. В 1855 году Карнеги вложил 500 долларов в Adams Express. Несколько лет спустя он получил акции железнодорожной компании Вудраффа. Карнеги постепенно накапливал капитал, который впоследствии стал основой для его дальнейших успехов.

1860—1865: Гражданская война

До гражданской войны Карнеги организовал слияние компании Вудрафф, и то, что Джордж Пулльман изобрел спальный вагон, ещё больше способствовало успехам Карнеги и Вудраффа. Молодой Карнеги продолжал работать в Пенсильвании. Весной 1861 года Карнеги был назначен Скоттом, который был в то время помощником военного министра, отвечающим за военные перевозки, руководителем военной железной дороги и Союза телеграфных линий на Востоке. Карнеги помог открыть железнодорожные линии в Вашингтоне. Он лично руководил перевозкой войска, потерпевшего поражение при Булл-Ране. Он сыграл значительную роль в победе Севера.

После войны Карнеги покинул железные дороги, чтобы посвятить себя деятельности в металлургической промышленности. Карнеги работал над созданием нескольких типов железа, в конечном итоге сформировал The Keystone Bridge Works и Union Ironworks в Питтсбурге. Хотя он и ушёл из Пенсильванской железнодорожной компании, он оставался тесно связан с её руководством, а именно с Томасом А. Скоттом и Дж. Эдгаром Томсоном. Затем он построил свой первый стальной завод.

1880—1900: Учёный и активист

Карнеги продолжал свою карьеру в бизнесе, а некоторые из его литературных намерений были проведены в жизнь. Он подружился с английским поэтом Мэтью Арнольдом и английским философом Гербертом Спенсером, а также находился в переписке и был знаком с большинством президентов США, государственными деятелями и известными писателями.

Карнеги возвёл просторный бассейн в своём родном городе в Данфермлине в 1879 году. В следующем году Карнеги дал 40.000 долларов на создание там же бесплатной библиотеки. В 1884 году он пожертвовал 50.000 долларов медицинскому колледжу (ныне часть Нью-Йоркского университета Medical Center). В 1881 году Карнеги вместе со своей семьёй отправился в поездку по Великобритании. Там его мать заложила основу будущей библиотеки в Шотландии.

В 1886 году младший брат Эндрю Карнеги Томас умер в возрасте 43 лет. Это, однако, не сказалось на успехе его бизнеса. Затем Эндрю пробует себя на писательском поприще. В 1889 году Карнеги опубликовал статью «Wealth» в июньском номере North American Review. Статья стала предметом многочисленных дискуссий. Карнеги утверждал, что жизнь богатого промышленника должна состоять из двух частей. Первая часть - это сбор и накопление богатства. Вторая часть предназначается для последующего распределения этого богатства для доброжелательных целей. Благотворительность, по его словам, ключ к достойной жизни.

В 1898 году Карнеги попытались организовать борьбу за независимость Филиппин. Соединенные Штаты купили Филиппины у Испании за 20 млн долларов США. Чтобы противостоять тому, что воспринималось как империализм со стороны Соединенных Штатов, Карнеги лично предложил 20 млн долларов США Филиппинам, чтобы они могли купить независимость у Соединенных Штатов. Однако из этого ничего не вышло, и последовала филиппино-американская война.

Предприниматель

1885—1900: Империя стали

Карнеги сделал своё состояние в сталелитейной промышленности, контролируя самые обширные металлургические операции в США. Одной из его двух великих инноваций было дешёвое и эффективное массовое производство стальных рельсов для железнодорожного транспорта. Второе заключалось в вертикальной интеграции всех поставщиков сырья. В конце 1880-х Карнеги Стил Компани был крупнейшим производителем чугуна и стальных рельсов, потенциал для производства которых составлял около 2000 тонн металла в сутки. В 1888 году Карнеги купил своего конкурента - Гомстедский металлургический комбинат.

К 1889 году производство стали в США превысило производство стали в Великобритании, и Карнеги принадлежала большая его часть. Империя Карнеги включала в себя Металлургический завод им. Дж. Эдгара Томсона, Питтсбургский Бессемерский металлургический завод, Lucy Furnaces, Union Iron Mills, Union Mill (Wilson, Walker & County), Keystone Bridge Works, Hartman Steel Works, Frick Coke Company.

1901: U.S. Steel

Чарльз Шваб (помощник Эндрю Карнеги) за спиной своего босса договорился с Дж. Морганом о том, чтобы выкупить сталелитейную корпорацию у Карнеги. После того, как сделка была осуществлена, появилась новая корпорация Юнайтед Стейтс Стил, и Карнеги ушёл на пенсию.

2 марта 1901 года прошли переговоры, на которых присутствовали Чарльз Шваб, Эндрю Карнеги, Джон Пирпонт Морган и другие, и была заключена сделка, что привело к образованию Юнайтед Стейтс Стил Корпорейшн (United States Steel Corporation). Карнеги потребовал за свой бизнес 400 млн долларов.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Уход на пенсию

1901—1919: Филантроп

Карнеги провёл свои последние годы занимаясь благотворительностью. Он купил замок в Шотландии и жил частично в нём, частично в Нью-Йорке. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы капитал служил общественным интересам, а также развитию образования. Он был ярым сторонником движения за реформы правописания в качестве средства содействия распространению английского языка. Среди его многочисленных благотворительных усилий особо заметны создания публичных библиотек в Соединенных Штатах и в Великобритании. В общей сложности Карнеги финансировал около 3000 библиотек, расположенных в 47 штатах США, а также в Канаде, Соединенном Королевстве, в Ирландии, Австралии, Новой Зеландии, Вест-Индии, и на Фиджи. Он также пожертвовал £ 50.000 для оказания помощи в создании университета в Бирмингеме в 1899 году. Он дал 2 млн долл. США в 1901 году, чтобы основать Технологический институт Карнеги в Питтсбурге и столько же в 1902 году чтобы основать Институт Карнеги в Вашингтоне.

Смерть

Карнеги скончался 11 августа 1919 года в Ленноксе, штат Массачусетс от бронхиальной пневмонии. Он был похоронен на кладбище Сонная Лощина в Сонной Лощине, Нью-Йорк.

Обзор. Цитаты и афоризмы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Личность неординарная, многогранная, проявляющая зачастую черты характера, прямо противоречащие друг другу. Его изречения:

«Излишние богатства — это священное бремя, которое накладывает на своего обладателя долг распорядиться им в течение своей жизни так, чтобы эти богатства пошли на пользу обществу»

«Человек, который умирает богатым, умирает опозоренным»

и его же слова:

«Работа, — писал он позднее в одной из своих книг, — единственная собственность рабочего. И он имеет право за неё бороться. Заповедь труда: не пожелай работы ближнего своего»

а также 12 часовой рабочий день, при 6 дневной рабочей неделе, постоянная борьба с профсоюзами, и т. п. действия, трудно увязываются между собой. Режим на его заводах был казарменным. Существовали недельные нормы для рабочих, за невыполнение которых их увольняли. Подчинённые Карнеги работали по 12 часов в день с одним выходным в неделю.

Заработал за свою жизнь примерно 400 миллионов долларов. Раздал за свою жизнь 350 млн долларов, из которых 60 млн досталось Великобритании, 290 млн — США. Оставил в наследство 25 миллионов. Его изречение на счёт наследства:

«Лучшим наследством для молодого человека является родиться в нищете»

«Основной целью должна быть помощь тем, кто будет помогать себе сам… Ни отдельные личности, ни народ не станут лучше благодаря милостыне»

Его изречение насчёт денег вообще:

«Собирание богатства — один из худших видов идолопоклонства. Ни один идол не является таким разрушительным, как поклонение деньгам».

Следующее знаменитое изречение ясно показывает его отношение к религии:

«Я не верю в Бога. Мой Бог — это патриотизм. Научите человека быть хорошим гражданином, и вы решите проблему жизни».

Спорные эпизоды биографии

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

1889: Джонстаунское наводнение

Карнеги был одним из более чем 50 членов Клуба охоты и рыболовства Саус Форка, по вине которого произошло Джонстаунское наводнение, унесшее жизнь 2,209 человек. Клуб, организованный железнодорожными магнатами Западной Пенсильвании, в 1881 г. выкупил дамбу с прудом-накопителем первоначально принадлежавшую системе водных каналов, которая разорилась не выдержав конкуренции с железными дорогами. Так появилось частное озеро, предназначенное для летнего отдыха членов клуба. Были выстроены гостевые дома и главное здание клуба. Высота дамбы была немного уменьшена, чтобы расширить проходящую по ней дорогу, вдобавок к тому, предыдущий владелец перед продажей демонтировал чугунные сбросные устройства и продал их на металл.

31 мая 1889 года, после необычайно мощных ливневых дождей дамба 22-х метров высоты была размыта и 20 миллионов тонн воды затопили находящиеся ниже по долине города Саус Форк, Вудвейл и Джонстаун.

После наводнения члены клуба оказали существенную помощь в ликвидации последствий. Карнеги построил Джонстауну новую библиотеку, в которой в настоящее время расположен Музей наводнения. Выжившие жители предприняли попытку через суд обвинить клуб в ненадлежащей модификации дамбы и её содержании, и возложить убытки на членов клуба. Но неудачно.

1892: Хомстедская стачка

Стачка была вторым по величине в истории США трудовым спором с применением оружия. В 1892 заканчивалось трёхлетнее соглашение между профсоюзом и администрацией. Карнеги в это время уехал в Шотландию, на месте руководил его младший партнёр Генри Фрик. Было принято принципиальное решение о ликвидации профсоюза, созданы товарные запасы, вокруг предприятия начал строиться высокий забор с колючей проволокой. Сам Карнеги в публичных высказываниях занимал положительную позицию к профсоюзам.

На переговорах профсоюз, учитывая недавнее увеличение прибыли предприятия на 60 %, запросил увеличение зарплаты. Фрик немедленно выдвинул встречное предложение о снижении зарплаты на 22 % для половины рабочих, согласно плану администрации это должно было расколоть профсоюз. В ходе последующих переговоров окончательным условием администрации стало увеличение зарплаты до 30 % или роспуск профсоюза. Это предложение профсоюзом не было принято и в день окончания предыдущего коллективного соглашения, 28 июня, Фрик объявил локаут. Завод был закрыт, были наняты тысячи штрейкбрехеров и агентство Пинкертона для их охраны. Забастовщики со своей стороны блокировали завод для предотвращения возобновления его работы.

6 июля, 300 прибывших по реке на баржах агентов Пинкертона из Нью-Йорка и Чикаго, были встречены вооруженными рабочими. В ходе завязавшейся перестрелки было убито девять забастовщиков и три агента, но агентам пришлось сдаться. Вмешательство губернатора, приславшего в помощь Фрику полицию штата и установившего военное положение, позволило возобновить производство и осенью стачка закончилась полным поражением профсоюза.

Библиография

• «Кругосветное путешествие» (англ. Round the World), 1884
• «На четверке лошадей по Британии» (англ. An American Four-in-hand in Britain), 1883
• «Торжество демократии» (англ. Triumphant Democracy), 1886
• «Евангелие богатства» (англ. The Gospel of Wealth), 1889
• The Empire of Business, 1902
• The Secret of Business is the Management of Men, 1903
• James Watt, 1905 (в составе серии Famous Scots Series)
• Problems of Today, 1907
• Autobiography of Andrew Carnegie, 1920 (посмертное издание)

Афоризмы Эндрю Карнеги

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Вы можете забрать у меня все мои заводы, все мои капиталы, всё, что я имею. Но оставьте мне пять моих лучших управляющих, и вы не успеете опомниться, как я снова буду впереди всех.
• Излишние богатства — это священное бремя, которое накладывает на своего обладателя долг распорядиться им в течение своей жизни так, чтобы эти богатства пошли на пользу обществу.
• Человек, умирающий богатым, умирает опозоренным.
• В нашем возрасте возникает проблема: как правильно распорядиться имуществом. Поэтому богатого и бедного должны связывать узы братства.
• Никакие способности и возможности не имеют значения, если человек обеспечен.
• Не успокаивайтесь только на том, что исполнили свой долг.
• Делайте больше. Скачки выигрывает лошадь, опередившая своих соперников на голову.
• Проявляя милосердие, нужно придерживаться главного принципа: помогай тому, кто способен помочь себе и сам.
• Никогда не пробьётся наверх тот, кто не делает того, что ему говорят, и тот, кто делает не больше того, что ему говорят.
• Юноша, сделай так, чтобы твое имя что-то значило.

Отрывок, характеризующий Карнеги, Эндрю

Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.