Карпенисиотис, Афанасиос
| Афанасиос Карпенисиотис | |
| Αθανάσιος Καρπενησιώτης | |
 | |
| Род войск |
сухопутные |
|---|---|
| Звание |
полковник |
Афанасиос Карпенисиотис (греч. Αθανάσιος Καρπενησιώτης; 1780, Эвритания, Средняя Греция — 1821, Скулень, Румыния) — греческий военачальник, участник русско-турецкой войны 1806—1812 годов, полковник российской армии, кавалер ордена Св. Владимира, один из героев первого Придунайского этапа Освободительной войны Греции 1821—1829 годов.
Биография
Афанасиос Карпенисиотис родился в селе Агиос (Святой) Андреас в 1780 году. Настоящая его фамилия — Фуллидас. Фамилия Карпенисиотис закрепилась за ним по имени близлежащего города Карпенисион. Известен также под фамилией Аграфиотис (от гор Аграфа) Под последней фамилией он отображён на картине фон Хеса[1].
В 12 летнем возрасте Афанасиос уехал к родственникам в Константинополь, где работал в мастерской по ремонту оружия. Позже он обосновался в городе Яссы, Молдавия, где занялся торговлей недвижимости[2].
С началом русско-турецкой войны в декабре 1806 года, Карпенисиотис, вместе с другими греческими добровольцами и в звании тысячника, примкнул к русской армии. В ходе войны, к 1810 году, Карпенисиотису было присвоено звание полковника русской армии и он был награждён орденом Святого Владимира[3].
С окончанием войны и согласно Бухарестскому миру 1812 года, русские войска ушли из княжеств. Карпенисиотис поступил на службу командиром охраны господаря Михаила Водэ[1].
В 1818 году Карпенисиотис был посвящён в тайное революционное общество Филики Этерия архимандритом Лукас Леонтаритис[2].
Когда 5 марта 1821 года Александр Ипсиланти перешёл Прут, поднял знамя революции и вошёл в Яссы, Карпенисиотис встал под его знамёна. 1 мая 1821 года в городе Галац Карпенисиотис возглавил первый серьёзный бой между силами греческих гетеристов и войсками Османской империи (см. Бой за Галац[4]). 17 июня 1821 года как «новый Леонид»[5], Карпенисиотис пал, сражаясь героически, в одном из двух последних сражений гетеристов в Валахии и Молдавии (см. Битва при Скулень).
Как писал греческий историк Апостолос Э. Вакалопулос: «Как героизм Священного корпуса с честью завершает драму операций в Валахии, так и самопожертвование Карпенисиотиса 17 июня в Скулени и Олимпиос, Георгакис и Фармакис, Яннис в сентябре 1821 года в монастыре Секу (см. Бой у монастыря Секку) завершают славой борьбу в Молдавии»[6].
Напишите отзыв о статье "Карпенисиотис, Афанасиос"
Ссылки
- ↑ 1 2 [Δημήτρης Φωτιάδης, Επανάσταση τού 21,ΜΕΛΙΣΣΑ,τ.Α,σ.415]
- ↑ 1 2 [1]
- ↑ [Κλεομένης Κουτσούκης, Ομότιμος Καθηγητής Πολιτικής Επιστήμης. www.evrytania.eu/…/AthanasiosKarpenisiotis/AtanasiosKarpenisiotis.htm ]
- ↑ [Δημήτρης Φωτιάδης, Επανάσταση τού 21, ΜΕΛΙΣΣΑ,τ.Α,σ.414]
- ↑ [Δημήτρης Φωτιάδης, Επανάσταση τού 21,ΜΕΛΙΣΣΑ,τ.Α,σ.438]
- ↑ [Απόστολος Ε. Βακαλόπουλος ,Νέα Ελληνική Ιστορία (1204—1985),Εκδόσεις Βάνιας Θεσσαλονίκη ,σ.161]
Литература
Χρήστος Βλασσόπουλος (1930). Ημερολόγιον του Αγώνος. Αθήνα: Εκδοτικός Οίκος Δημητράκου. Ανακτήθηκε την 14 Μαρτίου 2011.
Отрывок, характеризующий Карпенисиотис, Афанасиос
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
