Каррель, Арман

Арман Каррель

Арма́н Карре́ль (фр. Armand Carrel; 8 мая 1800, Руан — 24 июля 1836, Сен-Манде) — французский журналист, историк и публицист; один из основателей газеты «Le National».

Биография

Сын руанского коммерсанта, учился в военной сен-сирской школе, поступил на службу в пехотный полк.

Политические условия Реставрации не удовлетворяли свободолюбивого Карреля, и он с сочувствием следил за событиями испанской революции. Когда в 1823 году французское правительство решило послать в Испанию войско для восстановления неограниченной королевской власти, Каррель вышел в отставку и отправился в Испанию для участия в борьбе за свободу. Прибыв в Барселону, Каррель вступил в отряд иностранных волонтеров и участвовал в военных действиях. Отряду этому пришлось вскоре сдаться, и Каррель был предан военному суду в департаменте Восточных Пиренеев. Суд приговорил его к смертной казни, но приговор был отменён из-за нарушения при производстве дела некоторых формальностей. Вторичное рассмотрение дела Карреля военным судом в Тулузе окончилось его оправданием .

По выходе из тюрьмы Каррель поступил секретарем к Огюстену Тьерри, под влиянием которого написал в 1824—1829 годах:

• «Résume de l’histoire d’Ecosse»,
• «Histoire de la Gréce moderne»,
• биографию Поля-Луи Курье,
• «Histoire de la contre-révolution en Angleterre».

Последняя работа, возбудила особенный интерес невольным сближением роли Стюартов с ролью Бурбонов и поставила её автора в ряды видных писателей.

Публицистические и литературные статьи Каррель помещал в «Revue Américaine», «Globe», «Constitutionnel», «Revue française» и «Producteur». В конце 1829 г. Каррель, которого не удовлетворяли существовавшие органы оппозиционной прессы, задумал основать новую газету, с более резким направлением. Она стала выходить 3 января 1830 г. под названием «Le National». Во главе её, кроме Карреля, стали Тьер и Минье; между ними было условлено, что каждый из них будет по очереди в течение года главным редактором издания. Начать должен был Тьер, как старший. Не разделяя многих взглядов Тьера, Каррель в тот первый период не играл большой роли в газете и ограничивался помещением в ней статей литературного характера.

Когда в июле 1830 года были обнародованы известные ордонансы, Каррель подписался под протестом журналистов, инициатива которого исходила из редакции «National», участвовал в борьбе против Карла Х и после торжества революции был послан в западные департаменты с поручением от нового правительства.

Во время своего отсутствия он был назначен префектом, но отказался от этого назначения. Тьер и Минье получили административные посты, вследствие чего Каррель остался единственным главным редактором «National», всецело отдался публицистике и сделался самым влиятельным журналистом своего времени и руководителем той части французского общества, которую не удовлетворяла буржуазная монархия Луи-Филиппа. Значение Карреля росло и ярко выразилось, между прочим, в тех многочисленных знаках сочувствия, которыми был осыпан Каррель, когда в 1833 г. был опасно ранен на дуэли.

22 июля 1836 г. Каррель был смертельно ранен на дуэли с Э. Жирарденом, вызванной нападениями Карреля на спекулятивный характер журнальной деятельности Жирардена. Каррель умер два дня спустя, выразив желание быть похороненным без религиозного обряда. В день погребения на кладбище Сен-Манде собралась десятитысячная толпа. На могиле Карреля была по подписке сооружена его статуя — работы известного скульптора Давида д’Анже, а в 1887 г. ему установлена статуя в родном Руане.

Издания

• Статьи К. собраны и изданы под заглавием «Oeuvres politiques et littéraires» (1854).
• «История контрреволюции в Англии» переведена на русский язык (СПб., 1866).
• Второй том из Собрания сочинений Карреля (СПб., 1866) был запрещен цензурой.

Литература

• Дерюжинский В. Ф. Каррель, Николай-Арман // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Каррель, Арман

– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.