Каррьер, Эжен

Каррьер, Эжен
Эжен Каррьер. Автопортрет. 1890.
Дата рождения:	17 января 1849(1849-01-17)
Место рождения:	Гурнэ
Дата смерти:	27 марта 1906(1906-03-27) (57 лет)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Франция Франция
Сайт:	[www.eugenecarriere.com enecarriere.com]
Работы на Викискладе

Эжен Каррьер (фр. Eugène Carrière 1849—1906) — французский живописец и график.

Биография

Родился в Гурнэ (департамент Сены и Марны). Был женат на Софи Демуко, имел семеро детей. Учился в Национальной высшей школе изящных искусств в Париже у А. Кабанеля.

Писал наполненные чувством жанровые картины, особенно удачно передавал тему материнства, автор ряда религиозных полотен и психологических портретов Доде, Анатоля Франса, Поля Верлена, Родена, Э. Гонкура и др.

Особенностью стиля является преднамеренная бедность палитры, которую художник сократил до нескольких тонов серого цвета. Резкое разделение картины на планы, также является отличительной чертой живописи Эжена Каррьера.

Владимир Маяковский в стихотворении «Театры» посвятил следующие строчки своеобразной манере Каррьера:

Автомобиль подкрасил губы

у блеклой женщины Карьера,

а с прилетавших рвали шубы

два огневые фокстерьера.

Каррьер также занимался литографией и сценографией. В 1898 году создал фрески для Сорбонны и парижской ратуши. В 1897 году организовал частную художественную школу — Академию Каррьер (фр. Acadèmie Carrière), в которой, среди прочих, некоторое время учились Анри Матисс и Андре Дерен.

Ссылки

• [www.eugenecarriere.com/ Gерсональный сайт]  (фр.)
• [arts.guardian.co.uk/features/story/0,,1858539,00.html «Ghostly realist»], Hollis, Richard. The Guardian, August 26, 2006
• [www.beautyandruin.com/findesiecle/carriere.php Paintings at BeaUty and Ruin]
• [www.artcyclopedia.com/artists/carriere_eugene.html Paintings at Artcyclopedia]
• [www.eugenecarriere.com/ Musée Virtuel Eugène Carrière]
• [www.hillstead.org/collection/paint_carriere.html Eugène Carrière at Hill-Stead Museum, Farmington, Connecticut]

Отрывок, характеризующий Каррьер, Эжен

Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!