Карпатский рейд

«Карпатский рейд» — 100-дневный 2000-километровый партизанский рейд Сумского партизанского соединения, в составе Путивльского партизанского отряда, групп белорусских партизан, под руководством Сидора Артемьевича Ковпака с территории Беларуси в Карпаты по территории Правобережной Украины, оккупированной немецко-фашистскими захватчиками. Вошёл в методические пособия и наставления по ведению партизанской войны, изучается военными историками всего мира.

Задачи рейда

В мемуарах никто из партизанских лидеров не пишет каки́е конкретно задачи ставились перед партизанами руководством УШПД и ЦК КП(б)У. На основании отдельных реплик из их мемуаров можно сделать вывод что основной задачей партизан под руководством С. А. Ковпака было уничтожение всех нефтяных промыслов, расположенных в районе Борислава и Дрогобыча, однако многие исследователи не разделяют эту точку зрения.

Так, по мнению Майкла Флоринского, главной задачей Карпатского рейда, как и других партизанских рейдов 1943—1944 гг., было всё же создать чувство «вездесущности» советской власти, и её постоянного присутствия даже на оккупированных фашистами территориях, а кроме того напомнить о неизбежном возвращении коммунистов на эти земли и неотвратимом наказании всех пособников и помощников фашистов. Также на советских партизан возлагалась задача дать бой фашистским прислужникам, что те и выполнили в полной мере.

Аргентинский исследователь советского партизанского движения, Энрике Мартинес Кодо, предполагает, что помимо захвата нефтяных полей, в задачи партизан входило идти на запад, чтобы вступить в контакт с коммунистическими партизанами Словакии, и далее на юг, с красными партизанами маршала Тито.

По мнению же украинского журналиста Юрия Сандула, диверсии на нефтепромыслах, изучение ситуации в оккупированной Западной Украине, демонстрация советской силы её жителям — всё это было второстепенным заданием Ковпака. Главное — прийти в Карпаты и остаться там. Создать в горах партизанский край, подготовить базу для прихода туда других партизанских соединений.

Ход рейда

Начало Карпатского рейда соединения партизан Сидора Ковпака можно указать с точностью буквально до часа — 12 июня 1943 года, 18:00, от села Милошевичи на украино-белорусской границе (север Житомирщины) в Карпаты отправились 1517 бойцов. Артиллерия соединения состояла из двух 76- и пяти 45-миллиметровых пушек, несколько миномётов разного калибра. Телеги партизан были перегружены взрывчаткой и боеприпасами, обоз растягивался по дороге на 8—10 километров, передвигался только ночью, по не основным, заброшенным дорогам. Напротив каждого крупного гарнизона выставлялся заслон (мелкие гарнизоны уничтожались), диверсионные группы непрерывно совершали диверсии далеко от обоза (вне его пути), оттягивая на себя внимание противника.

Обойдя Ровно с запада, Ковпак резко повернул на юг, пройдя через всю Тернопольщину. В ночь на 16 июля партизаны переправились через Днестр по мосту севернее Галича и вошли в горы. И уже вечером того же дня немцы, — Василий Войцехович пишет о 60 тысячах солдат, — блокировали соединение на 8-10 кв. км. Две недели (25 июля — 3 августа) Ковпак маневрировал по горам, прорывая одно окружение за другим, а было их свыше 20. За это время соединение потеряло всё тяжёлое оружие, обоз и конный состав — как ездовых, так и кавалерийских коней, часть из которых пошла партизанам в пищевое довольствие, ввиду голода и отсутствия пищи.

Штабом (при обсуждении идеи комиссара Руднева) принимается решение штурмовать город Делятин, захват которого открывал путь к переправе через реку Прут, чтобы долиной этой реки уйти на восток. Атака партизан на Делятин в ночь на 4 августа удалась и привела к уничтожению 4 шоссейных и 3 железнодорожных мостов. Ковпак в своем докладе оценил потери противника в 500 солдат и офицеров, 1 танк, 1 бронемашина, 85 автомашин, 3 мотоцикла. Люди впервые за много дней поели хлеба, запаслись едой. Успех выхода соединения из окружения сильно зависел от захвата и удержания переправы через Прут. Авангарду с комиссаром Рудневым во главе, удалось захватить мост через реку. Немцы, пытаясь не дать партизанам вырваться из окружения, стали перебрасывать к Делятину дополнительные силы автоколоннами. На автоколонну немецкого горнострелкового полка, выдвигавшегося из Коломыи к Делятину, у села Белые Ославы нарвался партизанский авангард Руднева. Комиссар Руднев принял роковое решение дать встречный бой и погиб с большей частью отряда. В 1946 г. по заданию правительства Украины в Карпаты была отправлена экспедиция, чтобы выяснить судьбу комиссара Руднева. В её состав входил и П. Вершигора. В своей книге он сообщит о результатах поисков: «На горе Дил и в урочище Дилок мы нашли могилы погибших в Делятинском бою. 72 наших товарища остались там навеки.» Там же был обнаружен труп Руднева.

Позже Ковпак принял решение разделить соединение на 7 групп, «из которых 6 групп боевых и одна пассивная, с ранеными, которую направил в глубь крупного леса». Из доклада Ковпака: «Путивльский п[артизанский] о[тряд] на три группы, Глуховский, Шалыгинский и Кролевецкий партизанские отряды поотрядно и санчасть под прикрытием 10 роты Путивльського п[артизанского] о[тряда]. … Начиная с 6 августа по 1 октября часть двигалась по группам, почти не имея связи между группами, несмотря на то, что каждой группе была придана рация. Очевидно технически наша радиоустановка не способна полностью обеспечить связь на любых расстояниях. Каждая группа в отдельности прошла самостоятельно по 700—800 километров по самостоятельному, диктовавшемуся обстановкой маршруту. … Некоторые группы проходили скрытно, уклоняясь от боев, другие, более сильные, отвлекали на себя противника. Этим самым давая возможность остальным группам проскочить безопасно наиболее насыщенные противником места.»

При возвращении из карпатского рейда, Ковпак, чтобы оторваться от преследования карателей, временно вообще запретил радиопередачи. Их возобновили, когда немцы потеряли след соединения. Всего партизаны преодолели 2000 км за 100 дней по тылам противника, иногда покрывая до 60 км в сутки.

Датой окончания рейда можно считать 21 октября 1943 года. Тогда Ковпак подписал свой отчёт о рейде для Украинского штаба партизанского движения (УШПД) в котором он указал, что отсутствие топографических карт сильно помешало всему рейду: «Такая „мелочь“, как топографические карты, которыми никак не удосужился снабдить отряды Украинский штаб партизанского движения, срывает большие дела. Обещали перед[ать], а в рейд ушли без карт. Отряд с хода не навалился на Борислав и Дрогобыч только потому, что не было ни одной карты этого района…»

Удар по немецко-гитлеровской военной машине

Потенциальная угроза от рейда в Карпаты для немецко-фашистской власти была такова, что 8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гайер» в полном составе с техникой, была в срочном порядке переброшена с фронта в места предполагаемого появления партизан Ковпака. По разным оценкам, в ходе рейда было уничтожено от 13 до 17 фашистских гарнизонов, пущено под откос 19 эшелонов, взорвано 10 нефтевышек, 13 нефтехранилищ с 2290 тонн нефти, 3 нефтеперегонных завода, один нефтепровод (с. Быстрица) и убито от трёх до пяти тысяч немецких солдат и офицеров, взято пленных — 96. Также, партизаны надолго вывели из строя железнодорожный узел Тернополь, существенно затруднив переброску войск под Курск, в самый разгар Курской битвы, за четыре дня до Сражения под Прохоровкой.

Оценки рейда

По оценкам партийного руководства республики и Украинского штаба партизанского движения Карпатский рейд оказался «самым блестящим рейдом из всех, совершённых партизанами Украины».

В своём исследовании истории партизанской войны американский историк Уолтер Лакёр называет Карпатский рейд наиболее впечатляющей партизанской операцией 1942—1943 годов. По оценке канадского историка украинского происхождения Ореста Субтельного, Карпатский рейд не достиг поставленной военной задачи — уничтожения карпатских нефтяных промыслов, и потери в ходе рейда также были велики, однако достигнутый политический и морально-психологический эффект был действительно впечатляющим.

Немецкий военный историк Тимм Рихтер называет Карпатский рейд соединения Ковпака наиболее знаменитым из всех партизанских рейдов Второй мировой.

Как отмечает канадский исследователь Пол Магоши, смелый рейд Ковпака по глубоким тылам немецких войск «подтолкнул» к вооружённому выступлению другие партизанские соединения.

Память

В городе Яремче установлен памятник советским партизанам, погибшим в ходе рейда. Активисты общества «Тризуб» летом 2013 года повредили (поцарапали) памятную доску Ковпаку в Яремче, якобы «в ответ» на действия местных коммунистов (которые, несмотря на запрет местных властей, 4 августа 2013 года провели памятные мероприятия по случаю 70-летия Карпатского рейда под предводительством Ковпака).

Отражение в культуре и искусстве

В поэзии

Одним из командиров отрядов партизанского соединения, Платоном Воронько, — после войны ставшим известным советским поэтом, — в 1944 году была выпущена его первая книга стихов и песен «Карпатский рейд», посвящённая событиям и людям знаменитого партизанского рейда в Карпаты.

В театральных и кинематографических постановках

Советским режиссёром, Народным артистом РСФСР Андреем Лобановым по мотивам документальной повести Петра Вершигоры «Люди с чистой совестью» был поставлен драматический спектакль о партизанском рейде Ковпака от Путивля до Карпат. Как о постановке спектакля отозвался сам Лобанов: «Мы играем в этой пьесе смешных, грубых, печальных, веселых. Но часто забываем о зерне — „люди с чистой совестью“. В спектакле должен быть ряд мест, где эта мысль идёт крупным планом». Роль Ковпака в спектакле исполнил заслуженный артист РСФСР Георгий Черноволенко.

В заключительной ленте режиссёра Тимофея Левчука из кинотрилогии «Дума о Ковпаке» — трёхсерийном фильме под названием «Карпаты, Карпаты…» (1978), также показаны события Карпатского рейда, где благодаря военному мастерству Ковпака и мужеству партизан проваливаются попытки фашистов окружить и уничтожить военные соединения партизан. Роль Ковпака играет народный артист СССР Константин Степанков.

Литература

• Вершигора П. П. Книга вторая. Карпатский рейд // [militera.lib.ru/memo/russian/vershigora/15.html Люди с чистой совестью]. — К.: Изд-во полит. лит-ры Украины, 1982. — 742 с. — (Мемуары). — 200 тыс, экз.

Отрывок, характеризующий Карпатский рейд

– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.