Карусь Каганец

Казимир-Рафаил Карлович Костровицкий
Казімір–Рафаіл Карлавіч Кастравіцкі
Псевдонимы:	Карусь Каганец, К. К., Будзімір, К. Шашаль
Место рождения:	Тобольск, Российская империя
Место смерти:	Примогилье, совр. Дзержинский район,Беларусь
Род деятельности:	поэт, драматург, художник, общественный деятель
Годы творчества:	1893-1918
Язык произведений:	белорусский

Казимир-Рафаил Карлович Костровицкий, более известный под псевдонимом Кару́сь Кагане́ц (белор. Казімір-Рафаіл Карлавіч Кастравіцкі — Карусь Каганец; 10 февраля 1868 — 20 мая 1918) — белорусский поэт и общественный деятель начала XX века. Родственник известного французского поэта Гийома Аполлинера.

Родился в Тобольске в семье Карла Костровицкого, сосланного за участие в восстании 1863 года в Сибирь. В 1874 году семья вернулась на родину, в Минскую губернию. Учился в Минского городском училище, в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Начал заниматься литературной деятельностью в 1893 году. В 1902-1903 участвовал в создании БСГ. В 1905 и 1910 арестовывался. В 1910—1911 году сидел в Минской тюрьме вместе с Якубом Коласом. В тюрьме его здоровье значительно ухудшилось, и в последние годы Каганец отошёл от активной деятельности.

Каганец сотрудничал с главным печатным органом белорусского национально-культурного движения, газетой «Наша ніва». В 1906 году Каганец анонимно издал учебник «Беларускі лемантар або першая навука чытання». Написанный Каганцом водевиль «Модны шляхцюк» стал одним из первых произведений белорусской драматургии. «Модны шляхцюк» долгое время пользовался популярностью и неоднократно ставился на сцене.

Ссылки

• [knihi.com/kahaniec/ Избранные произведения]  (белор.)
• [pawet.net/library/history/city_district/data_people/dzieiachy_mastactwau/kahaniec/Карусь_Каганец.html Станіслаў Суднік — Карусь Каганец]  (белор.)
• [www.svaboda.org/content/article/766979.html svaboda.org: Імёны Свабоды. Карусь Каганец]  (белор.)

Отрывок, характеризующий Карусь Каганец

– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.