Картуш (Египет)
В древнеегипетских иероглифах картуш — это продолговатый закругленный контур с горизонтальной линией внизу, который указывает на то, что написанный в нём текст является царским именем. Картуш входит в обиход в начале Четвёртой династии при фараоне Снофру. Предшественником картуша был серех[en]. На древнеегипетском языке картуш назывался шену и, по сути, являлся увеличенным кольцом шен[en]. В демотической письменности картуш выродился в пару скобок и вертикальную линию.
Из пяти титульных имён фараонов в картуш обрамлялось тронное имя (преномен) и собственное имя (номен), которое давалось при рождении[1].
Иногда в форме картушей исполнялись амулеты, которые изображали имена фараонов и клались в гробницы. Эти артефакты имеют большое значение для археологов в связи с тем, что позволяют определить время захоронения и его принадлежность[2]. В определённые периоды истории Египта на таких амулетах имена не изображались в связи с опасением, что человек, который завладел картушем с именем, может получить власть над носителем имени[3].
Напишите отзыв о статье "Картуш (Египет)"
Примечания
- ↑ Allen, James Peter, Middle Egyptian: An Introduction to the Language and Culture of Hieroglyphs, Cambridge University Press 2000, p. 65
- ↑ cf. Thomas Eric Peet, William Leonard Stevenson Loat, The Cemeteries of Abydos. Part 3. 1912—1913, Adamant Media Corporation, ISBN 1-4021-5715-0, p. 23
- ↑ Alfred Wiedemann, Religion of the Ancient Egyptians, Adamant Media Corporation 2001, ISBN 1-4021-9366-1, pp. 293—295
Отрывок, характеризующий Картуш (Египет)
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.