Карточная система

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Карточная система — система снабжения населения товарами в условиях дефицита. Современная карточная система появилась в Европе в странах, пострадавших в результате Первой мировой войны.

В XX веке широко применялась в странах социалистического лагеря для борьбы с товарным дефицитом, а в странах с рыночной экономикой — для поддержки социально незащищенных слоёв населения.

Карточки (талоны) устанавливали определённые нормы потребления товаров на человека в месяц, поэтому такая система называлась также нормированным распределением.





Древний мир

Впервые карточки на получение продовольствия («тессеры») были отмечены ещё в Древнем Риме.

Во Франции в период якобинской диктатуры вводились карточки на хлеб (1793—1797).

Первая мировая война

Во время Первой мировой войны нормированное карточное распределение существовало в ряде воюющих держав, в частности, в США и Германии.

В Российской Империи война потребовала централизованного снабжения продовольствием 15-миллионной армии и ряда губерний. В августе 1915, спустя год после начала войны, правительство империи было вынуждено пойти на ряд нерыночных мер — учреждается «Особое совещание по продовольствию» с полномочиями на установление сначала предельных, а потом и твёрдых закупочных цен, на реквизацию продуктов[уточнить].

С весны 1916 года в ряде губерний введена карточная система на продукты питания (на сахар, поскольку сахаропроизводящие заводы Польши оказались в зоне оккупации и военных действий).

ПервоеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2926 дней], что вынуждено было сделать взявшее в свои руки власть Временное правительство — уже 25 марта (7 апреля1917 года ввело «хлебную монополию» (теперь весь хлеб, всё зерно становилось собственностью государства) и хлебные карточки.

Далее бесконтрольный выпуск необеспеченных денег привёл к развалу товарно-денежной системы, что вынудило к расширению карточной системы распределения: с июня карточки распространяются на крупы, в июле — на мясо, в августе — на коровье масло, в сентябре — на яйца, в октябре — на растительные масла, в ноябре и декабре 1917 г. — на кондитерские изделия и на чай.[1][неавторитетный источник?]

В 1916 году карточная система вводилась даже в нейтральной Швеции.

Советская Россия

Карточная система широко использовались в Советской России с момента его создания в 1917 году, в связи с политикой «военного коммунизма». Первая отмена карточной системы произошла в 1921 году в связи с переходом к политике НЭПа. В январе 1931 г. по решению Политбюро ЦК ВКП(б) Наркомат снабжения СССР ввел всесоюзную карточную систему распределения основных продуктов питания и непродовольственных товаров. Карточки выдавались только тем, кто трудился в государственном секторе экономики (промышленные предприятия, государственные, военные организации и учреждения, совхозы), а также их иждивенцам. Вне государственной системы снабжения оказались крестьяне и лишенные политических прав (лишенцы), вместе составлявшие более 80 % населения страны[2]. 1 января 1935 года отменили карточки на хлеб, 1 октября на другие продукты, а вслед за ними и на промтовары.

Карточная система на хлеб была введена в СССР в 1929 году. Постановлением от 7 декабря 1934 года после повышения в июне цен на «карточный хлеб» в два раза, что их приблизило к коммерческим ценам, с 1 января 1935 года она была отменена. Через несколько дней после провозглашения политического решения пленума ЦК об отмене карточек, были установлены новые розничные цены на ржаной и пшеничный хлеб и значительно более высокие цены на муку. Наиболее распространенной стала цена на пшеничный хлеб 1 руб. за кг — вдвое больше старой «нормальной» цены и на треть меньше старой коммерческой. Предпосылками отмены стали относительно урожайные последние годы, за счет чего увеличились заготовки хлеба, и политика стимулирования дальнейшего производства увеличением закупочных цен.[3]

Одновременно с началом свободной продажи продуктов вводилось ограничение по отпуску товаров в одни руки. Причем с течением времени оно уменьшалось. Если в 1936 году покупатель мог купить 2 кг мяса, то с апреля 1940 года — 1 кг, а колбасы вместо 2 кг в одни руки разрешили давать только 0,5 кг. Количество продаваемой рыбы уменьшили с 3 кг до 1 кг. А масла вместо 500 г по 200 г. Но на местах, исходя из реального наличия продуктов, часто устанавливали нормы выдачи, отличные от общесоюзных. Так, в Рязанской области выдача хлеба в одни руки колебалась в разных районах и колхозах от общесоюзных 2 кг до 700 г.[4]

Вскоре, однако, неминуемо последовали новые кризисы снабжения (1936—1937, 1939—1941), локальный голод и стихийное возрождение карточек в регионах. Страна вступила в мировую войну в состоянии обостренного товарного кризиса с многотысячными очередями.[5]

Вторая мировая война

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В период Второй мировой войны нормированное карточное распределение основных продовольственных товаров было введено в ряде держав, участвующих в войне: СССР, Германии, Великобритании, США, Канаде, Японии и пр.

В США под нормированное распределение с начала 1942 года попадало множество товаров, в частности, сахар, мясо, шины, бензин, велосипеды и обувь. Нормы потребления сахара были установлены на уровне 0,5 фунта (227 г) на человека в неделю, и к середине 1945 года были сокращены до 0,285 фунта (129 г) в неделю. Норма бензина для владельцев частных автомашин, не связанных напрямую с обороной, составляла 11—15 литров в неделю. Жестко регулировались резиновые изделия. После войны нормы отменялись по мере того, как рынок обеспечивал страну товарами. Карточки на большинство товаров были отменены в течение 1945 года, на сахар в 1947 году.

В Германии карточное распределение (имперская карточная система) было введено 20 сентября 1939 года, и насчитывало, в общей сложности, 62 вида карточек.

В СССР карточное распределение введено с июля 1941 года, отменено в декабре 1947 года.

В Чехии карточная система на основные продукты питания была введена 2 октября 1939 года, на ткани, одежду, обувь и печное топливо — в декабре того же года. С изменениями и дополнениями просуществовала до 31 мая 1953 года и была отменена в ходе проведения денежной реформы.

В Великобритании карточки на бензин были отменены в 1950 году, на сахар и сладости в 1953 году, на мясо в июле 1954 года.

В Японии карточная система отменена в 1949 году, государственный контроль над ценами отменен в 1952 году.

В Израиле карточная система вводилась в 1949—1952 («режим аскетизма»).

Карточки во время перестройки и после распада СССР.

Наибольшее распространение талонная система получила в 1988—1991 годы, когда тотальный дефицит достиг пика, причём продукты стали исчезать как мясные, так и рядовые, которые раньше не были в дефиците: сахар, крупы, растительное масло и другое.

Суть талонной системы заключается в том, что для покупки дефицитного товара необходимо не только заплатить деньги, но и передать особый талон, разрешающий покупку данного товара.

Талоны на продукты питания и некоторые товары народного потребления получались по месту прописки в ЖЭК (или общежитии — для студентов вузов). По месту работы (обычно в профкоме) были организованы распространение некоторых продуктов и промтоваров, полученных при натуральном обмене между предприятиями.

Причиной возникновения талонной системы был дефицит некоторых товаров широкого потребления. Без талона купить товар можно было на рынках и у спекулянтов. Однако впоследствии повсеместно талоны были внедрены на многие продукты питания, и некоторые иные товары (табачные изделия, водка, колбаса, мыло, чай, крупы, соль, сахар, в некоторых случаях, в отдаленных местностях, хлеб, молоко, майонез, стиральный порошок, женское бельё и т. д.[6]).

Целью введения талонов было обеспечить население минимально гарантированным набором товаров. Спрос должен был снизиться, так как без талона соответствующие товары в государственной сети торговли не продавали. На практике иногда не удавалось использовать талоны, если соответствующих товаров в магазинах не было. Некоторые товары, если они были в избытке, продавали без талонов, хотя талоны выдавались, например, и на соль.

Талонная система сошла на нет с начала 1992 года в связи с «отпуском» цен, сократившим платёжеспособный спрос, и распространением свободной торговли. На ряд товаров в некоторых регионах талоны сохранялись дольше.

Продуктовые карточки в США

В условиях рыночной экономики под талонами обычно понимают карточки на товары первой необходимости для социально незащищённых слоёв населения; товары по талонам выдаются либо бесплатно, либо по льготным ценам.

Талонная система для наименее защищённых групп населения давно уже действует в США. Продуктовые карточки — это привычный для Америки инструмент социальной поддержки. Продуктовый талон представляет собой электронную карточку, ежемесячно пополняемую государством из бюджетных средств. В среднем каждый человек получает продуктовых талонов на $115 в месяц, а семья — на $255 месяц.

В 2012 количество американцев, получающих продуктовые талоны, выросло до рекордных 46,7 млн человек.[7]

См. также

Напишите отзыв о статье "Карточная система"

Примечания

  1. [www.diletant.ru/blogs/697/4327/ Правда о продразвёрстке] // блоги «Дилетант», 6 февраля 2013
  2. [web.archive.org/web/20120105104422/www.finmarket.ru/z/anl/anlpgv.asp?id=439526 «Событие „Карточные системы“ в СССР»]
  3. [www.fedy-diary.ru/?page_id=5756 Р. У. Дэвис, О. В. Хлевнюк «Отмена карточной системы в СССР в 1934—1935 годы»]
  4. [www.kommersant.ru/Doc/1407605 В очереди находилось около 8 тыс. человек] // «Коммерсантъ-Власть», № 28 (882), 19.07.2010
  5. [magazines.russ.ru/nz/2005/43/oso10.html Елена Осокина «Прощальная ода советской очереди»]
  6. [www.bonistikaweb.ru/URALSKIY/makurin.htm Полстопки за вход на выставку]
  7. [www.foxnews.com/politics/2012/09/05/food-stamp-enrollment-hits-record-467m-in-june/ Food-stamp enrollment hits record 46.7M in June] // FoxNews, Jun 2012

Литература

  • М. М. Глейзер. Продовольственные и промтоварные карточки Петрограда-Ленинграда 1917—1947. — СПб., 2012. — 112 с.

Ссылки

  • [22-91.ru/statya/talonnaja-sistema-v-sovetskom-sojuze/10.08.2011 Талонная система в СССР]

Отрывок, характеризующий Карточная система

– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.